Анне Хольт - Госпожа президент
— Наверняка.
— Но это они проглядели. — Уоррен опять склонился над снятой крышкой.
— Вообще-то мы не знаем.
— Разве эти пятна остались бы здесь, если б они их обнаружили? Наверняка бы всю крышку на экспертизу забрали, а?
Ингвар промолчал.
— А вот здесь… Видите? — Уоррен ножиком указал на середину крышки. — Царапинки.
Прищурясь, Ингвар всмотрелся в едва заметную полоску на белой эмали — чем-то острым царапнули, но не насквозь.
— Гениально и просто, — негромко заметил он.
— Да, — согласился Уоррен.
— Кто-то снял крышку, пропустил через отверстие в центре проволоку или шнурок с распоркой, приклеил по углам решетки двусторонний скотч…
— …и залез в канал, — закончил Уоррен. — А потом притянул решетку на место. И стал ждать. Вот почему он нес в руках лесенку. — Большим пальцем американец показал наверх. — Нужно было только спуститься и…
— Но как, черт побери, он вообще сумел проникнуть в номер? — перебил Ингвар. — Вы можете мне объяснить, как этот человек смог пройти в апартаменты президента США, все подготовить, — он показал на потолок и снятую решетку, — устроиться в канале, вылезти оттуда, забрать президента и спокойно смыться! — Он кашлянул и тихо, с отчаянием продолжил: — Причем все это в гостиничных апартаментах, тщательно осмотренных и норвежской полицией, и американской Secret Service за несколько часов до того, как президент легла отдыхать. Как это понимать? Как такое вообще возможно?
— Здесь есть упущения, — сказал Уоррен, положив руку на плечо норвежцу.
Ингвар едва заметно шевельнулся, и Уоррен тотчас убрал руку.
— Нам надо выяснить, когда включили камеры наблюдения, — быстро сказал он. — И не выключали ли их. Надо установить, когда помещение осматривали последний раз перед возвращением госпожи президента с ужина. Нам надо…
— Не нам, — сказал Ингвар и снова достал мобильник. — Мне давно пора вызвать сотрудников. Это задача следствия. Не ваша. И не моя.
Ожидая ответа по телефону, он пристально смотрел на Сиффорда. Американец опять выглядел совершенно бесстрастным, как полчаса назад, когда они вошли в номер. Затем Ингвар отвернулся, медленно отошел к окну, глядящему на фьорд, и заговорил со своим коллегой.
Уоррен Сиффорд сел в кресло, устремил взгляд в пол. Руки безвольно повисли, будто он толком не знал, что с ними делать. Костюм утратил элегантность, сидел косо, узел галстука ослаб.
— Что-то не так? — спросил Ингвар, закончив разговор и поспешно обернувшись к американцу.
Уоррен быстро поправил галстук и встал. Замешательства как не бывало, Ингвару даже показалось, что глаза обманули его.
— Все, — с коротким смешком сказал Уоррен, — все сейчас не так. Идем?
— Нет. Я дождусь коллег. Они скоро приедут.
— Что ж… — Уоррен провел рукой по рукаву. — В таком случае надеюсь, вы не против, если я уйду.
— Да нет. Звоните, когда я понадоблюсь.
Ингвар хотел спросить, куда Уоррен собирается, но что-то остановило его. Раз американцу охота секретничать, пусть его.
У Ингвара другие заботы.
20
— Мне нужно заняться другими делами, — сказал он, переложив телефон в левую руку и усаживаясь на пассажирское место служебного автомобиля ословской полиции. — Я сегодня с полвосьмого утра на работе, пора домой.
— Ты же лучший, Ингвар, — сказал голос на другом конце линии. — Лучший! Потому мы и предложили тебя.
— Нет. — Ингвар Стубё был совершенно спокоен, когда на секунду прикрыл ладонью нижнюю часть телефона и шепнул шоферу: — Хёугес-вей, четыре, пожалуйста. Прямо перед Нюдаленом сверни с Маридалсвейен.
— Алло! — окликнул голос в трубке.
— Я слушаю. В общем, еду домой. Вы назначили меня связником, и я стараюсь выполнять эту задачу как можно лучше. И попросту… непрофессионально вдруг втягивать меня в…
— Наоборот, вполне профессионально, — возразил начальник полиции Бастесен. — Характер этого дела обязывает нас использовать лучшие силы страны в любое время. Независимо от должностей, распорядка дежурств и сверхурочных.
— Но…
— С твоим руководством, разумеется, все согласовано. Можешь считать это приказом. Приезжай.
Ингвар зажмурился и медленно выдохнул. Он открыл глаза, когда шофер резко тормознул на круговой развязке возле Осло-Сити. Какой-то сопляк на раздолбанном «фольксвагене-гольфе» промчался мимо, изрядно превысив скорость.
