Арнольд Беннет - «Великий Вавилон»

— Гм… — пробормотал Вавилон, затем небрежно добавил: — Меня вовсе не удивляет это шпионство через ванную королевских покоев.

— Почему не удивляет?

— О, это такое заманчивое занятие, и притом легко исполнимое. Что до меня, то я всегда избегал вмешательства в такие дела. Я знал, что они существуют, я чувствовал, но я также чувствовал, что меня это не касается. Мои обязанности заключались в том, чтобы предоставлять самую лучшую пищу и кров тем, кто был готов за них платить, и я делал свое дело. Если же что-либо втихомолку делалось в моей гостинице, я уже давно поставил себе за правило не видеть этого и не знать — если только на это не призывалось мое особенное внимание, а внимания моего никто не призывал. Как бы то ни было, я допускаю, что такого рода дела волнуют кровь, и вы, без сомнения, узнали это на личном опыте.

— Да, — просто сказал Раксоль, — хотя мне кажется, что вы смеетесь надо мной.

— Ничуть, — возразил Вавилон. — Ну, а теперь, если будет дозволено спросить, что же вы намерены делать далее?

— Это-то я и сам хотел бы знать.

— Хорошо, — произнес Вавилон, помолчав немного. — Посмотрим. Во-первых, вам, может быть, небезынтересно будет узнать, что я сегодня видел Жюля.

— Да? — сказал Раксоль невозмутимо. — Где же?

— Рано утром в Париже, как раз перед моим отъездом оттуда. Встреча была совершенно случайная, и Жюль, казалось, удивился, увидев меня. Он почтительно осведомился, куда я еду, и я сказал, что в Швейцарию. В ту минуту я действительно думал, что поеду в Швейцарию: мне казалось, что там я буду счастливее и что мне лучше вернуться и не видеть больше Лондона. Тем не менее потом я снова переменил решение и приехал в Лондон, рискуя почувствовать себя здесь несчастным без моего отеля. Кстати говоря, я спросил Жюля, куда он держит путь, и он ответил, что едет в Константинополь, так как заинтересован появившимся там новым французским отелем. Я пожелал ему счастливого пути, и мы расстались.

— Гм… Константинополь… — протянул Раксоль. — По-моему, это довольно подходящее для него место.

— Но, — прервал американца Вавилон, — я снова видел его.

— Где?

— На Черинг-Кроссе, за несколько минут перед тем, как имел удовольствие повстречаться с вами. В конце концов мистер Жюль не отправился в Константинополь. Он меня не видел, в противном случае я бы заметил ему, что, путешествуя из Парижа в Константинополь, обычно не проезжают через Лондон.

— Ну и пройдоха же он! — воскликнул Теодор Раксоль. — Неподражаемый пройдоха!

Глава XXII

В винном погребе

«Великого Вавилона»

— А прошлое этого Жюля вам неизвестно? — спросил Раксоль, наливая себе виски.

— Совершенно неизвестно, — ответил Вавилон. — Я и понятия не имел, что его настоящее имя — Том Джексон, пока вы не рассказали мне об этом, хотя я, конечно, знал, что в действительности его звали не Жюлем. Я, безусловно, не догадывался о том, что мисс Спенсер была его женой, хотя давно подозревал, что они состояли в гораздо более интимных отношениях, чем того требовали их служебные обязанности в гостинице. Все, что я знаю о Жюле — его всегда все звали Жюлем, — это что он мало-помалу благодаря каким-то непостижимым личным качествам приобрел выдающееся положение в гостинице. Решительно, это был самый умный и просто идеальный лакей, какого я когда-либо знал. Ему особенно хорошо удавалось сохранять собственное достоинство, не унижая других. Боюсь, что эти сведения слишком неопределенны, чтобы извлечь из них какую-нибудь практическую пользу в нынешнем затруднительном случае.

— В чем же затруднительность нынешнего случая? — простодушно осведомился Раксоль.

— По-моему, теперь очень трудно объяснить присутствие этого человека в Лондоне.

— Напротив, это легко.

— Как? Уж не предполагаете ли вы, что он стремится отдать себя в руки правосудия или что цепи привычки приковали его к отелю?

— Ни то, ни другое. Жюль собирается предпринять новое покушение, вот и все.

— Покушение? На кого?

— На принца Евгения — либо на его жизнь, либо на свободу. Вероятно, в этот раз на жизнь. Он угадал, что мы заинтересованы в том, чтобы сохранить приключения принца Евгения в тайне, и понял, что это обстоятельство даст ему преимущество над нами. Так как он уже довольно богат, по его собственному утверждению, то предложенное ему вознаграждение должно быть громадно, и он твердо решил во что бы то ни стало получить его. Еще недавно он выказывал себя чрезвычайно дерзким типом, и, если не ошибаюсь, в скором времени он проявит еще большую дерзость.

