Джон Карр - Клетка для простака. Тот, кто шепчет
Он вразвалку удалился, пока Чендлер быстро шел по проходу.
На секунду задержавшись что-то шепнуть Мэдж Стерджес, Чендлер направился прямо к ним. Он улыбался. У него было скуластое, хитрое, довольно приятное лицо; про таких говорят «малый не промах», но потом убеждаются, что это верно лишь отчасти. Казалось, он испытывал некоторое смущение, но старался скрыть это. Его большие голубые глаза слегка покраснели, а веки припухли. Он то и дело оглядывал зрительный зал. При ближайшем рассмотрении его алый плащ выглядел таким же жалким и потрепанным, как его хозяин. Но Хью внешность Чендлера даже понравилась.
Оркестр снова заиграл, аккомпанируя танцорам, и на расстоянии нескольких футов слова Чендлера были уже не слышны. Он наклонился и заговорил приятным голосом.
– Добрый день, – сказал он. – Пришли поговорить с убийцей?
Бренда привстала, но, когда Хью коснулся ее руки, снова села.
– Вот что значит сразу перейти к сути дела, – заметил Хью.
Чендлер откинул голову и рассмеялся. Затем снова наклонился с еще более доверительным видом.
– Все в порядке, – заверил он. – Видите ли, я уже признался в убийстве.
Глава 16
Гордость
– Не будете ли вы добры, – сказал Хью, тоже наклоняясь вперед, – повторить это?
– Я признался в убийстве, – сказал Чендлер, – или практически признался. Я под арестом или практически под арестом. Сегодня вечером меня отправят в Брайдуэл.
Hа сцене танцоры-негры принимали самые невероятные позы, их черные туфли, надраенные до зеркального блеска, жили своей собственной дьявольской жизнью. Така-така-так, така-така-так, така-тика-так – неслось со сиены под звуки оркестра. Вдруг в зале раздался такой громкий и ядовитый свист хлыста, что Бренда, Хью и Чендлер подскочили.
Текс Ланниган объявил войну. То ли он хотел позлить мистера Маргегсона, то ли (подобно всем южанам) решил, что мнение насчет цвета кожи еще остается под вопросом, но он стоял в центре зала и яростно работал хлыстом. Танцоры, сверкая туфлями, невозмутимо проносились через сцену и возвращались обратно.
Артур Чендлер устроился в кресле перед Брендой и Хью, обернулся и улыбнулся им.
– Под арестом, – прошептал Хью. – И вас это совсем не беспокоит?
– Не слишком.
– Видите ли, – сказала Бренда, – нам, пожалуй, следует объяснить, кто мы такие. Мы…
Чендлер снова откинул голову и рассмеялся:
– Ах, я знаю, кто вы. Откровенно говоря, мне было интересно, окажете ли вы мне сегодня честь своим визитом. Я надеялся, что окажете. – Он опустил на пол рядом с собой тяжелую коробку или сверток, который до того держал под красным плащом. – Я хотел вернуть эту проклятую посуду. Я имею в виду груз фарфора, который я унес вчера вечером из теннисного павильона. – Его улыбка стала еще шире. – Я вам друг, не так ли? Но мне от этого одно беспокойство: когда я окажусь в тюрьме, никакого проку от этого мне не будет.
Крак! – снова заговорил хлыст Ланнигана. Хью повернулся к Бренде и увидел ее широко раскрытые глаза под полями сдвинутой на затылок белой шляпки.
– О том, что именно это и есть главное чудо, – сказал Хью, – можно и поспорить. Значит, посуду украли вы?
– Разумеется. Вот черепки.
Чендлер ударил ногой по пакету, и раздался звон.
– Но зачем?
Чендлер оставил вопрос без внимания.
– А еще я подумал, – продолжал он, – что надо вам кое-что показать. Вам обоим. Взгляните сюда.
Он сунул руку под плащ, вынул из-под резинки трико клочок глянцевой бумаги размером в несколько квадратных дюймов и через спинку кресла протянул его Хью. Тот мельком взглянул на него в полумраке, затем зажег зажигалку и присмотрелся более внимательно; после чего, ощутив легкую тошноту, опустил фотографию несколько ниже, под прикрытие спинки кресла.
– Возможно, вам известно, что мой отец фотограф, – с готовностью объяснил Чендлер. – Я проявил это сегодня ночью. Конечно, это всего лишь моментальный снимок, к тому же при плохом освещении, но я снимал на новом «панкроматике»; с ним даже в полной тьме можно сделать довольно хороший снимок.
Так оно и было.
Снимок был сделан с западной стороны теннисного корта из-за проволочной ограды. На переднем плане – тело Фрэнка Дорранса, лежащее на сероватом, покрытом лужами поле. Но легче всего получилась на снимке Бренда Уайт.
Бренда находилась лицом к фотоаппарату, хотя и не смотрела в объектив. Она смотрела на тело Фрэнка. Прядь волос падала ей на лицо, глаза были широко раскрыты. Перед собой она обеими руками держала корзину для пикников, которая, должно быть, била ее по ногам. Камера поймала ее в тот момент, когда Бренда бежала к телу Фрэнка и находилась футах в двенадцати от него.
