Джон Карр - Она умерла как леди

Найти нужное место тоже не составляло труда. Они оставили горящую свечу – прошлой ночью я нашел огарок – в нише, где она была защищена от сквозняков. Пламя отражалось в воде, хотя не настолько, чтобы его можно было заметить с моря издалека.

Вскарабкавшись в Пиратское Логово, они сбросили купальные костюмы и снова облачились в обычную одежду. Еще через несколько минут они уже были бы на пути к старой студии и автомобилю Салливана. Но они не приняли в расчет одного. Я имею в виду убийцу.

Внешне ситуация выглядела вполне обычной – солнечный день, кудахтанье куриц в соседском курятнике, – но в действительности она была чудовищно ненормальной. Лица Молли, Белл и Феррарса были обращены ко мне. Я начал потягивать тепловатый кофе. Но моя рука дрожала, и мне пришлось поставить чашку.

Я думал о Пиратском Логове в субботу вечером. Тусклая свеча горит в нише. Салливан и Рита быстро переодеваются; Рита плачет, так как она покинула дом навсегда. А затем кто-то подкрадывается из туннеля с бледным искаженным лицом и стреляет в них в упор, прежде чем они успевают поднять руку…

– Послушайте… – хрипло начала Белл.

Погасив сигарету в мыльнице на умывальнике, она скользнула к краю кровати.

Дальнейшее было легко, рассеянно думал я. Убийца сбросил трупы и чемоданы в море. Тела получили мало повреждений, как отметил врач, производивший вскрытие, не потому, что они были мертвы, когда падали с высоты, а потому, что они никогда с нее не падали – прилив был максимальный. Трупы изуродовало почти до неузнаваемости течение, бьющее их о камни.

Я поднес руки к глазам.

– Вы говорите, – продолжала Белл, – что знаете, кто прикончил Барри и эту бабенку?

– Думаю, что знаю.

В паузе слышалось свистящее дыхание Молли Грейндж, наполовину приподнявшейся с кровати.

– И мы знаем этого человека? – спросила она.

– Разумеется, дорогая.

– Это кто-то… отсюда?

– Зависит от того, Молли, что ты под этим подразумеваешь.

– Мы слушаем, – сказал Феррарс. – Кто же их убил?

– Простите, мистер Феррарс, но думаю, что вы.

Пауза.

Я ненавидел этого человека и ничего не мог с собой поделать. Его актерское мастерство, возможно, было по-своему восхитительным, но мы были сыты им по горло.

По выражению лица Феррарса можно было подумать, что он изумлен до глубины души. Феррарс медленно поднялся с моррисовского кресла. Прядь волос падала ему на лоб, совсем как у фюрера.

– Я?! – завопил он, тыча себя пальцем в грудь. – Я?! За каким чертом мне это могло понадобиться?

От волнения я опрокинул кофейную чашку, поэтому Белл пришлось подойти и забрать поднос.

– Ну?! – орал Феррарс.

– Вы были достаточно дружны с Ритой, – ответил я, – чтобы изобразить ее на портрете с выражением лица, которое никто никогда не замечал, кроме, возможно, Салливана. Понимаете, о чем я?

Феррарс судорожно глотнул. Его взгляд метнулся к Молли, которая застыла как вкопанная.

– Да, понимаю. Я… я изобразил ее такой, какой видел. Манящей, соблазнительной… и так далее. Но это не обязательно что-то означает.

– Вдобавок, мистер Феррарс, вы, отнюдь не будучи затворником, живете на Эксмуре и должны отлично знать, где можно утопить машину. Далее, ваше необычайно мягкое обращение с миссис Салливан, когда она потеряла сознание, выбравшись из этой машины в зыбучем песке в воскресенье. Вы были знакомы с ней и любили ее…

– Проклятие! – рявкнул Феррарс, проведя рукой по лбу. – Нашли о чем распространяться перед девушкой, которую я действительно…

– Когда мы вывели миссис Салливан из старой студии в понедельник во второй половине дня, вы сразу, как только увидели ее, воскликнули: «Белл Ренфру!» Но вы сделали не только это. Вы хлопнули рукой по борту автомобиля.

– Ну и что?

– Миссис Салливан рассказывала нам, как убийца, который привез ее в зыбучие пески, ходил по студии взад-вперед, ударяя рукой по корпусу «паккарда». Полагаю, мистер Феррарс, именно это заставило ее при виде вас повернуться и пойти назад к студии. Даже если она только подсознательно узнала в вас убийцу.

Белл медленно повернула голову.

Феррарс поднял руку, словно собираясь снова по чему-нибудь ударить, но сразу опустил ее.

– Только не проводите со мной сеанс психоанализа! – взмолился он. – Этого я не вынесу. У вас есть какое-нибудь доказательство этого вздора?

– К сожалению, нет. Вы об этом позаботились.

– Позаботился? Как?

