Найо Марш - В мишуре и блестках

— Мы все мерзость в глазах Господа, — вдруг объявил Найджел. — А я хуже всех. — Его губы задрожали. — Грехи жгут мое нутро.

— Залей его! — выкрикнул Мервин и добавил с глубочайшим отвращением: — О черт, сейчас он заревет.

И бедный Найджел разрыдался, громко всхлипывая и прикрывая нижнюю часть лица носовым платком, словно чадрой. Поверх платка он скорбно взирал на Аллейна, с белесых ресниц капали слезы.

— Успокойтесь, Найджел, — поморщился Аллейн. — Послушайте… Перестаньте, — поспешно добавил он, предотвращая новый взрыв плача. — Послушайте. Вы говорите, что вы грешник. Хорошо. Всякое может быть. А вы не хотели бы облегчить свою душу, или нутро, или что там у вас горит? Ну так как, приятель, хотите?

Не отнимая платка от лица, Найджел несколько раз кивнул.

— Прекрасно. Тогда, вместо того чтобы городить ерунду, не поможете ли вы спасти еще одного грешника, который, весьма вероятно, в данный момент погибает от холода?

Найджел высморкался и промокнул глаза.

— Так как же, — настаивал Аллейн. — Поможете?

Найджел, видимо, мысленно взвешивал все «за» и «против». Несколько секунд он печально глядел на Аллейна, а затем произнес:

— Это наказание Божье.

— Молту? За что?

Четверо остальных одновременно сделали одно и то же движение, впрочем едва заметное постороннему глазу: каждый затаил дыхание и едва удержался от того, чтобы податься вперед.

— Он был винопойца, — громогласно объявил Найджел. — Вино подстрекает к злословию. Сорокаградусная — к безумию.

На сей раз реакция сотоварищей была более явственной: напряжение спало, послышалось шарканье ног, кто-то откинулся на спинку стула, кто-то откашлялся.

— Так вот в чем дело? — Аллейн обернулся к остальным. — Что скажете, Катберт? Вы согласны?

— Если не принимать во внимание экстравагантность выражений, — важно ответствовал Катберт, — то да, сэр, согласен, дело именно в этом.

— Он поддавал?

— Именно, сэр. И крепко.

— Есть ли у кого-нибудь из вас основания полагать, что вчера вечером он принял больше, чем следовало?

Внезапно слуги стали очень разговорчивыми. Молт, поведали они, несомненно прикладывался к бутылке весь день. Мервин утверждал, что видел, как Молт выскользнул из столовой, а затем Мервин обнаружил, что стоявший на буфете графин с виски, который он недавно наполнил, уже наполовину пуст. Котеночек рассказал путаную историю о таинственной пропаже из кладовой бутылки с кулинарным бренди. Винсент не слишком уверенно припомнил, что, когда он встретился во дворе с Молтом в одеянии Друида, от того сильно разило спиртным. Катберт восседал со снисходительным видом верховного арбитра. Он подтвердил, что прозвучавшие здесь единодушные свидетельства алкоголизма Молта в основном справедливы. Однако он считает своим долгом отметить, что, хотя Молт регулярно перебирал лишнего, тем не менее вчерашнее происшествие представляется Катберту из ряда вон выходящим.

— Как вы думаете, — спросил Аллейн, — полковник и миссис Форестер знают о его слабости?

— Право, сэр, — отвечал Катберт с фамильярной почтительностью — манера, которую он, вероятно, усвоил в свою бытность старшим официантом, — знаете, как оно бывает. Полковник, если можно так выразиться, человек не от мира сего.

— А миссис Форестер?

Катберт развел руками и ухмыльнулся:

— Ох, сэр, дамы!

Восклицание, видимо, должно было означать, если оно вообще что-либо означало, что дамы быстрее распознают тайных пьяниц, чем джентльмены.

— Кстати, — сказал Аллейн, — у полковника Форестера только что был еще один приступ. Что-то с сердцем, как я понял. Похоже, на этот раз он сам себя довел, пытаясь открыть окно в спальне. Он не заметил, — Аллейн повернулся к переставшему рыдать Найджелу, — не заметил клина и пытался сдвинуть раму. Сейчас ему лучше, но приступ был сильным.

Найджел беззвучно повторил: «Клин». Он выглядел совершенно обескураженным.

— Значит, не вы заклинили окно? Чтобы не дребезжало во время бури? Когда закрывали его на ночь?

Найджел покачал головой.

— Я? Никогда! Я закрыл окно, но про клин ничего не знаю. — Казалось, он размышляет, что лучше: вознегодовать или продолжать завороженно пялиться в пространство. — Вы же видели меня там, — пробормотал он.

— Видел. Ваша одежда была мокрой. Рама с треском опустилась, когда я вошел.

Найджел кивнул, пристально глядя на Аллейна.