— Но что же он может сделать? Вы, конечно, не предполагаете, что он предпримет покушение на жизнь Евгения в самом отеле?

— А почему бы и нет? Если Реджинальд Диммок погиб из-за одного только подозрения, что он может выдать заговор, то почему этой же участи должен избежать принц Евгений?

— Но ведь это же было бы неслыханное преступление и нанесло бы страшный удар гостинице!..

— Верно! — с улыбкой согласился Раксоль.

Щуплому Феликсу Вавилону, казалось, было неимоверно трудно осмыслить столь чудовищное предположение.

— Как же это может совершиться? — спросил он наконец.

— Диммок был отравлен.

— Да, но тогда здесь был Рокко, который состоял в заговоре. Понятно, что Рокко мог это устроить, совершенно понятно. Но без него такое вряд ли возможно, я даже не могу подумать, что Жюль попытался бы провернуть подобное. Видите ли, в таком месте, как «Великий Вавилон» — мне нужно вам на это указать, — пища проходит через столько рук, что отравить одно лицо, не убив по дороге пятьдесят других, было бы операцией чрезвычайно сложной. Сверх того, принцу Евгению, если только он не изменил своих привычек, всегда прислуживает собственный лакей, старый Ганс. А потому и всякая попытка подмешать отраву в уже готовое кушанье перед тем, как оно будет подано на стол, была бы чрезвычайно рискованной.

— Согласен, — сказал Раксоль, — однако с вином это было бы легче устроить. Как вы считаете?

— Я не подумал об этом, — сознался Вавилон. — Вы изобретательный теоретик, но мне известно, что вино для принца Евгения всегда откупоривается в его присутствии. Без сомнения, его откупоривает тот же Ганс. А потому и ваша винная теория не выдерживает критики, мой друг.

— Почему же? В вопросе о вине я не считаю себя экспертом, сам его редко пью, но мне кажется, что бутылка вина может быть отравлена, еще находясь в самом погребе, особенно если есть сообщник в гостинице.

— Так вы думаете, что еще не отделались от всех ваших заговорщиков?

— Я считаю вполне возможным, что у Жюля есть сообщник в стенах этого здания.

— И что бутылка вина может быть откупорена и закупорена вновь без всякого следа такой операции? — В голосе Вавилона прозвучал сарказм.

— Не вижу необходимости открывать бутылку, чтобы отравить вино. Я никогда не пробовал отравить кого-нибудь бутылкой вина и не претендую на природный талант отравителя, но думаю, что сумел бы изобрести не один способ исполнить подобный фокус. Конечно, я допускаю, что относительно намерений Жюля могу и ошибаться…

— Ах, винные погреба, которые находятся тут, внизу, под нами, относятся к одному из чудес Лондона, — сказал Феликс Вавилон. — Надеюсь, вам известно, Раксоль, что, купив «Великий Вавилон», вы купили, должно быть, и лучший винный склад во всей Англии, если не во всей Европе. Я оцениваю его в шестьдесят тысяч фунтов. И могу сказать, что я всегда особенно заботился о том, чтобы мои погреба надлежащим образом охранялись. Даже Жюль столкнулся бы с немалыми трудностями, пытаясь проникнуть туда без посредничества винного клерка, а последний неподкупен или, вернее, был таковым.

— Мне стыдно сознаться, но я еще не осматривал погреб. — Раксоль улыбнулся. — Даже ни разу о нем не подумал. Раз или два я дал себе труд обойти гостиницу, но в своей экскурсии я пропустил погреба.

— Да это невозможно, голубчик! — воскликнул Вавилон; его, великого знатока и любителя тонких вин, просто смешило такое признание. — Право, вы должны завтра же осмотреть их, и, если позволите, я буду сам сопровождать вас.

— А почему же не сегодня? — спокойно предложил Раксоль.

— Сегодня! Да ведь уже очень поздно, Хабборд, наверно, уже лег спать.

— Можно узнать, кто такой этот Хабборд? Я что-то смутно припоминаю его имя.

— Хабборд — винный клерк «Великого Вавилона», — произнес Феликс с ударением, — очень положительный человек лет сорока. У него хранятся все ключи от погребов. Он знает каждую бутылку в каждом ящике, ее год, качество и цену, а сам он состоит в обществе трезвости. Хабборд — это редкость. Без его ведома ни одна бутылка не может быть взята из погреба и никто не может войти в погреб. Так по крайней мере было в мое время, — добавил Вавилон.