Энтони Беркли - Убийство на верхнем этаже
— Сотню сигарет? — запинаясь, пробормотала мисс Барнетт, чья физиономия на протяжении этого монолога не один раз любопытнейшим образом меняла выражение.
— Да. Вы проиграли пари. Я никогда и не говорил вам, что вы его выиграли, я только спросил, из чего сейчас изготавливают самое модное белье. Признаюсь, я позволил вам думать, будто вы его выиграли, но это только из чувства такта. Мне показалось, это лучше, чем прямо сказать вам, что я просто умру, если меня еще раз увидят с этой вашей шляпкой. Таким образом, вы не можете не согласиться, что сами во всем виноваты. Так что бегите домой, переоденьтесь в свое — нет, мое! — темно-синее платье. И пожалуйста, чуть больше пудры сегодня: терпеть не могу, когда за обедом блестят носы! Так. Пожалуй, все. Ах нет, вот вам полкроны.
— Полкроны?!
— Да, купите помаду. Включите это в статью мелких расходов. Итак, жду вас в час дня в вестибюле «Критериона».
«Ибо эта молодая особа, — с удовлетворением сказал себе Роджер, сбегая по лестнице, — нуждается в трепке точно так же, как всякая молодая особа в Лондоне, и теперь самое время кому-то об этом позаботиться. Этот ее жених — наверняка беспозвоночное. Пожалуй, я повидаюсь с ним и наставлю на путь истинный. Иначе черт знает какая семейная жизнь у них получится».
Он взял такси и направился к «Монмут-мэншинс».
На заднем дворе этого достойного сооружения Роджер не обнаружил то, что искал. Впрочем, он особенно и не надеялся. Это было бы уж слишком неправдоподобной Удачей.
Затем он поехал в Скотленд-Ярд и прошел к Морсби.
— Морсби, — заявил он без всякой преамбулы, — я хочу серьезно поговорить с вами о деле «Монмут-мэншинс».
— В таком случае присядьте, мистер Шерингэм, — добродушно пригласил Морсби. — Вы же знаете, я всегда готов вас выслушать.
— Есть какое-нибудь движение?
— Нет, если говорить о движении, нет, сэр, — печально покачал головой старший инспектор. — Но мы прорабатываем кое-какие варианты и рассчитываем получить кое-какие результаты.
— Пытаетесь провалить алиби Джима Уоткинса? — резко спросил Роджер.
— Алиби — железное, — горестно посетовал Морсби. — Несмотря на все проверки, это его алиби в Льюисе пока что просто непробиваемо.
— Понятно.
Роджер не собирался называть имена. Он явился в Скотленд-Ярд единственно для того, чтобы предъявить Морсби те выводы, до которых додумался вчера вечером, независимо от того, верные это выводы или неверные. Пусть полиция пользуется ими по своему усмотрению. Если уголовный розыск вздумает втиснуть их в столь лелеемую им версию против Джима Уоткинса и тем самым угробить все Роджером достигнутое, это дело уголовного розыска. Но ни звука не проронит он о миссис Эннисмор-Смит или о том, кто скрывается за спиной этой несчастной женщины.
— Неужели, мистер Шерингэм, вы хотели узнать только про Джима Уоткинса?
— Разумеется, нет. — Роджер откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу. — Послушайте, Морсби. Я тут думал об этом деле и пришел к заключению, что могу предложить вам кое-что, что может вам пригодиться. Допускаю, вы и сами пришли к тому же. Но вот я перед вами, чтоб изложить вам свои соображения.
— Как этого требует от вас ваш гражданский долг, сэр, — чопорно заключил Морсби.
— Как требует от меня долг гражданина этой непросвещенной страны, согласился Роджер, — которая не оставляет человеку права даже на собственные мысли. Но прежде чем я изложу вам свои мысли, Морсби, как велит мне гражданский долг, я хочу подвергнуть их проверке, задав вам один-два вопроса. Вы ответите мне на них?
— В этом деле нет ничего такого, мистер Шерингэм, о чем я не должен вам рассказывать. — Морсби был осторожен.
— Отлично. В таком случае сначала вот что. Был ли привязан к нижнему концу веревки, свисавшей из кухонного окна, кусок бечевки?
— Да, был, — удивился Морсби.
— Ага! — обрадовался Роджер. — Славный такой небольшой кусочек бечевки с концами не длиннее двух дюймов?
— Именно так.
Роджер с гордостью посмотрел на старшего инспектора:
— Я вычислил эту бечевку посредством дедукции, Морсби.
— Неужели, мистер Шерингэм? Ну-ну! — Но Роджер видел: на самом деле Морсби очень заинтригован.
— Представьте себе. А теперь, могу ли я видеть медицинское заключение о вскрытии тела?
