Констан Геру - Замок Шамбла
– Почему, — продолжал председатель, — вы раньше отрицали, что отдали эту цепь Маргарите Морен?
– Потому что я забыл, — сказал Арзак, нисколько не смущаясь, что ответы явно противоречили друг другу.
– Не говорили ли вы, что вам известно нечто чрезвычайно важное, но вы никогда об этом не расскажете?
– Если я это и сказал, то потому, что все постоянно донимали меня расспросами, а жандармы поили вином, чтобы заставить меня говорить.
Линия поведения Арзака стала очевидной — он упрямо придерживается своих прежних ложных показаний, доводя ложь до циничного бесстыдства. Все указывало на то, что он делает это намеренно, отдавая себе отчет в возможных последствиях. Никто не мог понять странного упорства молодого пастуха, никто, кроме Мари Будон, знавшей, что вся сила и смелость Арзака основаны на алчности.
Далее вызвали свидетеля Мишеля Сулье, мужа Маргариты Морен и дядю подсудимого. Его встретили с огромным вниманием, поскольку ждали от него какого-то важного признания или подтверждения показаний Маргариты Морен. С этой точки зрения каждое слово Мишеля Сулье имело огромный вес, поскольку только показания Маргариты Морен могли уличить Арзака в лжесвидетельстве, а также, весьма возможно, и в сообщничестве. Пастух понял важность показаний своей тетки и поэтому постоянно пытался представить ее женщиной небольшого ума, болтливой и непоследовательной. Свидетельство Мишеля Сулье, человека честного и здравомыслящего, должно было или опровергнуть показания его жены, или подтвердить их. Арзак стоял неподвижно, сжав тонкие губы и даже не думая скрывать охватившего его волнения.
– Арзак отдает моей жене на хранение свое белье и одежду. Однажды он отдал ей цепь собаки из замка Шамбла, и моя жена надела эту цепь на свою козу. В другой раз она нашла в кармане Арзака четыре пули, одну из которых представила в суд. Арзак рассказал мне, что видел сильную ссору Жака с господином Марселанжем. Жак угрожал хозяину косой, но Марселанж ушел, хотя у него было ружье, и не стал доводить это до беды. Об этой ссоре Арзак мне сказал, что, по его мнению, Жак вытеснит своего хозяина. Арзак мне также рассказывал о своем визите к госпоже Марселанж. Эта дама, накормив и напоив его, говорила ему так: «Бедный Арзак, ты должен молчать обо всем, что видел и слышал, а когда мы переселимся в замок, мы обеспечим тебя на всю жизнь», — проговорил Мишель Сулье тоном человека, которому нечего скрывать.
Эти слова, отличавшиеся наивной честностью, поразили публику. Бледное лицо Арзака искривилось гримасой злости — он лучше, чем кто бы то ни было, понял роковую роль этих показаний.
– Подсудимый, — обратился к нему председатель, — свидетель говорит, что у вас были пули.
Арзак уже вернул себе былое хладнокровие.
– Это неправда, — ответил он. — Может быть, моя тетка сама их купила.
– Зачем вашей тетке покупать пули?
– Не знаю, у нее столько причуд…
Допросили Маргариту Морен, жену Сулье, и она подтвердила показания мужа:
– На другой день после убийства Арзак отдал мне цепь собаки, прося где-нибудь ее спрятать, пока он не придет за ней. Он сказал мне, что нашел эту цепь, что это цепь собаки из замка, которая иногда с ним гуляла. Я, ничего не подозревая, взяла цепь и повязала ее на шею козе. В тот же день я узнала об убийстве и почуяла неладное. Потом я нашла в карманах Арзака четыре пули и спросила, откуда он их взял. Он ответил, что их ему дал Будуль, и прибавил: «Такими пулями убили господина Марселанжа».
Казалось, что после этих показаний ни у кого не должно было остаться ни малейших сомнений, что они убийственным образом свидетельствуют против Арзака. Ничуть не бывало! Пастух самоуверенно заявил:
– Охота вам верить моей тетке! У меня никогда не было ни белого порошка, ни пуль! Может быть, моя тетка купила и то и другое, почем я знаю! Вы же видите, что она сумасшедшая! Она сама не знает, что говорит.
Маргарита Морен с жаром возразила:
– Я сказала правду и не отступлюсь! Я денег не брала, а он взял.
– Подсудимый, — спросил председатель Арзака, — откуда у вас сто франков, как вы сами говорили, украденные вами?
– Эти сто франков, — спокойно ответил Арзак, — я накопил из своего жалованья.
– Не было у него денег! — вскрикнула Маргарита Морен. — А через несколько дней после смерти господина Марселанжа они у него появились. Он купил холста и дал мне взаймы десять фраков. Денег у него куры не клевали.
