Эллери Квин - Тайна сиамских близнецов

Старик расслабился в кресле, однако внимание его было обострено, как никогда в жизни. Многолетнее проникновение в сущность человеческого отчаяния помогало ему понять, откуда исходит опасность. Развязавшийся язык умирающего представлял для убийцы смертельную угрозу, заставляя его пойти на любые меры. У инспектора возникло сильное желание заглянуть во все темные спальни и застать одного из их обитателей бодрствующим или крадущимся во мраке. Но он не мог оставить раненого ни на минуту. Внезапный приступ тревоги побудил его стиснуть рукоятку лежащего в кармане револьвера, встать и подойти к окнам. Но проникнуть оттуда в спальню было невозможно. Успокоившись, инспектор вновь опустился в кресло.

Время тащилось еле-еле. Ничего не происходило. Человек в кровати лежал неподвижно.

Значительно позже старику показалось, что он слышит звук в коридоре, как будто кто-то закрыл или открыл дверь. Инспектор бесшумно поднялся с кресла, выключил лампу на ночном столике и подошел в темноте к двери. Держа в руке револьвер, он повернул ручку, быстро потянул дверь на себя, отскочил в сторону и стал ждать.

Ничего не случилось.

Инспектор потихоньку закрыл дверь, снова включил ночник и вернулся к креслу. Он был не слишком удивлен. Даже его тренированные нервы были на пределе в ночном сумраке. Возможно, звук существовал только в его воображении, был эхом его собственных страхов.

Но, будучи во всех отношениях практичным человеком, он не стал прятать револьвер в карман, а положил его на колени, готовый воспользоваться им в любую секунду.

Ночь тянулась без происшествий. Веки старика становились все тяжелее; иногда ему приходилось встряхиваться, чтобы проснуться. Было уже не так жарко, но все же достаточно душно, и одежда прилипала к телу... Инспектор достал свои массивные золотые часы, чтобы посмотреть, который час.

Было половина первого. Он отложил часы и вздохнул.

Почти ровно в час — инспектор снова сверился с часами, когда это случилось, — его нервы напряглись снова. Но на сей раз не из-за реальных или воображаемых звуков снаружи. Звук донесся с кровати, где лежал умирающий.

Спрятав часы, инспектор встал и направился по ковру к кровати. Левая рука Ксавье шевелилась, а звук был тем бульканьем, которое старик слышал раньше внизу. Раненый даже дергал головой. Бульканье перешло в хриплый кашель. Инспектору казалось, что это разбудит весь дом. Склонившись над Ксавье, лицо которого было повернуто в сторону от света, он осторожно просунул правую руку ему под шею, а левой стал поворачивать больного так, чтобы раненая спина не касалась постели. Когда старик выпрямился, Марк лежал на левом боку лицом к свету. Глаза все еще были закрыты, но бульканье продолжалось.

Ксавье медленно приходил в сознание.

Инспектор колебался. Должен ли он дождаться, пока раненый придет в себя, и заставить его говорить? Затем он вспомнил распоряжение доктора Холмса, и мысль, что задержка может стоить Марку жизни, заставила его схватить с кресла револьвер и броситься к двери. Инспектор понимал, что не может оставить Ксавье ни на минуту, чтобы никто не воспользовался его отсутствием, покуда он пойдет за доктором. Нужно открыть дверь, высунуть голову в коридор и позвать Холмса. Если проснутся другие, черт с ними!

Старик бесшумно повернул ручку, потянул на себя дверь, высунул голову и открыл рот...

Эллери снилось, что он ползет вверх по скользкому обрыву, стараясь не сорваться в бушующее внизу пламя. Он царапал руки о твердую шершавую поверхность, а в голове у него клокотал ад, не уступающий пожару в бездне. Не удержавшись, он заскользил вниз... и проснулся весь в холодном поту.

В комнате было темно, и Эллери поторопился нащупать свои часы на ночном столике. Светящийся циферблат показывал пять минут третьего. Он со стоном поднялся с постели — все его тело состояло из влажной плоти и протестующих мышц — и потянулся за одеждой.

Тишина стояла полная, когда Эллери выскользнул из комнаты и двинулся по коридору. На площадке горела лампа, и все вроде бы выглядело нормально. Все двери были закрыты.

Эллери добрался до конца коридора и остановился у двери спальни Ксавье. При ходьбе он не издавал никаких звуков, и не было оснований полагать, что кто-либо, включая отца, слышал его. Эта мысль внезапно наполнила Эллери тревогой. То, что проделал он, мог проделать и другой. Что, если старый джентльмен...