— Да, оно у меня где-то здесь.
Не задавая вопросов, Морсби протянул ему документ и терпеливо ждал, пока Роджер его изучит.
Тот не торопился, время от времени кивая головой, словно находя подтверждение своим мыслям. Наконец он положил бумагу на стол и переменил позу.
— Значит, я прав. А теперь, Морсби, я задам вам еще один вопрос, и давайте без экивоков. Рассматривалась ли вами возможность того, что убийство имело место не в час двадцать, а значительно раньше?
На этот раз Морсби позабыл улыбнуться своей обычной улыбкой бесконечного терпения.
— Раньше часа двадцати? — переспросил он, потирая подбородок и не отводя от Роджера глаз. — Имея свидетельство миссис Эннисмор-Смит и всех этих людей, которые видели человека, бегущего прочь от дома? Нет, мистер Шерингэм, без всяких экивоков отвечу: нет, не рассматривалась.
— В таком случае я предлагаю вам совершенно новую концепцию убийства.
— Мы горячо приветствуем все, что поможет нам разрушить алиби Малыша, сэр.
— Значит, у вас таки нет сомнений, что это работа Малыша? — бесцветным голосом справился Роджер.
— Бог с вами, конечно нет, сэр, — с чувством ответил Морсби. — Не сомневайтесь, сэр, это точно, Малыш прибил ее. Беда в том, что никак не прищучишь Мошенника. — По тону Морсби можно было подумать, что Малыш не более как стянул из буфета банку варенья.
— Тогда слушайте — и не говорите потом, что додумались до этого сами. Не хотите послать за стенографистом? Нет? Ну что ж, придется поверить вам на слово. Итак, нет никаких сомнений в том, что приблизительно в час двадцать Эннисмор-Смиты услышали грохот над головой, а также в том, что примерно в это же время свидетели видели, как некто перелез через стену заднего двора и бросился бежать. Примем эти два факта за данность и пока что отложим их на минуту. Сначала я хочу вам показать, что, помимо этих двух фактов, нет никаких серьезных свидетельств того, что смерть не произошла значительно раньше. Первое касается состояния тела. Врач утверждает, что по внешним признакам смерть могла наступить в течение двадцати четырех часов, предшествовавших обнаружению тела, так что тут мы можем быть спокойны. Далее, по моему мнению, медицинское свидетельство о состоянии желудка предоставляет нам надежное доказательство того, что смерть наступила раньше часа пополуночи. Тут указывается, что в желудке находились остатки пищи. Между тем в час ночи желудок должен был быть пуст.
— Нет, сэр. Она же перед сном выпила чашку чаю с булочками. У ее постели стояла грязная чашка, а в кровати были крошки. Мы послали их на анализ, и выяснилось, что это крошки от тех самых булочек с изюмом, остатки которых обнаружены в ее кишечнике.
— Отлично. Значит, все зависит от того, в какое время она пила чай с булочками, верно?
— Ну, не знаю, как мы можем это выяснить.
— Я уже выяснил. По меньшей мере, — поправился Роджер, — эта информация была мне предоставлена. Несколько дней назад я имел беседу с миссис Палтус, и она заметила, между прочим, что мисс Барнетт, подобно многим людям преклонного возраста, была женщиной с устоявшимися привычками и если не принимала гостей, то всегда ложилась спать ровно в девять часов вечера и всегда брала в кровать чашку чаю и булочку с изюмом, «согреть желудок», как выразилась моя собеседница. Это для вас новость, Морсби?
— Да, мистер Шерингэм, — с достоинством признал Морсби, — и весьма любопытная к тому же.
— Ну, я полагаю, грех было бы вас винить, — снисходительно заметил Роджер. — Время смерти казалось вам столь очевидным, что вы не побеспокоились вникнуть в детали, касающиеся этого пункта. Согласно медицинскому заключению, последняя трапеза мисс Барнетт состоялась за пол тора-два часа до смерти. Следовательно, получаем что-то между одиннадцатью и половиной двенадцатого?
— Да. Вполне разумное время, чтобы перекусить.
— Конечно разумное, но, как мы видим, неверное. Судите сами. Если она съела эту булочку в девять вечера, ее желудок и тонкая кишка к часу ночи должны быть пусты, с небольшим количеством отходов в толстой кишке. Однако врач утверждает что и в желудке, и в тонкой кишке имеется кашицеобразное вещество и остатки изюма. Соответственно он определяет, что прием пищи, после которого остались такие последствия, имел место за полтора-два часа до смерти. И поскольку мы знаем, что мисс Барнетт этим вечером была одна и нет причин предполагать, что она изменила своей привычке, мы вправе заключить, на основании состояния тела, что время смерти наступило от десяти тридцати до одиннадцати вечера. Разве не так?
