Эллери Квин - Тайна Испанского мыса
— Я не знал, что это женщина, — смущенно пробормотал судья. — Но я не собирался лежать и ждать, когда из меня сделают отбивную. Кто, черт возьми, это был?
— Провалиться мне на месте, если я знаю. Могла быть любая из них.
Судья снова лег, опершись о локоть. Он не сводил глаз с того места, где должна была быть дверь. Но мог различить лишь неподвижную фигуру Эллери.
— Ладно, — произнес наконец Маклин, — а ты не хочешь кое-что рассказать мне? Что тут происходило? Почему ты ждал? Откуда у тебя взялось подозрение? Как долго я спал? Ты самый несносный молодой...
— Вау. Не все сразу. На моих часах почти половина третьего. Должно быть, у тебя необычайно чистая совесть.
— Я и дольше спал бы, если бы не эта проклятая особа. Мои старые кости опять начинают ныть. Ну и...
— Это длинная история. — Эллери приоткрыл дверь и высунул голову в коридор, потом снова закрыл ее. — Мы пока не сдвинулись с места. Я сам проспал до десяти часов. Ты, должно быть, голоден? Тиллер принес мне самый вкусный...
— Опять Тиллер! Я не голоден. Отвечай мне, ты, прохиндей, почему ты решил, что кто-то может отправиться гулять этой ночью, и чего ты ждал?
— Я ждал, — ответил Эллери, — того, кто войдет в соседнюю комнату.
— В соседнюю? То есть в твою?
— С другой стороны. Самую последнюю с конца.
— В спальню Марко? — воскликнул пожилой джентльмен и замолчал. — Но разве она не охраняется? Я думал, что этот парень Рош...
— Ты можешь мне не поверить, но наш приятель Рош растянулся и заслуженно похрапывает на кровати Тиллера внизу...
— Но Молей съест его живьем!
— Не думаю. По крайней мере, не Роша. Видишь ли, Рош оставил комнату на другого. Э... на меня.
Судья уставился в темноту с открытым ртом.
— На тебя? Это выше моего понимания. Или это ловушка?
Эллери выглянул снова в коридор.
— Видимо, она здорово струхнула. Думаю, приняла тебя за привидение... Ну да, ловушка. Почти все они вернулись в дом до полуночи. Бедняжки! Они так устали. И тем не менее я, как бы между прочим, объявил им — всем сразу, — что нет смысла охранять комнату покойного, особенно после того, как мы тщательно ее осмотрели; я довел до их сведения, что Рош отпущен отдохнуть.
— Понятно, — пробормотал судья. — Но с чего ты взял, что кто-то попадется в твою ловушку?
— А это, — негромко объяснил Квин, — другая история... Тихо! — Судья задержал дыхание, насторожившись, а Эллери прижался губами к его уху. — Она вернулась. Ни звука. Пойду немного пошпионю. Ради бога, Солон, не испорть мне все! — И он ушел.
Занавеси на окнах бесшумно всколыхнулись, тень проскользнула на балкон и пропала. Судья снова увидел звезды, далекие и холодные.
Он поежился.
Целых пятнадцать минут его слух не улавливал ничего другого, кроме биения волн о скалы внизу и шума холодного ветра, дующего с моря в его окна. Наконец, судья Маклин бесшумно вылез из постели, обернул свое тощее, облаченное в пижаму тело шелковым покрывалом, сунул ноги в ковровые тапочки и тихонько подкрался к балконному окну. С торчащими дыбом волосами на затылке, напоминающими пучок ирокеза, и обернутыми покрывалом плечами, он походил на гротескную фигуру древнеиндейского вождя, вступившего на тропу войны. Однако нелепый вид не помешал ему осторожно, в лучших индейских традициях, выскользнуть на длинный балкон с железной решеткой и усилить позицию Эллери у окна несколькими ярдами дальше — окна бывшей спальни Марко.
Эллери распластался в неудобной позе, его глаза словно приклеились к щелочке света внизу. Венецианские жалюзи оставались опущенными не до конца — легкомысленная оплошность со стороны ночного мародера, поскольку незащищенная полоса позволяла видеть всю комнату. Заметив приближение судьи, Эллери предупреждающе кивнул и немного подвинулся.
Пожилой джентльмен спокойно развернул покрывало, присел на корточки и заглянул внутрь комнаты, почти перегнувшись через Эллери.
Огромная испанская спальня находилась в чудовищном беспорядке. Дверцы платяного шкафа были распахнуты, и вся одежда покойного валялась на полу, скомканная и местами изорванная. Дорожный сундук выволокли на середину комнаты и опорожнили. Несколько саквояжей и чемоданов были с досадой отброшены в сторону. Кровать подверглась самой безжалостной атаке: нож распорол матрасы, которые теперь валялись выпотрошенными, с торчащими наружу пружинами. Сами пружины также подверглись насилию. Драпировку балдахина сорвали напрочь. Все выдвижные ящики в комнате были выдвинуты, а их содержимое кучей вывалено на пол. Даже картины на стенах подверглись тщательному осмотру, поскольку теперь они висели криво.