Крак! – хлопнул хлыст Ланнигана, заглушая и оркестр, и така-так, така-так танцоров.
– Не правда ли, хорош? – усмехнулся Чендлер.
– Очень хорош, – прошептала Бренда. Она протянула руку и выключила зажигалку Хью; пламя погасло. Хью почувствовал ее дыхание на своей щеке.
Голос Чендлера изменился.
– Спокойно, приятель. Не поймите меня неправильно. Видите ли, это не шантаж.
– Тогда что же?
– Ну, я бы назвал это дружеским жестом, – улыбнулся Чендлер. Теперь он стоял в кресле на коленях, словно худой красный гоблин. При слабом свете они разглядели на его губах сардоническую ухмылку. – Хотя вы, очевидно, так не считаете. Признаться, роль ангела-хранителя для меня нова и не совсем обычна, но ведь говорят же, что тот, кто не может позаботиться о себе, всегда заботится о других. Раз! Я взмахиваю волшебной палочкой. Раз! И вы уже вне подозрений. Будь я проклят, если мои усилия не стоят хотя бы одного слова благодарности!
– Благодарности? – переспросила Бренда.
– Послушайте, – сказал Чендлер, – сейчас у меня нет времени заниматься чужими неприятностями, своих хватает. И между нами говоря, признаюсь: все, что я сделал, было сделано не из альтруизма. Вместо того чтобы держать фотографию так, точно она вот-вот вас укусит, почему бы вам не возликовать? Ведь она доказывает, что мисс Бренда Уайт не имеет никакого отношения к убийству, разве вы не понимаете?
– Неужели? – спросила Бренда.
– Честное слово. Приглядитесь внимательней. Если снимок о чем и говорит, то лишь о том, что Дорранс мертв и рядом с ним нет никаких следов, кроме его собственных. Вы еще даже не приблизились к нему. Если не считать алиби, засвидетельствованного и подтвержденного его светлостью верховным судьей или архиепископом Кентерберийским, какое лучшее доказательство вам требуется?
В театре было очень жарко.
– Он прав, Хью?
– Прав.
– Значит…
– Это явно не подделка, – сказал Хью, с удивлением заметив, что шея под воротничком вдруг вспотела, а подсознательные страхи почти рассеялись. – Фотографию можно увеличить и сравнить с официальными снимками. Послушайте, Чендлер: масса благодарностей и ряд извинений. Но если я спрошу, что, черт возьми, вы делали там с фотоаппаратом, вам не покажется, что я плачу за добро злом? Или если я спрошу: что вы там вообще делали?
Чендлер снова улыбнулся и махнул рукой:
– Ах, это целая история.
– И у вас есть причины ее не рассказывать?
– Не спешите с выводами, приятель. Нехорошо это. А что до фотографии, – загадочно проговорил Чендлер, – оставьте ее себе. Она ваша. У суперинтендента Хедли уже есть копия.
Крак!
Им пришлось перейти на шепот. Оркестр замер, и зал затих, танцоры покинули сцену. Ланниган теперь развлекался тем, что на большом расстоянии сбивал хлыстом розовые абажуры со светильников по бокам лож. Мистер Маргетсон, управляющий, предварительно аккуратно положив свои очки на пол и растоптав их ногами, вприпрыжку бросился через зал. Дуэт клоунов, маленький, красноносый человечек и толстый, подагрический полковник Блимп, опиравшийся на костыли, начал вполголоса репетировать свой номер. Техасец, очевидно не державший зла на Шлоссера и Визла, на время прекратил упражнения с хлыстом.
– Значит, у суперинтендента Хедли есть копия, – глухим голосом прошептал Хью. – Вот как! Давно ли?
– С полудня сегодняшнего дня. Хедли и старый толстяк по имени Фелл застукали меня в моем любимом пабе. Я их ждал. Видите ли, я отпечатал несколько копий с этого маленького снимка. Думал, что они могут пригодиться.
– Хедли знает? – воскликнула Бренда, инстинктивно оглядываясь через плечо. – Но он не говорил мне.
Чендлер сделал серьезное лицо:
– Скажет, мадам. Скажет. Уверяю вас.
– Подождите, – вмешался Хью. – Что вы ему сказали?
– Я сказал, – холодно ответил Чендлер, – что я тот самый заботящийся об общественном благе гражданин, который убил Фрэнсиса Радди Дорранса.
– Ну? И вы действительно убили его?
– Опять-таки это как посмотреть. Только между нами: возможно, убил, а возможно, и нет. Во всяком случае, им придется это доказать, для чего потребуются определенные усилия. – Он снова заговорил серьезно: – Послушайте. Наверняка у меня не будет другой возможности поговорить с вами до того, как меня заберут в полицию. А это может случиться в любую минуту, что приведет босса в еще большую ярость, а мне доставит еще большее удовольствие…
