Агата Кристи - Смерть приходит в конце

Зато у нее есть Тети. А Тети — это новая жизнь, как воды ежегодного разлива, которые уносят с собой все старое и готовят землю для нового урожая.

Что сказала Кайт? «Женщины нашего дома должны быть заодно»? Кто она, Ренисенб, в конце концов? Всего лишь одна из женщин этого дома — Ренисенб или какая-то другая женщина, не все ли равно?

И тут она услышала голос Камени — настойчивый, чуть обеспокоенный:

— О чем ты задумалась, Ренисенб? Ты иногда куда-то исчезаешь… Покатаемся в лодке?

— Да, Камени, покатаемся.

— Мы возьмем с собой и Тети.

Это похоже на сон, думала Ренисенб, — лодка под парусом, Камени, она и Тети. Им удалось уйти от смерти и страха перед смертью. Начиналась новая жизнь.

Камени что-то сказал, и она ответила, не услышав его…

«Это моя жизнь, — думала она, — уйти от нее нельзя…»

Потом растерянно: «Но почему я все время говорю „уйти“? Куда я могу уйти?»

И снова перед ее глазами предстал грот рядом с гробницей, где, подперев подбородок рукой, сидит она…

«Но то только в мыслях, а не в жизни. Жизнь здесь, и уйти от нее можно, лишь умерев…»

Камени причалил к берегу, и она вышла из лодки. Он сам вынес Тети. Девочка прильнула к нему, обхватив его за шею руками, и нитка, на которой висел его амулет, порвалась. Амулет упал к ногам Ренисенб. Это был знак жизни «анх» из сплава золота с серебром.

— Ах, как жаль! — воскликнула Ренисенб. — Амулет погнулся. Осторожней, — предупредила она Камени, когда он взял его, — он может сломаться.

Но он своими сильными пальцами согнул его еще больше и сломал пополам.

— Зачем ты это сделал?

— Возьми одну половинку, Ренисенб, а я оставлю себе другую. Это будет означать, что мы две половинки единого целого.

Он протянул ей кусочек амулета, и, не успела она взять его в руку, как что-то пронзило ей память с такой отчетливостью, что она ахнула.

— В чем дело, Ренисенб?

— Нофрет!

— Что Нофрет?

Уверенная в своей догадке, Ренисенб убежденно заговорила:

— В шкатулке Нофрет тоже была половинка амулета. Это ты дал ей ту половинку… Ты и Нофрет… Теперь я все понимаю. Почему она была так несчастна. И знаю, кто принес шкатулку ко мне в комнату. Я знаю все… Не лги мне, Камени. Говорю тебе, я знаю.

Но Камени и не пытался ничего отрицать. Он стоял и смотрел ей прямо в глаза. А когда заговорил, голос у него был глухим, и впервые с его лица исчезла улыбка.

— Я не собираюсь лгать тебе, Ренисенб. — Он помолчал, сдвинул брови, словно собираясь с мыслями, и продолжал:

— Я даже рад, Ренисенб, что ты знаешь, хотя все было не совсем так, как ты думаешь.

— Ты дал ей половинку амулета, как только что хотел дать мне, и сказал, что вы две половинки единого целого. Сейчас ты повторил эти слова.

— Ты сердишься, Ренисенб, но я доволен: это значит, что ты меня любишь. И тем не менее ты не права, все произошло вовсе не так. Не я, а Нофрет подарила мне половинку амулета… — Он помолчал. — Можешь мне не верить, но это правда. Клянусь, что правда.

— Я не говорю, что не верю тебе… — призналась Ренисенб. — Вполне возможно, что это правда.

И опять она увидела перед собой разгневанное лицо Нофрет.

— Постарайся понять меня, Ренисенб, — настойчиво убеждал ее Камени. — Нофрет была очень красивой. Мне было приятно ее внимание, и я был польщен. А кто бы не был? Но я никогда не любил ее по-настоящему…

Жалость охватила Ренисенб. Нет, Камени не любил Нофрет, но Нофрет любила Камени, любила отчаянно и мучительно. Именно на этом месте на берегу Нила она, Ренисенб, заговорила с Нофрет, предлагая ей свою дружбу. Она хорошо помнила, какой прилив ненависти и страдания вызвало у Нофрет ее предложение. Теперь причина этого была понятна. Бедняжка Нофрет — наложница старика, она сгорала от любви к веселому, беззаботному, красивому юноше, которому до нее было мало, а то и вовсе не было дела.

— Разве ты не понимаешь, Ренисенб, — уговаривал ее Камени, — что как только я приехал сюда и мы встретились, я в то же мгновенье тебя полюбил и больше ни о ком и не помышлял? Нофрет сразу это заметила.

Да, думала Ренисенб, Нофрет это заметила. И с той минуты ее возненавидела. Нет, Ренисенб не могла ее винить.

— Я даже не хотел писать ее письмо твоему отцу. Я вовсе не хотел быть пособником ее замыслов. Но отказаться было нелегко — постарайся понять, что я не мог этого сделать.

— Да, да, — перебила его Ренисенб, — только все это не имеет никакого значения. Но несчастная Нофрет, она так страдала! Она, наверное, очень любила тебя.

