Солнце в руке - Буало-Нарсежак
Почему я пересказываю этот спор? Потому что он поставил меня перед необходимостью чудовищного выбора, а я, как последняя идиотка, не смогла предвидеть, между чем и чем мне придется выбирать. Ван Лоо прав. В конечном итоге все упирается в бедного Жана-Мари. Он должен опустить слитки на дно. Он должен рассказать, как к нему попал золотой дукат. Он будет объявлен официальным собственником клада. И именно он окажется в зависимости от Ван Лоо, если подпишет с ним соглашение. Вот уж этого я не допущу! И если Ван Лоо торопится, тем хуже для него! Я должна отбить этот удар. Но оказывается, я плохо знала Ван Лоо. Он уже бурлит от нетерпения. Он не желает терять ни минуты.
— Вы уже здоровы, — сказал он Жану-Мари. — Когда вы думаете нырять?
— Когда хотите!
— Завтра?
— Почему бы и нет?
Я резко перебила их:
— Вы, наверное, прекрасно разбираетесь в подводном спорте, мсье Ван Лоо, но вы забываете, что для него нужны мощные легкие! Такими упражнениями не занимаются на другой же день после перенесенного бронхита!
Ван Лоо смотрит на Жана-Мари.
— Вам решать!
И Жан-Мари, который больше всего на свете боится выглядеть в моих глазах мальчишкой, ответил:
— Хорошо. Завтра.
Вот когда между нами началась настоящая война. Кровавая и беспощадная. Потому что я не позволю делать из Жана-Мари ставку в игре между этим подонком и мной.
Над озером поднимается туман. Его плотные вязкие клубы оседают на лице, оставляя на щеках влажный след. Ван Лоо так и не решился сопровождать Армель и Жана-Мари. Он остался у машины, спрятанной в гуще деревьев, и сейчас до них доносится оттуда его покашливание. Удивительно, как далеко распространяются на озере звуки… Жан-Мари, полностью одетый в подводное снаряжение, сидит на носу. Армель гребет, ухватившись за весло обеими руками. Пока они плывут, как выражается Жан-Мари, «на глазок».
— Ты не замерз? — спрашивает Армель. — Если почувствуешь, что туман тебе мешает, мы вернемся!
— Нет, ничего… Все нормально.
Мешочки лежат у него в ногах. Ван Лоо, расставаясь с ними, выглядел таким убитым, что Армель не смогла отказать себе в удовольствии и ехидно сказала: «Если вы хотите занять место Жана-Мари, не стесняйтесь». Теперь, усердно работая веслом, она без конца задает себе один и тот же вопрос. Ворованное это золото или нет? Ей кажется, что оно так же «опасно», как какое-нибудь радиоактивное вещество, убивающее всякого, кто просто находится рядом.
— Тормозите! — вполголоса говорит Жан-Мари. — Это где-то здесь.
Наклонившись над бортиком, он ищет глазами красный поплавок.
Вода напоминает живое гладкое зеркало, по которому, отражаясь, медленно плывут картины раннего утра.
— Стоп! — почти шепчет Жан-Мари. — Приехали!
Ухватив поплавок, он вытягивает руками нейлоновый трос с грузилом.
— Отпускайте весло!
Лодку слегка разворачивает, и наконец она неподвижно останавливается как раз напротив смотровой площадки, которая угадывается в туманном воздухе.
Жан-Мари и Армель молча вытаскивают мешки и укладывают их в ряд. Они так часто повторяли эту сцену дома, что каждый жест отрепетирован до автоматизма. Жан-Мари спустится, держась за якорную нить, и снизу дернет за нее, когда у него все будет готово. Тогда Армель отправит за борт первый мешок, тоже для надежности привязанный нейлоновым тросом. Внизу Жан-Мари уже будет его ждать. Он отвяжет мешок, и Армель вытянет трос наверх. Точно так же спустит второй, за ним — третий и наконец четвертый. Никаких проблем.
Ван Лоо, конечно, ведет себя недоверчиво, но разве он вообще хоть кому-нибудь доверяет? Стоит зазвонить телефону, он уже тут как тут: «Это не меня?» Армели приходится его одергивать: «Разумеется, не вас. Это тетю. И с чего, скажите, пожалуйста, вам станут сюда звонить, если никто не знает, что вы здесь? Ведь вы сами мне так сказали, разве нет?» Он не отвечает. Идет в парк. Долго ходит туда-сюда. Курит сигарету за сигаретой. Назад идет через гараж. Все время ворчит. Все время таскается за Жаном-Мари. Ни минуты не может спокойно посидеть на месте. Все стережет свое богатство. Даже спать стал в машине! Лично принял участие в погрузке мешков. Суетился вокруг Жана-Мари и без конца твердил: «Осторожнее с ними! Опускайте потихоньку!» Армель опускает в воду свои пылающие ладони. Наверняка будут волдыри, но зато какое удовольствие сказать себе, что она наконец-то добилась своего. Самая трудная часть операции закончена. С этой минуты все пойдет так, словно она запалила кончик длинного шнура, и теперь огонь неотвратимо близится к запалу, предвещая взрыв. Боже мой! Ждать так долго! Рассвет встает, словно поднимается занавес, и за ним взору открываются отдельные фрагменты пейзажа, еще плохо различимые в неясном свете утра. Армель склоняется ближе к воде. Он — там, во мраке водной стихии, словно волшебный садовник из сказки, сажающий в землю маленькие солнца — золотые слитки. Пора ему уже закончить. Эти пузырьки… Может быть, он уже поднимается? Ван Лоо просто заставил его выздороветь в рекордно короткий срок! Это ужасно. Но еще ужаснее то, что она сама, прекрасно сознавая, какая опасность ему грозит, позволила Жану-Мари согласиться, лишь изобразив слабый протест. Этого она себе не простит никогда. Ну, где же он? Пусть скорее вынырнет. Скорее! Пусть только выныривает, и тогда она наконец прижмет его, мокрого, к своей груди. Она попросит у него прощения!
И вот он наконец появляется, подняв вокруг себя небольшой водоворот. Рука у него высоко поднята в знак победы. В знак богатства. В знак счастья. Армель плачет. Она знает правду.
Я все пишу. Я пишу. У меня нет друга, кроме этой тетради. Я была уверена, что мы все поступили неосторожно: Ван Лоо — потому что это он заставил Жана-Мари; Жан-Мари — потому что позволил Ван Лоо увлечь себя; я сама — потому что в очередной раз пошла у него на поводу. Все пошло не так. Все пошло не так, как надо. Жан-Мари храбрится. Он старательно скрывает свое недомогание, но разве можно скрыть внезапные приступы резкой боли? И паралич горла, который он пытается спрятать за неловким кашлем? Да, пока это быстро проходит, но я же вижу, что в эти краткие минуты он теряет способность говорить. Есть и другие симптомы, при виде которых врач задумчиво скребет в затылке. Он
