Рекс Стаут - Второе признание
С первого взгляда на содержимое сейфа я понял: если упомянутым специалистом был все-таки мистер Джонс, Вулф его еще не нанял, потому что пятьдесят тысяч лежали на месте. Этот вывод я сделал на основании пусть ограниченного, но все же опыта. Мистера Джонса я в глаза не видел, но знал о нем две вещи: во-первых, именно через него Вулф получил серьезный компромат на нескольких коммунистов, и этого вполне хватило, чтобы упрятать их за решетку, во-вторых, он всегда требовал деньги вперед. Значит, либо речь шла не о нем, либо Вулф до него пока не добрался.
Я надеялся, что Уэйнбах позвонит до того, как Вулф в шесть часов спустится из оранжереи, но этого не случилось. Вулф вошел, уселся за стол и спросил. «Ну?». Я еще не решил, включать в мой отчет камень или подождать, что скажет Уэйнбах, но скрывать историю с Конни я не мог и выложил все, как было. Умолчал лишь об одном: что на мысль о камнях меня навела Медлин; женщина дала умный совет — Вулфа это может только разозлить.
Он и без того сидел и хмурился.
— Я еще удивился, — добавил я не без некоторого самодовольства, — что вам самому камень не пришел в голову. Док Волмер говорил: «Что-то шероховатое и тяжелое».
— Пф. Конечно, мысль о камне мне в голову приходила. Но если убийца ударил камнем, нужно было пройти всего десять шагов и швырнуть его в воду.
— Он это и захотел сделать. Но до воды не докинул. Хорошо, что я не принял вашу версию. Иначе…
Зазвонил телефон. В ухе у меня зазвучал шепелявый голос. Шепелявостью отличался Уэйнбах из лаборатории Фишера. Тем не менее, он не забыл представиться. Я махнул Вулфу рукой, чтобы он взял другую трубку рукой, и затаил дыхание.
— Насчет вашего камня, — сказал Уэйнбах. — Технические подробности интересуют?
— Нет. Только то, о чем я вас спросил. Из чего-нибудь следует, что им шмякнули или могли шмякнуть человека по голове?
— Следует.
— Правда? — честно сказать, я этого не ожидал. — Следует?
— Да. Все давно высохло, но есть четыре точечки — пятнышки крови, еще пять точечек — возможные пятнышки крови, крошечный лоскутик кожи, еще два лоскутика чуть побольше. На одном из них виден волосяной мешочек. Сведения предварительные, ничего сказать с гарантией не могу. Чтобы завершить анализы, нужно еще сорок восемь часов.
— Тогда вперед, брат мой! Жаль, что вы далеко, я бы вас поцеловал!
— Что-что?
— Ничего, все нормально. Я выдвину вас на Нобелевскую премию. Отчет напишете красными чернилами.
Я положил трубку и повернулся к Вулфу:
— Итак, все в порядке. Его убили. Либо сама Конни, либо она знает убийцу. Про камень ей было известно. Она следила за мной, незаметно ко мне подкралась. Надо было завязать с ней личную дружбу и притащить сюда. Она вам нужна? Если сильно постараюсь, я ее вытащу.
— Ради всего святого, не надо, — брови его уползли куда-то совсем вверх. — Арчи, скажу честно, я тобой доволен.
— Ничего, не напрягайтесь.
— Не буду. Да, временем ты распорядился с толком, нашел искомое, но это лишь подтверждает то, что мы и так знали. А именно: заявление мистера Кейна — ложь, мистер Рони был убит умышленно кем-то из гостей или членов семьи, но ничего нового для нас здесь нет.
— Извините, — холодно произнес я, — что добыл бесполезные сведения.
— Я не сказал «бесполезные». Если эта улика доберется до суда, от нее будет очень большая польза. Повтори, что сказала миссис Эмерсон.
Я повторил, весьма сдержанно. Сейчас я вижу, что он был прав, но тогда я этим камнем безумно гордился.
В нашем доме устанавливается тяжелая атмосфера, если один начинает дуться на другого, поэтому я решил немедленно поквитаться и не стал с ним ужинать, сославшись на недавно съеденные бутерброды. За едой он любит разговаривать — но только не о деле, — и пока я один сидел в кабинете, разбирая накопившуюся почту, настроение у меня неуклонно улучшалось; когда он в конце концов появился, мне даже захотелось с ним поговорить — у меня возникло несколько едких замечаний насчет того, сколь важна своевременная и ценная улика в раскрытии уголовного преступления.
Но до замечаний дело не дошло: он еще только устраивался в кресле, занимая любимую послеобеденную позу, когда раздался звонок в дверь; Фриц был занят на кухне, и открывать пошел я. Это оказались Сол Пензер и Орри Кэтер. Я провел их в кабинет. Орри чуть развалился в кресле, закинул ногу на ногу, достал трубку и принялся ее набивать, а Сол, напряженно выпрямив спину, сел на краешек большого кожаного кресла.
