Агата Кристи - Рождественское убийство
— Вы думаете, — улыбнулась Хильда, — мы, женщины, бескорыстнее мужчин?
Лидия грациозно пожала плечами.
— Ну, видите ли, это ведь, в сущности, не наши деньги — не наши собственные, я имею в виду. В этом вся разница.
— Какой странный ребенок… — медленно проговорила Хильда. — Я имею в виду Пилар. Интересно, что из нее получится в будущем?
Лидия вздохнула.
— Я рада, что она будет теперь независимой. Жить здесь, с нами, и получать деньги на платья было бы, по-моему, неприемлемо для нее. Она чересчур горда, и, мне кажется, чересчур… чересчур чужда нам.
Помолчав, она задумчиво добавила:
— Помню, я привезла как-то из Египта несколько великолепных лазуритов. Там, на фоне яркого южного солнца и желтого песка, это были восхитительные камни — блестяще-голубые, они просто привораживали взгляд. А здесь, в Англии, их цвет как-то быстро потускнел. Теперь это самые обыкновенные темновато-серые бусинки.
— Я понимаю вас, — пробормотала Хильда.
— Знаете, — сердечно заметила Лидия, — я так рада, что познакомилась, наконец, с вами и Дэвидом. Хорошо, что вы приехали сюда.
— Как часто я мечтала в последнее время, чтобы этого не было!
— Понимаю. Именно так вы и должны думать… Но, по-моему, Хильда, это потрясение не так уж плохо подействовало на Дэвида, как этого можно было бы ожидать. Он такой чувствительный, это должно было ужасно его расстроить. Но в последние дни он выглядит даже несколько лучше, чем прежде…
— Так вы заметили это? — слегка смутилась Хильда. — Это, собственно, ужасно, но это действительно так, Лидия!
Она замолчала, вспоминая свой вчерашний разговор с мужем. Он сказал с жаром, отбросив со лба прядь светлых волос:
— Хильда, помнишь в «Тоске», когда Скарпиа умирает, а Тоска зажигает свечи у его смертного одра? Помнишь, она говорит: «Теперь я могу простить его…» Именно это я чувствую сейчас в отношении отца. Теперь я понимаю, что, хотя все эти долгие годы я не мог простить его, в душе я хотел это сделать… Но сейчас… сейчас во мне нет больше ненависти. Все прошло. И я чувствую себя так, будто огромный камень упал с моих плеч.
— Только потому, что он мертв? — спросила она, стараясь побороть внезапно нахлынувший страх.
Он быстро возразил, запинаясь от волнения:
— Нет, нет, ты не понимаешь. Не потому, что он мертв, но потому, что моя глупая детская ненависть к нему мертва…
Теперь Хильда вспомнила эти слова.
Она хотела повторить их стоявшей рядом с ней женщине, но инстинктивно чувствовала, что этого не следует делать.
Обе женщины вышли в холл.
У небольшого столика стояла Магдалена, держа в руке бумажный сверток. Увидев их, она вздрогнула.
— Это, должно быть, та самая важная покупка мистера Пуаро. Я видела, как он только что положил ее сюда. Интересно, что это?
Веселому тону ее слов противоречило беспокойное и цепкое выражение глаз.
Лидия подняла брови.
— Я пойду переоденусь к обеду, — только и бросила она.
Магдалена продолжала, абсолютно не способная сдержать отчаянного любопытства:
— Нет, я должна это увидеть, хотя бы одним глазком!
Она быстро развернула пакет и издала резкое восклицание. Ошеломленная, она уставилась на предмет в своей руке.
Лидия остановилась. Хильда подошла поближе. Они были удивлены не меньше.
— Накладные усы, — озадаченно произнесла Магдалена. — Но… но… зачем?
— Для маскировки? — предположила Хильда. — Но ведь…
— Но ведь у мистера Пуаро свои собственные, очень красивые усы, — закончила за нее Лидия.
Магдалена завернула пакет.
— Я не понимаю, — пробормотала она, — это… это… просто глупо! Зачем мистеру Пуаро покупать накладные усы?
II
Выйдя из столовой, Пилар медленно прошла через холл. В дверях, ведущих на террасу, появился Стивен Фарр.
— Ну, как? — спросил он. — Семейный совет окончен? Завещание прочитали?
— Я ничего не получила, совсем ничего! — ответила Пилар, задыхаясь от волнения. — Это завещание было составлено много лет назад. Дедушка оставил деньги моей матери, но так как она уже умерла, они переходят не ко мне, а ко всем остальным.
— Конечно, это очень неприятно, — заметил Стивен.
— О, если бы только старик был жив! Он составил бы другое завещание, и оставил бы деньги мне, много денег! Может быть, со временем, он оставил бы мне все!
— Это было бы не очень честно, — улыбнулся Стивен.