– Если бы мне позволили сохранить стреляную гильзу и два купальных костюма, которые я нашел в Пиратском Логове прошлой ночью, я мог бы предъявить их суперинтенденту Крафту. А что я могу показать ему теперь? Полагаю, мне следует быть вам благодарным за то, что вы не застрелили меня, но благодарность – не то чувство, которое я могу испытывать к убийце Риты Уэйнрайт. Ведь это вы стреляли в пещере, не так ли?

Феррарс шагнул вперед.

– Погодите! – резко произнес он. – Вы сказали – прошлой ночью. В котором часу?

– Ровно в час. Если помните, в половине первого дома не было ни вас, ни вашего автомобиля.

Молли наконец вышла из ступора. На ее лице мелькали сдержанный гнев, недоверие, озадаченность, возможно, ревность. За несколько секунд она проявила больше эмоций, чем я замечал в ней до сих пор. Я рассказал о происшедшем прошлой ночью.

– Но Пол не мог находиться около Пиратского Логова в час ночи! – воскликнула Молли. – Он был…

– Минутку, сынок, – вмешался спокойный голос.

Хотите – верьте, хотите – нет, но мы напрочь забыли о сэре Генри Мерривейле. В течение всей суматохи он не произнес ни слова, сидя в нескольких футах от моей кровати и положив руки на набалдашник трости. Сигара выгорела до четверти дюйма от его рта. Г. М. покосился на нее, проверяя, погасла ли она, убедился, что да, вынул ее изо рта и бросил в пепельницу, потом фыркнул и поднялся.

– Знаете, доктор, – заметил он, – я должен вас поздравить.

– Спасибо.

– Отличная реконструкция, – продолжал Г. М. – Простая, четкая и продуманная. Две серии отпечатков ног, газонокосилка, чудо, которое не было таковым… – Он провел рукой по лысине и посмотрел на меня поверх очков. – Жаль только, что в ней нет ни слова правды.

Феррарс не сел в кресло, а упал в него.

Так как я уже сидел в кровати, со мной такого произойти не могло. Но теперь я понимал, что чувствуешь, когда упорядоченный мир распадается на куски еще быстрее, чем в результате войны.

– Понимаете, – виновато продолжал Г. М., – я сам думал об этом. Прошлой ночью я попросил ребят в резиновых сапогах обследовать подножие утеса при отливе. И там не было никакой газонокосилки.

– Но она должна быть там! Может быть, ее…

– Унес убийца? В одиночку, среди острых камней и прибывающей воды унес четыреста фунтов железа?

Мне пришлось признать его правоту.

Г. М. почесал нос и бросил взгляд на Феррарса.

– И еще одно, доктор. Будьте осторожны, рассказывая эту историю и впутывая в нее этого парня. На прошлую ночь у него алиби, такое же железное, как газонокосилка.

Белл нервно озиралась.

– Вы все спятили? – осведомилась она. – Я была готова поклясться, что доктор попал в точку. Каждое слово звучало настолько убедительно, что усомниться в этом было невозможно даже при желании. Если все было не так, то как же?

Г. М. долго смотрел на нее. Потом его лицо вновь стало бесстрастным, а голос – усталым и стариковским.

– Не знаю, девочка моя, – ответил он. – Кажется, мы должны начать сначала и снова сидеть и думать. – Он опять почесал нос. – Но боюсь, старик потерпел поражение. В Лондоне, как вы, возможно, слышали, говорят, что я уже ни на что не гожусь. Я вышедшее из моды ископаемое. Вероятно, они правы. Как бы то ни было, до свидания. Я иду в «Карету и лошадей» и утоплюсь в кружке пива.

– Но послушайте! – крикнул я ему вслед. – Как вы узнали, что я был в пещере, если говорите, что нашли меня?

Г. М. задержался в дверях, но не вернулся и не ответил. Опираясь на трость, он вышел в холл. Позднее миссис Харпинг говорила, что он прошел мимо нее с таким свирепым видом, что она уронила тряпку и чуть не закричала. Я слышал, как он медленно, словно вслепую, спускается по ступенькам к парадной двери.

Здесь заканчивается рукопись, подготовленная доктором Люком Кроксли. Она завершается не так, как намеревался это сделать ее автор, но может существовать как самостоятельный документ.

Доктор Кроксли встретил свою кончину в ночь первого авианалета на Бристоль 25 января 1940 года. Он умер при характерных для него обстоятельствах, делая срочную операцию в горящем здании и не думая о собственной жизни, после семи часов тяжкой работы в самом центре ада от начала Касл-стрит до конца Уайн-стрит.

Иронию судьбы в связи с этой историей я не намерен обсуждать, но должен упомянуть о ней. Целью этой рукописи было доказать то – в чем доктор Кроксли был убежден до последнего дня, – что Рита Уэйнрайт и Барри Салливан не покончили с собой, а были убиты.