Джорджетт Хейер - Смерть шута
– О, Обри, это такая беда... Он их потратит впустую на какие-нибудь безделушки для своей драгоценной кровати или отдаст Джимми – или еще кому...
– О, не знаю, дорогая, как вы, а я пожалел бы давать эти деньги Джимми. Начинаешь понимать чувства законных сыновей Людовика XV, из коих ни один не стал жить в его доме...
– Он велел тебе обналичить чек только потому, что Раймонд, очевидно, отказался сделать это. И если ты поедешь с этим чеком в Бодмин, Раймонд будет, надо полагать, в бешенстве! – предостерегла его Фейт.
– Конечно, дорогая, но я думаю, отец будет просто в ярости, если я этого не сделаю, и из них двоих я предпочитаю иметь дело все-таки с Раймондом. Итак, до свидания, дорогая! Если я не приеду назад, то знайте, что меня ограбили и убили с этими деньгами, либо я не справился с управлением этого допотопного лимузина... Прощайте и не поминайте меня лихом!
С этими словами он удалился, махая на прощание рукой. Фейт раздумывала дальше. Она возвратилась к словам Обри о том, что Пенхоллоу намерен сделать что-то этакое... Что же? Может быть, кто-нибудь сумеет разозлить его настолько, что с ним случится инсульт? Никто и не подумает посчитать это преступлением, в конце-то концов! Если уж Адам совсем потерял разум, это может считаться просто милостью по отношению к нему! Она откинула голову на спинку скамейки и снова стала мечтать о чудесных изменениях, которые произойдут сразу после смерти Адама Пенхоллоу... Ей видны были малейшие детали той маленькой квартиры в Лондоне... Так что, когда в доме ударил гонг, призывающий к ленчу, она очнулась с ощущением, будто и впрямь пробыла в том несказанном мире около часа... От долгого сидения на скамейке у нее заболела спина, на что она сразу же пожаловалась всем домочадцам.
Раймонд не приехал к ленчу, а Барт сказал с некоторым недоумением, что совершенно не в курсе причин его отсутствия, поскольку тот не намечал никаких особенных дел на сегодняшний день. Сам он выглядел не слишком хорошо, поскольку с момента решительного разговора с отцом все время переходил от всплесков энергии к приступам апатии... Когда в столовую вошел Обри, Барт несколько оживился и стал подтрунивать над ним, завязалась обычная перепалка...
И вдруг в какой-то момент Фейт зарыдала, тихо, но вполне зримо, прикрывая рот платком, после чего, не сумев совладать с собой, выскочила из-за стола и удалилась из столовой.
– Думаю, все будут довольны, когда доведут наконец несчастную Фейт до полного безумия! – резко заметила Вивьен.
– Но что это такое с ней случилось? – удивленно проговорил Барт. – Ведь никто не сказал ей ни полслова!
– Нечего вам было трогать Клея! – сказала тетка Клара. – Вы же знаете, как чувствительно она к этому относится!
– О Господи! Да я ведь всего только посоветовал Клею заткнуться в тряпочку! Ну, Клей, прости меня и, если можешь, объясни матери, что я вовсе не думал ничего плохого!
– Скажи ей, что будешь целовать ее в слезах, как вишню в мае поцелуют соловьи! – продекламировал Юджин, подвигая к себе тарелку с ягодами...
Чармиэн дождалась, пока взбешенный Клей вышел из комнаты, после чего, откинувшись на спинку стула, мрачно сказала:
– Я просто поражаюсь тому, что никто из вас не понимает, что происходит перед вашими глазами! Совершенно очевидно, что у Фейт надвигается нервный криз! Я никогда еще не видела ее в таком состоянии! Она выглядит так, словно не спала нормально уже несколько месяцев!
Юджин, который страшно не любил, когда его роль резонёра исполнял кто-нибудь другой, заметил свысока:
– Дорогая, о ее так называемой бессоннице мы все уже наслышаны немало! Но если бы она перенесла хотя бы одну десятую тех страданий, что я испытываю за ночь, она, возможно, действительно имела бы право на некоторые жалобы!
– Ты здоров телом как бык, Юджин! – сказала Чармиэн. – Скоро ты превратишься в клинического ипохондрика, и бедной Вивьен не останется ничего, кроме как поддерживать в тебе угасающий дух... И не надо сразу кидаться на его защиту, Вивьен! Мне вовсе нет дела до вас обоих! Но я вижу, что Фейт дошла до крайней точки, и в самые ближайшие дни с ней что-то случится! Дай Бог, чтобы я ошибалась... Она напоминает мне маленькую Лайлу в то время, когда она, бедняжка, жила на одних нервах и глотала всякие пилюли, отчего чуть было не навредила себе...
Барт разразился грубым хохотом:
– А, черт! Конечно, она могла себе навредить такой жизнью! А если еще взять эти турецкие лампадки, которые...