— Я мог бы и позвонить, — начал Сол, — но появились легкие сложности, и нужны инструкции. Вроде мы что-то нашли, но наверняка сказать нельзя.
— Сын или мать? — спросил Вулф.
— Сын. Вы велели начать с него, — Сол достал блокнот и глянул на страницу. — Знакомых у него не счесть. Как вы хотите, с датами и подробностями?
— Сначала общую картину.
— Хорошо, сэр, — Сол закрыл блокнот. — Примерно половину своего времени он проводит в Нью-Йорке, другую половину — в самых разных местах. У него есть собственный самолет, он держит его в Нью-Джерси. Клуб посещает только один, гарвардский. За последние три года дважды был арестован за превышение скорости, один раз…
— Биография мне не нужна, — прервал его Вулф. — Только то, что может пригодиться.
— Хорошо, сэр. У него половина доли в ресторане «Новый рубеж» в Бостоне. Его открыл в тысяча девятьсот сорок шестом году его сокурсник из колледжа, и молодой Сперлинг внес приличную сумму, около сорока тысяч, видимо, взял у отца, но это не…
— Ночной клуб?
— Нет, сэр. Ресторан высокого пошиба, их специализация — дары моря.
— Едва сводят концы с концами?
— Нет, сэр. Процветают. Миллионерами не стали, но в сорок восьмом году прибыль была солидная.
Вулф хмыкнул:
— Не думаю, что это серьезная почва для шантажа. Что еще?
Сол взглянул на Орри:
— Расскажи о манхэттенском балете.
— Ну, — вступил Орри, — это группа танцоров, они собрались два года назад. Джимми Сперлинг и еще два типа вложили денежки, какова была доля Джимми, я не выяснил, но, если надо, выясню. Танцуют они всякий модерн. Свой первый сезон начали в каком-то занюханном сарае на Сорок восьмой улице, продержались три недели и махнули куда-то в глушь, но и там не преуспели. В прошлом сезоне открылись в ноябре, в Хералд-театре, и выступали до конца апреля. Говорят, что три добрых ангела свои взносы окупили с лихвой, но это надо проверить. Во всяком случае, в убытке не остались.
Похоже, мы снова выстрелили вхолостую. Рассказать богатому отцу о том, какой транжира и растратчик его сын, — слышать о подобных угрозах мне доводилось, но пугать отца рассказами о предприимчивости сына — такого я что-то не помню. В общем, мое мнение о Джимми явно надо подкорректировать.
— Понятное дело, — продолжил Орри, — когда думаешь о балете, на ум сразу приходят девушки да ножки. В этой труппе с ножками было все в порядке, я проверял. Джимми балетом интересуется, иначе стал бы он раскошеливаться? Когда он в Нью-Йорке, он ходит на балет два раза в неделю. Он лично следит, чтобы девушки как следует питались. Ну, я решил, надо копать дальше, вроде тут что-то есть. В общем, девушек он любит, а они его, но если из этого и вышла какая-нибудь темная история, я до нее не докопался, придется подождать. Продолжать поиски?
— Почему бы и нет, — Вулф повернулся к Солу. — Это все?
— Ни в коем случае, — ответил ему Сол, — но интересно вам, пожалуй, только одно, как раз об этом я и хочу сказать. Прошлой осенью он внес двадцать тысяч долларов в фонд ОПБ.
— Что это?
— Общество прогрессивных бизнесменов. Но это просто вывеска. Деньги пошли на президентскую кампанию Генри Уоллеса*.
* В 1948 году возглавил радикальную Прогрессивную партию, она выступала за переговоры с СССР с целью положить конец холодной войне. Выставлялся при поддержке компартии США кандидатом на пост президента, но набрал лишь 1 млн. голосов.
— Ничего себе, — глаза Вулфа, почти закрытые, чуть приоткрылись. — Давайте поподробнее.
— Много не расскажу, зацепил только сегодня. Видимо, взнос был тайный, но кто-то о нем все-таки знает, если скажете, я могу до них добраться. С этим я и приехал. Я вышел на одного человека, прежде он был сторонником Уоллеса, потом с ним расплевался, сам он по мебельной части. Он уверяет, что про взнос Сперлинга ему все известно. Сперлинг якобы сделал этот взнос в виде личного чека на двадцать тысяч и как-то в четверг вечером передал его некоему Колдекотту, а на следующее утро пришел в ОПБ и попросил свой чек назад. Он хотел вместо него внести наличные. Но оказалось, что чек уже погашен. А дальше самое интересное: мой осведомитель уверяет, что с начала года всплывали фотокопии трех разных чеков — взносов троих других людей, — всплывали при необычных обстоятельствах. Один чек был его собственный, имена двух других жертвователей он назвать отказался.