— Но я не любил ее, — повысил голос Камени.

— Ты жестокий, — сказала Ренисенб.

— Нет, просто я мужчина, вот и все. Если женщина начинает донимать меня своей любовью, меня это раздражает. Мне не нужна была Нофрет. Мне нужна была ты. О Ренисенб, ты не должна сердиться на меня за это!

Она не смогла сдержать улыбки.

— Не разрешай мертвой Нофрет вносить раздор между нами — живыми. Я люблю тебя, Ренисенб, ты любишь меня, а все остальное не имеет никакого значения.

Она посмотрела на Камени — он стоял, чуть склонив голову набок, с выражением мольбы на всегда веселом уверенном лице. Он казался совсем юным.

«Он прав, — подумала Ренисенб. — Нофрет уже нет, а мы есть. Теперь я понимаю ее ненависть ко мне: как жаль, что она так страдала, — но я ни в чем не виновата. И Камени не виноват в том, что полюбил меня, а не ее».

Тети, которая играла на берегу, подошла и потянула мать за руку.

— Мы скоро пойдем домой? Я хочу домой.

Ренисенб глубоко вздохнула.

— Сейчас пойдем, — ответила она. Они направились к дому. Тети бежала чуть впереди.

— Ты не менее великодушна, Ренисенб, чем красива, — удовлетворенно заметил Камени. — Надеюсь, между нами все по-старому?

— Да, Камени, все по-старому.

— Там на реке, — понизив голос, сказал он, — я был по-настоящему счастлив. А ты тоже была счастлива, Ренисенб?

— Да, я была счастлива..

— Но у тебя был такой вид, будто твои мысли где-то далеко-далеко. А мне бы хотелось, чтобы ты думала обо мне.

— Я и думала о тебе.

Он взял ее за руку, и она не отняла ее. Тогда он тихо запел:

«Моя сестра подобна священному дереву…» Он почувствовал, как задрожала ее рука, услышал, как участилось дыхание, и испытал истинное счастье.

Ренисенб позвала к себе Хенет.

Хенет вбежала в ее покои и тут же остановилась, увидев, что Ренисенб стоит, держа в руках открытую шкатулку и сломанный амулет. Лицо Ренисенб было суровым.

— Это ты принесла ко мне эту шкатулку для украшений, Хенет? Ты хотела, чтобы я увидела этот амулет. Ты хотела, чтобы в один прекрасный день я…

— Обнаружила, у кого другая половинка? Я вижу, ты обнаружила. Что ж, тебе это только на пользу, Ренисенб. — И Хенет злорадно рассмеялась.

— Ты хотела, чтобы, обнаружив, я огорчилась, — сказала Ренисенб, пылая гневом. — Тебе нравится причинять боль людям, не так ли, Хенет? Ты никогда не говоришь откровенно. Ты выжидаешь удобного случая, чтобы нанести удар. Ты ненавидишь нас всех, верно? И всегда ненавидела.

— Что ты говоришь, Ренисенб? Я уверена, что у тебя и в мыслях нет ничего подобного.

Но теперь она не ныла, как обычно, теперь в ее голосе слышалось тайное торжество.

— Ты хотела поссорить нас с Камени. Как видишь, ничего у тебя не получилось.

— Ты великодушна и умеешь прощать, Ренисенб. Не то что Нофрет, правда?

— Не будем говорить о Нофрет.

— Пожалуй, ты права. Камени счастливчик, да и красивый он, а? Ему повезло, хочу я сказать, что, когда потребовалось, Нофрет умерла. Она бы доставила ему кучу неприятностей — настроила бы против него твоего отца. Ей вовсе не по душе было бы, если он взял бы тебя в жены, нет, ей бы это не понравилось. По правде говоря, уж она бы нашла способ помешать вам, не капли не сомневаюсь.

Ренисенб смотрела на нее с неприязнью.

— До чего же ядовит твой язык, Хенет! Жалит, как скорпион. Но тебе не удастся меня огорчить.

— Ну, и прекрасно, чего же еще? Ты, наверное, влюблена по уши в этого красавчика? Ох уж этот Камени, знает, как петь любовные песни. И умеет добиваться чего надо, не беспокойся. Я восхищаюсь им, клянусь богами. А на вид такой простосердечный и прямодушный.

— Ты о чем, Хенет?

— Всего лишь о том, какое восхищение у меня вызывает Камени. Я убеждена, что он на самом деле простосердечный и прямодушный, а не прикидывается таким. До чего это все похоже на одну из тех историй, которые рассказывают на торжищах сказочники! Бедный молодой писец женится на дочке своего господина, который оставляет им большое наследство, и с тех пор они живут-поживают припеваючи. Удивительно, до чего же всегда везет молодым красавцам!

— Я права, — заметила Ренисенб. — Ты нас и вправду ненавидишь.

— Как ты можешь говорить такое, Ренисенб, когда тебе хорошо известно, что я из последних сил трудилась на вас всех после смерти вашей матери? — Однако тайное торжество продолжало звучать в ее голосе вместо привычного нытья.