Эрл Гарднер - Сорвать банк

– Какие чувства будет испытывать ваш сын по отношению к мисс Бурк, когда узнает, что она прежде была замужем? – спросил я.

Он улыбнулся.

– Туфта с амнезией – ловкая придумка… Она ничего о прежнем браке не скажет, потому что у нее этот очень удобный провал памяти. А выплывет факт наружу после – после свадьбы, по крайней мере. Я отдаю вам должное, Лэм, вы весьма находчивы. Аккуратный маленький шах… Но еще не мат, видите ли… И не забывайте, что я могу быть абсолютно безжалостным, когда кто-нибудь встает поперек моей дороги. Значит, или вы убираете ее с дороги к тому времени, как Филипп прилетит в Рино, или ее арестуют по подозрению в убийстве, и тогда все выплывет наружу, а раз она изобразила потерю памяти – она обречена.

Я зевнул.

Уайтвелл прервался на полуслове, свирепо завопив:

– Черт тебя побери, ты, наглый терьер, как ты себя ведешь? Я ведь не шучу!

Я рылся в кармане.

Уайтвелл пересек комнату, поднял телефонную трубку.

– Я звоню в полицейское управление.

Я вытащил письмо, которое забрал из квартиры Корлы Бурк в Рино.

Уайтвелл сразу бросил трубку, будто она жгла ему руку. Я спокойно сказал:

– Я справился насчет корреспонденции в Рино. Предполагал, что, может быть, для мисс Бурк было письмо. Оно было.

Он застыл на месте. Неуверенно, совсем жалко проговорил:

– За нарушение закона о тайне почтовых отправлений… можно устроить вам скандал.

Я спокойно продолжал:

– Я заметил, что Пол Эндикотт казался очень обеспокоенным насчет отправки вашего письма… ну, того самого… по поводу покупки акций. По-видимому, он полностью осведомлен о всех ваших делах.

– Дональд, что за чертовщину ты несешь? – Берта не сразу усекла, к чему я клоню.

– Предположим, Филипп снесет этот удар с прежним браком. И не разлюбит Корлу, сколько бы раз она ни была замужем. Мистер Уайтвелл, вы человек, привязанный к своей семье. Вам будет очень одиноко без Филиппа. А отчуждение ваших внуков явится для вас просто нокаутом!

Если бы я врезал Луи Хейзену раза два хорошо поставленным ударом в солнечное сплетение, я не смог бы добиться большего эффекта.

– На вашем месте, – продолжал я, – медицински зарегистрированный факт амнезии мисс Бурк я считал бы лучшим шансом, который вам предоставила судьба за десять лет.

Без особой убежденности в голосе он заметил, что, когда обнаружится, как она его обманула, Филипп ее бросит, все-таки пусть и не сразу, но бросит.

– Вы ошибаетесь. Он не узнает… Но хватит о делах. Лично я собираюсь раздобыть где-нибудь что-нибудь перекусить. Я готов присоединиться к вам примерно через двадцать минут.

Я оставил Уайтвелла наедине с Бертой, прогулялся вниз по улице до бара, купил там зубочистку. И вернулся в номер Берты Кул. Она была одна.

– Где же Уайтвелл? – поинтересовался я.

– Ушел собрать кое-какие вещи… Дружок, тебе все-таки не следовало с ним так жестоко обращаться.

– Я в самом деле дал ему шанс, придумав эту историю с потерей памяти, а он оказался слишком глуп, чтобы это понять… чтобы понять других, – сказал я.

– Нет, не совсем глуп. Он просто уверен, что Филипп сделает все, что от него потребует отец.

– Филипп влюблен! Пойми это!

– Дональд, а как насчет того письма, что он послал. Что в нем было?

– Да ничего особенного.

Зазвонил телефон. Берта подняла трубку, произнесла:

– Алло. – Некоторое время слушала, потом сказала: – Хорошо, мы выезжаем. – Она повесила трубку. – Филипп зафрахтовал самолет. И его самолет, и тот, на котором ты прилетел из Рино, вместят нас всех. Мы отправляемся немедленно… Дональд, так что было в этом письме?

– Давай поспешим!

Глава 17

Берта летела «моим» самолетом, все остальные – самолетом, зафрахтованным Филиппом. В последнюю минуту Пол Эндикотт решил, что он тоже полетит, «просто чтобы прокатиться».

Гул авиационного двигателя убаюкал меня сразу после взлета. Время от времени Берта будила меня вопросами. Я бормотал односложные ответы и снова погружался в обволакивающий сознание сон.

– Ты не должен драться с Артуром Уайтвеллом, Дональд, – донеслось до меня.

– Угу.

– Ты, чертенок, знай: Берта сразу поняла, что ты вовсе потерял голову из-за женщины. Ты влюбляешься в них по всем правилам… ну, то есть на самом деле влюбляешься, но гораздо больше ты влюблен в свою профессию. Отвечай, Дональд. Разве не так?