Судья почувствовал, как горят его щеки. — Где эта чертова кладбищенская воровка, устроившая весь этот погром? — приглушенно спросил он. — Я бы с удовольствием придушил ее!
— Ущерб вполне поправимый, — прошептал Эллери, не отрывая глаз от щелочки света внизу. — Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Она сейчас в ванной, наверняка вершит вендетту. У нее нож. Жаль, что ты не видел, как она тут летала по стенам! Прямо как та фурия. Тихо... Наша леди идет. Красотка, да?
Судья уставился на нее во все глаза.
В дверях ванной комнаты стояла Сесилия Мунн. С ее лица словно сорвали маску. Очевидно, спокойное выражение, которое она ежедневно демонстрировала миру, служило чем-то вроде слоя косметики. Под ним скрывалось нечто совершенно иное, бесстыдно обнажившееся сейчас — грубое, неприкрытое и отвратительное, таившееся в змеевидных губах, бледной упругой коже и тигриных глазах. Одной рукой Сесилия хватала пустой воздух, второй размахивала обыкновенным ножом для резки хлеба, который, видимо, стащила из кухни. Ее халат распахнулся, полуобнажив маленькие, упругие груди.
Перед ними была резко выгравированная картина, олицетворявшая собой человеческий гнев, отчаяние и ужас. Даже светлые волосы женщины были этим заражены — они торчали во все стороны. Весь ее ощетинившийся, полный дикой ненависти вид вызвал у обоих мужчин оцепенение.
— Боже правый, — прошептал пожилой джентльмен, — это же просто животное! Я никогда не видел...
— Ее обуял страх, — тихо пояснил Эллери. — Страх. Их всех обуял страх. Должно быть, этот Марко в каком-то смысле был Макиавелли и Вельзевулом в одном флаконе. Он пригвоздил страхом...
Белокурая женщина вдруг метнулась словно кошка — прямо к выключателю. И сразу же наступила кромешная тьма.
Они лежали, застыв на месте. Только одно могло вызвать такой спонтанный рефлекс мышц — она услышала, как кто-то приближался.
Казалось, прошла целая вечность. Хотя на самом деле секундная стрелка на часах Эллери дернулась лишь несколько раз. Затем свет вспыхнул вновь. Дверь была снова закрыта, и спиной к ней стояла миссис Констебль, а ее рука все еще лежала на кнопке выключателя рядом с дверным косяком. Миссис Мунн исчезла.
Обвислая туша толстухи походила на застывшее желе. Ее всю словно раздуло изнутри: глаза, грудь и все заплывшее жиром тело выпятилось наружу. Но более всего выражали ее глаза, глядящие на изуродованную кровать, разбросанные на полу вещи и опустошенные ящички. Для Квина и судьи это было все равно, что смотреть замедленные кадры фильма. Они могли проследить каждую мысль, отражавшуюся в ее глазах и на ее измученном лице. Оно больше не казалось пустым и застывшим. Все ее тело под шелковым халатом дрожало, сотрясаясь каждой клеточкой жирной плоти. Изумление. Ужас. Догадка. Разочарование. И наконец, страх, растворивший все остальное. Миссис Констебль расплавилась от страха, словно огромная свеча, оплывшая в гору теплого жира.
Бесформенной грудой плоти осев на пол, она зарыдала так, словно ее сердце разрывалось на части. Женщина рыдала беззвучно, отчего ее горе выглядело еще более омерзительным. Они могли видеть красное нёбо ее широко открытого рта и огромные бусины слез, катившихся по ее лицу. Сидя на коленях, она раскачивалась из стороны в сторону в горестном экстазе, из-под халата торчали ее огромные голые колени.
Миссис Мунн по-кошачьи гибко вышла из-за спинки кровати и уставилась на бесформенную массу, рыдающую на полу. Звериное выражение исчезло с ее жесткого, красивого лица. Презрительный взгляд красавицы выражал едва ли не сочувствие. В руке она все еще сжимала забытый нож.
— Несчастная идиотка, — бросила Сесилия женщине на полу.
Эллери и судья слышали это отчетливо.
Миссис Констебль прекратила раскачиваться, очень медленно открыла глаза. Потом мгновенно вскочила на ноги и, запахнув на груди халат, уставилась на блондинку.
— Я... я... — Затем ее пораженный взгляд скользнул по ножу в руках миссис Мунн, и с толстых щек мгновенно сбежали остатки краски. Она попыталась заговорить, но голосовые связки подвели ее. Наконец пролепетала:
— Вы... Нож...
Миссис Мунн сначала не поняла. Но потом до нее дошло, чего испугалась толстуха, и она, улыбнувшись, швырнула нож на кровать.