— Зачем вы открывали окно? — спросил Аллейн.

И вновь Аллейн почувствовал, как все напряглись.

— Чтобы посмотреть, — ответил Найджел.

— Посмотреть на что?

— Они ничего мне не рассказывают! — взорвался Найджел. — Я видел, как они говорили, слышал кое-что.

— Что?

— Разное, — буркнул Найджел и замкнулся в угрюмом непробиваемом молчании.

— Странно! — небрежно заметил Аллейн. — Получается, никто из вас не знает, кто заклинил окно полковника, так? Что ж, в свое время это выяснится. У меня остался к вам один вопрос. Ко всем вам. Но прежде, чем я задам его, хочу напомнить о том, что сказал в самом начале. Со всей серьезностью я прошу не бояться, что вас стараются поймать в капкан, и не думать, что ваше прошлое хотя бы в малейшей степени повлияло на мои суждения. Итак, уверен, вы все знаете о ловушке, расставленной для моей жены. Вы рассказали им, Кокс?

После долгого молчания Мервин ответил:

— Упомянул, сэр. — И тут же вспылил: — Мадам знает, что я этого не делал. Мадам мне верит. Да я бы не стал, ни за что. Зачем? Спросите мадам. Она вам скажет.

— Хорошо, хорошо, никто и не говорит, что вы это сделали. Но если не вы — а на данном этапе я согласен с таким предположением, — то кто же? Есть какие-нибудь соображения?

Прежде чем Мервин успел ответить, в беседу вновь со страшным ревом встрял Найджел.

— Он умышлял зло! — проорал второй слуга.

— Кто?

Четверо других заговорили разом с очевидной целью заткнуть Найджела и затеяли настоящую перепалку меж собой. Аллейн унял слуг, поднявшись; самый громкий крик был бы менее эффективен.

— Кто и против кого злоумышлял? — обратился он к Найджелу.

— Оставьте меня в покое! И не встревайте между мстителем и его гневом, а то всем нам придется худо.

— Нельзя ли расшифровать, нам страшно интересно, — попросил Аллейн и, похоже, сказал чистую правду: остальные молчали, словно воды в рот набрав.

— Давайте же, Найджел, — тормошил его Аллейн. — Кто это был?

— Он. Тот, кого гнев Господний вырвал из наших радов.

— Молт?

— Совершенно верно, — ответил Найджел, с озадачивающей молниеносностью превратившись в нормального человека.

С этой минуты беседа потекла по иному руслу. Найджел замкнулся в мрачности, не предвещавшей ничего хорошего, а остальные принялись с ослиным упрямством избегать сколько-нибудь определенных высказываний по любому вопросу, заданному Аллейном. Катберт, нехотя взявший на себя роль спикера, заявил, что имеется доказательство — он с нажимом произнес это слово, — что ловушку подстроил Молт. Когда же Найджел громко выкрикнул: «Злоба!» — Катберт лишь пожал плечами, давая понять, что Найджел не в состоянии отвечать за свое поведение. Был ли Молт на самом деле злобным и пакостным человеком, осведомился Аллейн, и все сделали вид, будто не понимают, о чем идет речь. Аллейн решил рискнуть. Несомненно, сказал он, они все знают об анонимных и оскорбительных записках, подброшенных в комнаты Форестеров и Крессиды Тоттенхэм, и о мыле в ячменной воде мистера Смита.

Слуги явно предпочли бы отрицать всякую осведомленность, но Аллейн надавил и постепенно выудил, что Крессида что-то такое говорила, а Котеночек случайно услышал, и что мистер Смит с пристрастием расспрашивал Найджела, и что сам Молт «упоминал» о происшествиях.

— Когда? — спросил Аллейн.

Никто не помнил точно когда.

— Где?

Память и на сей раз подвела слуг.

— А не здесь ли, в этой комнате, вчера утром?

Слуги явно удивились и встревожились.

— Откуда?.. — начал Найджел и осекся. Остальные ожгли его яростными взглядами.

— Откуда я знаю, вы хотели спросить? — продолжил за него Аллейн. — Ваша беседа была довольно шумной. Ее подслушали. К тому же видели, как Молт выходил отсюда. Вы обвинили его в устройстве всяких пакостей с намерением насолить вам, не так ли?

— Нам нет нужды отвечать, — пожал плечами Винсент. — Это вы сказали, не мы. Мы вообще молчим.

— Да ладно, — сказал Аллейн. — Вы не любили его, так? Это было совершенно очевидно. И его манеры давали вам некоторый повод для неприязни.

— Всякое случается, сэр, — произнес Катберт. — Однако из этого еще не следует, что мы имеем какое-либо отношение… — Его звучный голос дрогнул. Он резко махнул рукой. — …к тому, что он сделал, и как он пропал.