— Отчего же? Он показал бы им, что любит меня больше других, вот и все.
— Ну и жадная же вы, крошка. Настоящая авантюристка.
— На этом свете женщинам приходится нелегко, — рассудительно произнесла Пилар. — Поэтому, пока ты молода, приходится брать от жизни все. Когда станешь старой и уродливой, никто тебе не поможет.
— К сожалению, частица правды в этом есть, — медленно сказал Стивен. — Но только частица. Возьмите, к примеру, Альфреда Ли. Он обожал своего отца, несмотря на то, что старик бывал порою ужасно придирчивым и просто невыносимым.
Пилар презрительно задрала кверху подбородок.
— Альфред слишком глуп.
— Не надо так раздражаться, очаровательная Пилар. — Стивен засмеялся. — Ли обязаны позаботиться о вас, вы же понимаете.
— Это будет не очень весело, — безутешно промолвила Пилар.
— Да, боюсь, вы правы. Я не могу представить, как вы будете жить здесь, Пилар. Знаете что, не хотите ли вы поехать в Южную Африку?
Пилар с сомнением покачала головой.
— Там много солнца и воздуха, — уговаривал ее Стивен. — И тяжелой работы тоже. Вы любите работать, Пилар?
— Не знаю…
— Конечно, вам больше подходит днями напролет сидеть на балконе и есть сласти? И ужасно потолстеть, и заиметь тройной подбородок?..
Пилар засмеялась.
— Вот так-то лучше, — сказал Стивен, — Наконец-то мне удалось вас рассмешить.
— Я думала, мне часто придется смеяться в это рождество! Я считала, что рождество в Англии отмечают очень весело, что едят жареный изюм и рождественский пудинг, а в сочельник сжигают в камине большое полено.
— Все верно, — согласился Стивен, — так и бывает, когда в доме обходится без убийства. Зайдемте-ка на минутку сюда. Лидия вчера показывала мне эту комнату, это ее кладовая.
Они зашли в небольшое помещение под лестницей.
— Смотрите, Пилар, сколько коробок с шутихами, с апельсинами, с орехами. А здесь…
— О! — Пилар захлопала в ладоши. — Что это за прекрасные золотые и серебряные шары?
— Их вешают на дерево вместе с подарками для слуг. А вот, смотрите, деды-морозы, их ставят на обеденный стол. А вот разноцветные резиновые шарики, они еще даже не надуты.
— О! — глаза Пилар сияли. — Давайте их надуем. Я думаю, Лидия не рассердится. Я так люблю шарики!
— Какой вы все-таки ребенок! Ну, выбирайте!
— Я возьму красный.
Они выбрали себе по шарику и принялись их надувать. Внезапно Пилар прекратила дуть, засмеялась, и Воздух со свистом вышел из ее шарика.
— Вы такой смешной, — еле выговорила она сквозь смех. — Вы так забавно надуваете щеки!..
Она продолжала усердно дуть. Надув шарики, они тщательно перевязали их и начали играть, подбрасывая их в воздух.
— Пойдемте в холл, — предложила Пилар, — там больше места.
Они перебрасывали шарики друг другу и смеялись, когда в холле появился Пуаро. Он снисходительно посмотрел на них.
— Развлекаетесь, les jeux d’enfants?[17] Очень мило.
— Мой шарик красный, — сказала Пилар, с трудом переводя дыхание. — Он больше, чем у Стивена. Гораздо больше. Если мы вынесем их в сад, они улетят прямо в небо.
— Выпустим их и загадаем желание, — предложил Стивен.
— О да, это неплохая идея.
Пилар выбежала в сад. Стивен последовал за ней. Пуаро замыкал шествие, добродушно усмехаясь в усы.
— Я желаю себе много, много денег, — объявила Пилар.
Она стояла на цыпочках, держа шарик за ниточку. Дождавшись сильного порыва ветра, она разжала руку, и шарик улетел.
— Вы не должны были произносить своего желания вслух, — рассмеялся Стивен.
— Не должна была? Почему?
— Потому что в этом случае оно не исполнится. Ну, теперь моя очередь.
Он отпустил свой шарик, но тому повезло гораздо меньше. Отлетев на несколько метров, он задел за кустарник и лопнул.
Пилар бросилась к нему.
— Шарик погиб… — трагически заявила она.
Поддев ногой небольшой обрывок резины, она заметила:
— Смотрите, точно такой же кусочек я подняла в тот вечер в комнате дедушки. Только тот был розовый.
Пуаро издал резкое восклицание. Пилар испуганно оглянулась.
— Ничего… ничего, — сказал Пуаро. — Так — небольшая судорога в ноге…
Он повернулся и посмотрел на дом.
— Как много здесь окон! Дома, мадемуазель, имеют свои глаза и свои уши. Очень жаль, что англичане так любят открытые окна.