– Полагаю… угу…

– Скажи мне, Хелен Фрамли убила того мужчину, с которым жила?

Я приоткрыл глаза.

– Она не жила с ним.

– Брось!

– Это было деловое соглашение.

Через некоторое время Берта возобновила атаку:

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Какой?

– Убила она его или нет?

– Надеюсь, что нет.

У меня не было необходимости открывать свои глаза, чтобы увидеть, как ее блестящие маленькие глазки исследуют каждую черточку моего лица, чтобы обнаружить на нем какую-нибудь, которая выдала бы ожидаемый ею ответ.

– Ты сам говорил, что Хелен Фрамли многое известно о том, кто совершил убийство.

– Возможно.

– Что-то такое известно, о чем она не сообщила полиции.

– Вероятно.

– Держу пари, Дональд, она тебе обо всем рассказала. Ты вытянул из нее что надо, чертенок. Как тебе это удается? Ты их гипнотизируешь? Должно быть, так. Ты же не можешь применить к ним методы пещерного человека, сексуального насильника. Они сами открываются тебе… Может быть, на них действует всегдашняя твоя готовность драться, даже когда ты знаешь, что проигрываешь. Я думаю, так оно и есть. Я знаю женщин. Нам нравятся мужчины-бойцы.

Моя голова свалилась на грудь, я почти отключился, хотя Берта своей болтовней могла доконать кого угодно.

– Послушай, дружок, тебе приходило в голову, что с нами может случиться?

– Что?

– У Артура Уайтвелла есть деньги, связи да и голова на плечах. Он не потерпит, чтобы на него оказывали давление.

Я молча клевал носом.

– Держу пари, эта девица сделает все, о чем бы ты ее ни попросил.

Кажется, это заключение не требовало никакого ответа.

Берта продолжала:

– Можно не сомневаться: тот, кто это сделал, сейчас как на иголках… А вдруг эта девица Фрамли на самом деле знает, кто убийца?

– Угу.

– Значит, тебе она рассказала все.

– Нет.

– Но тогда… она расскажет полиции… если ее спросят.

– Не думаю.

– Дональд!

– Что?

– Как ты считаешь, убийца знает об этом?

– О чем?

– О том, что она не проговорится.

– Смотря кто убийца.

Берта выпалила:

– Дональд, тебе известно, кто убийца! Не так ли?

– Я не знаю.

– Чего ты не знаешь?

– Не знаю, известно ли мне это или нет.

– Чертовски понятный ответ. – Берта постаралась вникнуть в него, и за несколько секунд возникшей благословенной тишины я заснул крепким сном.

А когда проснулся, мы снижались для посадки в аэропорту Рино. Новый звук двигателя разбудил меня.

Берта Кул сидела в кресле, прямая и заряженная величием руководителя агентства, полная неудовлетворенности из-за прерванной беседы.

Мы сделали круг и пошли на посадку, а на хвосте у нас висел другой самолет. Через каких-то десять-пятнадцать минут мы все встретились в пассажирском зале.

Пол Эндикотт говорил:

– Для справки, друзья… Есть рейс отсюда на Сан-Франциско через четверть часа. Мне незачем, я полагаю, ехать с вами в город, а потом мчаться назад. Я получил удовольствие от совместного полета, за время которого, полагаю, все мы пришли в себя. – Он испытующе посмотрел на Уайтвелла и добавил: – Удачи, старина.

Они пожали друг другу руки.

– Это мне нужна удача, – заметил Филипп. – Ты думаешь, папа, она меня узнает?

– Полагаю, что узнает, – сухо ответил Уайтвелл А.

Эндикотт пожал руку Филиппу:

– Держи хвост пистолетом и не очень-то расстраивайся из-за трудностей. Мы все болеем за тебя.

Филипп попытался что-то ответить, но дрожавшие губы не слушались. К тому же Эндикотт, скрывая смущение, сам болтал не переставая.

Мы стояли небольшой плотной группкой в ожидании такси, которое мы вызвали по телефону. Я извинился, сказав, что мне на секунду нужно отойти позвонить. Я хотел справиться о Хелен и Луи, но в телефонном справочнике отсутствовал номер заправочной станции Акме по дороге на Сузанвилл. Я вернулся обратно к группке друзей. Наконец такси подкатило, и мы начали залезать внутрь; Артур Уайтвелл, перекинувшись прощальным словом с Эндикоттом (они еще раз пожали друг другу руки), забрался последним на откидное сиденье.

– Как называется больница? – спросила Берта.

– Приют милосердия, – объяснил я водителю. Бросил взгляд на лицо Артура Уайтвелла: маска, лишенная всякого выражения. Филипп являл собой прямую противоположность. Он нервно покусывал губы, теребил себя за ухо, вертелся на сиденье, упорно отворачивался от нас, смотрел в окошко машины.

Мы подъехали к больнице.

– Ну вот и настало время для семейного свидания, – заметил я, сделав нажим (для Берты!) на слове «семейное».