Но старый джентльмен, как Эллери знал по долгому опыту, был вполне способен позаботиться о себе. К тому же при нем имелся револьвер, который уже...

Сочтя свои страхи детскими, Эллери отбросил их прочь, приоткрыл дверь и тихо произнес:

— Это Эл, папа. Не бойся.

Ответа не последовало. Он открыл дверь пошире и застыл как вкопанный.

Инспектор лежал лицом вниз на полу возле двери; револьвер валялся в нескольких дюймах от его неподвижной руки.

Взгляд Эллери скользнул к кровати. Ящик ночного столика был выдвинут. Правая рука Марка Ксавье, свесившаяся к полу, что-то сжимала, тело наполовину вывалилось из кровати, голова безвольно поникла. Эллери ужаснулся при виде лица, словно искаженного в жуткой усмешке, которая обнажила зубы и странно посипевшие десны.

Марк был мертв.

Но умер он не от пули в легком. Эллери догадался об этом прежде, чем увидел доказательство. Искаженное лицо свидетельствовало, что Ксавье умер в страшных мучениях. Не менее многозначительно выглядел и пустой пузырек, дерзко брошенный на ковер в нескольких футах от кровати.

Марк Ксавье был убит.

Часть четвертая

Я чувствовал, что схожу с ума. Я сидел там, а они стояли надо мной. Никто не говорил ни слова, а проклятая окровавленная рубашка лежала в том месте, где на нее падал свет. Я мог видеть его лицо, хотя труп лежал в морге. Это было невозможно вынести — я ощущал, что меня охватывает безумие, и признался.

Глава 15

КОЛЬЦО

Эллери не знал, сколько времени он простоял на месте. Мозг его лихорадочно работал, но мышцы отказывались подчиняться, а сердце превратилось в кусок гранита.

Все это походило на продолжение кошмарного сна, который он только что видел. Возможно, он все еще спит... После беглого взгляда на лежащее в кровати тело Эллери повернулся к неподвижной фигуре отца. Мертв... От всей чудовищности этого факта закружилась голова. Его отец мертв! Проницательные серые глаза уже никогда не моргнут. Тонкие ноздри не будут сердито раздуваться. Из старческого горла не вырвется раздраженное ворчание или добродушная усмешка. Не знающие усталости короткие ноги... Его отец мертв!

Внезапно Эллери ощутил неуместное чувство удивления. Что-то влажное текло по его щекам. Он плакал! Гнев на самого себя заставил его сердито тряхнуть головой, и он сразу почувствовал, как сила и надежда вновь заструились в его крови. Мышцы расслабились, но лишь чтобы снова напрячься для прыжка вперед.

Эллери опустился на колени перед инспектором и рванул на нем воротничок. Лицо инспектора покрывала восковая бледность; он хрипло дышал. Дышит! Значит, жив!

Эллери стал трясти худощавую маленькую фигурку отца, крича: «Папа, очнись! Папа, это Эл!», плача и смеясь словно помешанный. Но серая, похожая на птичью голова инспектора лишь слегка качнулась, а глаза оставались закрытыми.

Вновь охваченный паникой, Эллери хлопал отца по щекам, щипал его за руки, молотил кулаками... Наконец он остановился, тяжело дыша и подняв голову. Шок притупил восприятие, но теперь Эллери четко осознавал то, что ощущал подсознательно, войдя в комнату. В помещении стоял удушливый запах. Склонившись над отцом, он почувствовал его еще сильнее... Инспектора усыпили хлороформом!

Застигнув старика врасплох, преступник вывел его из строя и... совершил новое убийство.

С этой мыслью к Эллери вернулись спокойствие и упорная решимость. Он видел со всей ясностью и горечью, как чудовищно был слеп и в чем заключалась его ошибка. Ранее ведомый самоуверенностью, Эллери теперь понимал, что след привел не к концу пути, а всего лишь к очередному повороту и что дальнейшая перспектива окутана туманом. Он стиснул зубы. На сей раз все будет по-другому. Убийца совершил второе преступление не по своему желанию или капризу, а потому, что был вынужден сделать это. И теперь скрывающая его завеса тайны начала приподниматься сама собой...

Наклонившись, Эллери поднял бесчувственное тело отца и отнес его в кресло. Усадив старика поудобнее, он расстегнул на нем рубашку и кивнул, ощутив под ладонью ровное биение сердца. С инспектором все будет в порядке — он должен просто проспаться.