Тут уж вмешался Обри, опережая Чармиэн:
– Не думаю, что кого-нибудь это заинтересует, но смею заметить, в этом доме не только Фейт находится на грани срыва! И попомните мое слово, в тот день, когда все, за этим столом сидящие, вдруг восплачут обо МНЕ в один голос, вы вспомните, что я тоже страдал...
– Мне кажется, – заметила Клара, – что Фейт просто нуждается в переменах...
Клей вернулся в столовую с сообщением, что его мать прилегла, так что более никаких разговоров на эту тему не вели. Она появилась только в пять часов к чаю, и по тому, с каким испугом она застыла в дверях, было ясно, что не пришла бы, знай она о присутствии здесь Пенхоллоу.
На Пенхоллоу была старая ночная рубашка, и по всему было видно, что ему стоило огромных усилий вообще встать с кровати. Во взгляде его чувствовалась напряженность, лицо было серым, и время от времени он ёрзал в своем кресле-качалке с таким видом, словно испытывал внутреннее неудобство. Он заметил на лице Фейт этот испуг, это нежелание заходить в комнату и сказал очень грубым тоном:
– А, так ты не пришла бы, если бы знала, что я здесь? Правда? Отличная жена, нечего сказать! Мне давно уже пора скончаться от одних твоих долбаных взглядов! Какого черта ты весь день ходишь сама по себе, а не сидишь со мной? А? Почему?
Фейт не выносила, когда ей делают упреки прилюдно, и густо покраснела:
– Мне было нехорошо, Адам.
– Ах вот как, нехорошо ей было! – он сардонически захохотал. – Как ты любишь врать, словно еще не закончила гимназии!
По комнате прошел Барт, неся поднос с сэндвичами. Пенхоллоу взял один, потрепал Барта за ухо, увидел бледного Клея и сразу же едко заметил:
– Даже твой собственный сынок не желает постоять за тебя!
Клей покраснел как рак и попытался сделать вид, что не расслышал этой грубой насмешки. В этот момент в комнату вошел Раймонд.
Тут Пенхоллоу позабыл о своей жене. При виде Раймонда он даже подскочил в» своем кресле.
– Ага, ты небось не ожидал меня здесь увидеть! – злорадно бросил он Раймонду.
Лицо у Раймонда не выражало ничего.
– Я как-то не очень об этом беспокоился! – ответил он и сел к столу.
Клара наливала ему чай в чашку.
– Ты выглядишь несколько усталым, Раймонд! – заметила тетка.
– У меня все в порядке, – заверил он спокойно.
Он поднял голову и хладнокровно встретил направленный на него пылающий взгляд отца, только желваки на скулах слегка напряглись. Пенхоллоу усмехнулся, то ли издевательски, то ли одобрительно в отношении самообладания сына – трудно было понять...
Пенхоллоу стал мешать сахар в стакане с такой энергией и таким звуком, что утонченный Обри послал выразительный взгляд Чармиэн.
– Как нам всем приятно, папа, что ты спустился сегодня к нам! – заметил вслух Обри, однако это вполне светское высказывание никем не было поддержано...
– Не знаю, кто из вас прибавляет мне больше головной боли – ты или Клей! – с отвращением заметил Пенхоллоу. – И я не ожидаю, чтобы кто-нибудь из вас стал рыдать на моей могиле! Да, нечего сказать, славная у меня семейка, все здесь меня страстно любят, чувствуется!
Он обвел взглядом всех.
– Не хотелось бы критиковать папашу, – прошептал Юджин на ухо Чармиэн, – но это последнее замечание не имеет под собой разумных оснований...
– Если ты намерен завтра сидеть до обеда, тогда сегодня тебе лучше отправиться пораньше в постель! – заметила Клара брату.
– Держи свои мысли при себе, старуха, – отвечал на это Пенхоллоу. – Кажется, многим из вас хотелось бы, чтобы я вообще не вылезал из постели, но я вас неприятно удивлю! Эх, черт, я всех вас распустил до крайности, надо же когда-нибудь показать вам наглядно и убедительно, кто хозяин здесь, в Тревелине!
Он направил свой палец на Фейт и продолжал:
– Ты не думай, что сможешь отправляться в постель только из-за придуманной наспех головной боли или какой-нибудь подобной глупости! А ты, Чармиэн, можешь выбирать себе друзей любого пола, но только в Лондоне, а не здесь, а если ты еще раз наденешь при мне эти брюки, я просто отстегаю тебя по заду розгами, вот так!
– Это вряд ли! – отвечала Чармиэн так же резко. – У тебя нет надо мной никакой власти, ясно?! Я от тебя совершенно не завишу! И я не ударюсь в слезы только лишь потому, что ты смеешь на меня кричать! Со мной как аукнется, так и откликнется, ясно?
– О, не надо так, пожалуйста, не надо! – взмолилась Фейт, в ужасном предчувствии скандала ерзая на своем стуле.