После показаний Антуана Перена, Жана Гоштейна, Пьера Морена, бригадира Жеранта, Жака Сулона, Мари Фор, Мари Шовэ, Клода Рейно, Шабрие, Марианны Тарис, подтвердивших показания супругов Сулье, жандарм Эме Фор ответил на вопрос председателя:
– Подсудимый сказал мне, что если ему дадут хорошее место, то он расскажет все. Я поспешил сообщить об этом господину прокурору, который тотчас пришел и при котором Арзак повторил те же слова.
Все ожидали, что Арзак станет отпираться, но не тут-то было! Его ответ оказался столь наглым, что граничил с безумием:
– Прокурор предложил мне хорошее место, если я стану свидетельствовать против Жака Бессона и уйду от господина Берже, который мешал мне разобраться в этом деле.
Эта ложь, слишком грубая для того, чтобы кого-нибудь обмануть, вызвала в зале громкий ропот негодования и возмущения. Шум вдруг утих, но публика заволновалась с новой силой, когда стало известно, что вызывают вдову Марселанж. Все устремили взгляды на ту дверь, откуда появлялись свидетели: в нее вошла вдова убитого. На ее бледном лице со следами оспы читалось волнение, глаза покраснели и опухли. Толпа с жадным любопытством ждала, как эта аристократка поведет себя перед лицом суда, и тайно желала насладиться ее унижением. Но вот странно! Мари Будон ликовала и радовалась…
Председатель пригласил госпожу Марселанж подойти, но прежде чем она успела сделать шаг, Гильо, адвокат Жака Бессона, поднялся и подал протест. Он заявил, что не знал о допросе этой свидетельницы, так как ему не сообщили об этом. Суд постановил, что вдову Марселанж допрашивать не станут, после чего в полной тишине она удалилась, обманув ожидания публики. Прокурор объявил, что огласит данные ею показания. Не успел он начать чтение, как Мари Будон выскользнула из зала суда. Она пошла проводить госпожу Марселанж домой и в случае необходимости защитить ее от оскорблений.
XXVIII
Когда госпожа Марселанж в сопровождении Мари Будон вошла в гостиную, где находилась графиня, та, видевшая сквозь ставни, как ее дочь проходила по переулку, бросилась к ней и долго обнимала ее, не будучи в состоянии произнести ни слова, а потом, вдруг отступив назад, пристально посмотрела на дочь и спросила:
– Ну что?
Этот вопрос, такой короткий и неопределенный, заключал в себе тысячи других вопросов, полных жестоких сомнений и тоски. Пока Теодора, задыхаясь от волнения, медлила с ответом, Мари Будон проговорила:
– Разве я вам не сказала, что она не подвергнется унижению предстать перед судьями и чернью?
– Но это было невозможно, — удивилась графиня.
– Я говорила это ей так же, как и вы, матушка, — возразила госпожа Марселанж, — но я начинаю думать, что для нее нет ничего невозможного.
– Как! У нее получилось?
– Удалось, матушка.
– Но каким образом? Как она смогла?
– Я знаю не больше вас.
– Говори же, Мари, как ты это сделала.
– Очень просто, — ответила Мари Будон. — Я решила пойти к Гильо, адвокату Жака, и рассказала ему, что произошло вчера, что Теодора может подвергнуться еще и худшим оскорблениям, если ее обяжут говорить перед этой чернью, и Гильо придумал, как этого избежать.
Госпожа Марселанж объяснила тогда матери возражения Гильо, по требованию которого суд решил, что прочтут ее письменные показания.
– Бедная Мари! — воскликнула графиня, пожимая руки своей служанке. — Я спрашиваю себя, на что только не способна твоя преданность.
– Надо только делать дело и верить в успех, вот и весь секрет, — заключила Мари Будон.
Когда все немного успокоились, графиня стала сожалеть, что не знает того, что происходит в зале суда, и как бы ей хотелось знать все подробности.
– Я охотно вернулась бы туда, — сказала Мари Будон, — но мне трудно будет пробраться сквозь толпу, да и зачем? Ведь скоро мы все равно все узнаем от журналиста, включая слова адвоката Марселанжей.
– Да, — прошептала графиня. — Мы узнаем все, что будет говорить этот Бак, о котором мы несколько дней назад слыхом не слыхивали, и он тоже о нас ничего не знал. Но эта гадина госпожа Тарад науськала его на ненависть, так что теперь он припишет себе осуждение бедного пастуха.
– Только бы он ограничился Арзаком! — сказала госпожа Марселанж.
– О чем это ты? — с живостью спросила графиня.