— Изменение в планах, — уныло сказал Ингвар и закончил разговор. — Езжай в полицейское управление. Кое-кто считает, что нынешний день еще не завершен.
По салону прокатилось громкое урчание. Ингвар хлопнул себя по животу и виновато улыбнулся.
— Остановись где-нибудь на автозаправке. Надо перехватить сосиску-другую.
21
Абдалла ар-Рахман проголодался, но перед ужином надо было закончить кой-какие дела. Во-первых, заглянуть к младшему сынишке.
Рашид крепко спал, зажав под мышкой мягкую игрушечную лошадку. Мальчик все-таки посмотрел фильм, которого так домогался, и лежал сейчас на спине, всем своим видом выражая полное удовлетворение. Одеяло он сбросил. Угольно-черные кудри чересчур отросли и разметались на белой шелковой подушке, словно маслянистые нефтяные ручейки.
Абдалла присел на корточки и бережно укрыл мальчика одеялом. Поцеловал в лоб, положил лошадку поудобнее.
Смотрели они «Крепкий орешек-1» с Брюсом Уиллисом.
Рашид обожал этот старый, чуть не двадцатилетней давности, американский боевик. Старшие братья не понимали почему. Для них «Крепкий орешек» давным-давно устарел — спецэффекты беспомощные, героя даже крутым не назовешь. Но для шестилетнего Рашида сцены драк и перестрелок были шедевром, похожие на комикс, нереальные, а потому совсем не страшные. Вдобавок террористы в 1988-м были из Восточной Европы, не успели еще стать арабами.
Абдалла взглянул на большую афишу над кроватью. Ночник, который по-прежнему горел до утра, поскольку Рашид боялся темноты, бросал тусклый красноватый свет на избитую физиономию Брюса Уиллиса. Отчасти ее заслонял небоскреб «Накатоми-Плаза», верхушка которого охвачена пожаром. Рот у актера открыт, прямо-таки разинут, взгляд устремлен на немыслимую картину: террористы атаковали небоскреб.
Абдалла выпрямился, шагнул к выходу. На миг задержался в дверях. В полумраке рот Брюса Уиллиса казался большой черной дырой. В его глазах Абдалле чудились оранжевые отблески мощного взрыва, зарождающаяся ярость.
Именно так они и реагировали, подумал он. Именно так. Через тринадцать лет после выхода этого фильма на экраны. Шок и неверие, растерянность и страх. А затем, когда американское общество осознало, что немыслимое стало реальностью, пришла ярость.
Террористическая атака 11 сентября 2001 года — дело рук безумцев. Абдалла понял это сразу. Один из европейских знакомых, вне себя от ужаса, позвонил ему по телефону, и он аккурат успел увидеть, как борт 175-й авиакомпании «Юнайтед эрлайнз» врезался в Южную башню. Северная уже горела. В Эр-Рияде был вечер, начало седьмого. Абдалла был настолько потрясен, что даже сесть не смог.
Два часа он простоял перед экраном телевизора. А когда наконец оторвался от новостных передач, чтобы ответить на телефонные депеши, которые шли потоком, одна за другой, осознал, что атака на Центр международной торговли может возыметь для арабского мира столь же роковые последствия, как для японцев нападение на Пёрл-Харбор.
Абдалла тихонько закрыл дверь в комнату сынишки. До ужина надо еще кое-что сделать. Он направился в офисную часть дворца, размещенную в восточном крыле, чтобы утреннее солнце, еще не слишком жаркое, озаряло начало рабочего дня.
Сейчас там было темно и тихо. Те немногие сотрудники, которые требовались ему здесь, уже удалились в небольшой жилой комплекс, выстроенный двумя километрами ближе к Эр-Рияду. По окончании рабочего дня во дворце оставалась только личная прислуга. Она тоже ночевала поодаль, в низких, песочного цвета постройках возле ворот.
Абдалла пересек площадку между зданиями. Ночь выдалась ясная, и он, по обыкновению, задержался возле прудика с карпами, глядя на звезды. Дворец был расположен достаточно далеко от огней столицы, и небо казалось усыпанным миллионами белых точек: одни — крохотные, мерцающие, другие — крупные, яркие. Он сел на низкую скамью, легкий вечерний бриз обвевал лицо.
В религии Абдалла был прагматиком. Семья неукоснительно соблюдала мусульманские традиции, и он позаботился, чтобы в дополнение к необходимому академическому образованию сыновья изучали Коран. Он верил в учение Пророка, совершил хадж и с гордостью платил закат.[35] Все это он воспринимал как сугубо личное дело, касающееся его самого и Аллаха. Пять раз в день совершал молитву — если время позволяло. Правда, зачастую времени не хватало, но по этому поводу он не слишком огорчался. Ведь Аллах, коль скоро Он вообще обращает внимание на подобные вещи, наверняка прекрасно понимает, что управлять предприятиями куда важнее, чем дотошно соблюдать салат.[36]
