Джон Бёкан - Тридцать девять ступенек. Маска Димитриоса
Во второй половине дня он отправился к Марукакису. Тот оказался смуглым поджарым брюнетом с умными, слегка выпученными глазами. Каждая его фраза завершалась иронической усмешкой, точно Марукакис сожалел о своей излишней откровенности. Он беседовал с Латимером тем вежливым тоном, каким обычно ведутся переговоры о вооруженном перемирии. Разговор шел на французском.
— Какая информация вас интересует, мсье?
— Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне о событиях, происходивших в 1923 году и связанных с покушением на Стамболийского.
— Вот как? — удивился Марукакис. — Это было так давно, что мне придется напрячь память. Мне это нетрудно, и я буду рад помочь вам. Но вам придется немного подождать, ну, скажем, часок-другой.
— Если бы вы согласились поужинать со мной сегодня вечером в отеле, где я остановился, я был бы просто счастлив.
— А где вы остановились?
— Отель «Гранд-палас».
— Я знаю место, где готовят лучше и ужин обойдется намного дешевле. Если хотите, я зайду за вами в восемь часов вечера. Вы не возражаете?
— Разумеется, нет.
— Очень хорошо. Тогда встретимся в отеле. До свидания.
Он появился в вестибюле отеля минута в минуту, и они, выйдя из отеля, прошли по бульвару Марии-Луизы, потом вверх по Алабинской и затем свернули в узкую боковую улочку. Не дойдя шагов десять до лавки зеленщика, Марукакис вдруг остановился и, немного смутившись, обратился к Латимеру:
— Несмотря на неказистый вид, кормят здесь очень хорошо. Но, может быть, вам хочется пойти в другое место?
— Нет-нет, я целиком полагаюсь на вас.
Марукакис с облегчением вздохнул.
— Ну, что ж, с вашего позволения, — сказал он и толкнул дверь лавки — где-то внутри нее мелодично прозвенел колокольчик.
В лавке было тесно, словно в телефонной будке. Вдоль стен шли чисто выскобленные сосновые полки, до отказа забитые бутылками, колбасами и какими-то пахучими травами. С потолка свисали колбасы самой разнообразной формы. Посреди лавки, прислонившись к груде мешков, стояла позади весов женщина и кормила ребенка грудью. Увидев их, она улыбнулась и что-то сказала. Марукакис ответил ей и, жестом пригласив Латимера следовать за собой, шагнул к двери, возле которой стояла бочка с солеными огурцами.
Пройдя по коридору, они вошли в небольшой зал, в котором стояло всего пять столиков. Два из них были заняты — несколько мужчин и женщин, громко чавкая, если суп. Когда они сели за один из свободных столиков, к ним подошел одетый в белую рубаху с зеленым передником усатый официант и что-то долго говорил по-болгарски.
— Заказ придется делать вам, — сказал Латимер Марукакису.
Выслушав заказ, официант подкрутил усы и, подойдя к проему в стене, что-то крикнул. Слышно было, как кто-то там, за стеной, повторил заказ. Официант вернулся и поставил на стол бутылку и три рюмки.
— Я заказал водку, — сказал Марукакис. — Думаю, вам понравится.
— Очень.
— Прекрасно.
Официант наполнил рюмки и, взяв одну из них, поклонился Латимеру. Потом, запрокинув голову, одним глотком осушил ее и отошел от столика.
— Ваше здоровье, — Марукакис поднял рюмку, — Ну а теперь, — произнес он, ставя рюмку, — когда мы стали товарищами, я хочу быть с вами откровенным, — Он поджал губы, нахмурился, — Терпеть не могу, — вспылил он, — когда хитрят и что-то пытаются скрыть. Я ведь грек, а греки сразу чуют, где ложь. Недаром они такие удачливые бизнесмены, особенно в Англии и во Франции. А от письма, которое вы мне вручили, так и несет ложью. Но это еще полбеды, а вот предположение, что вам это нужно для полицейского романа, просто оскорбительно для умного человека.
— Прошу меня простить, — сказал Латимер, смутившись, — но я не решился сообщить подлинные причины, которыми обусловлен мой интерес к этой информации.
— Последний человек, с которым я поделился информацией по этому вопросу, — Марукакис помрачнел, — писал что-то вроде справочника по европейской политике для американцев. Когда я прочитал то, что он написал, я чувствовал себя больным целую неделю. Вы, конечно, понимаете, что речь идет о моем духовном здоровье. Книга самым гнусным образом извращала факты, перед которыми я преклоняюсь.
— Я не собираюсь писать книгу.
Марукакис расхохотался.
— Вы, англичане, такой стеснительный народ. Послушайте! Давайте договоримся: вы получите нужную информацию, а я узнаю подлинные причины. Идет?
— Идет.
— Очень хорошо.
Официант принес суп. Суп был густой, пряный, щедро забеленный сметаной. Латимер ел суп и слушал рассказ Марукакиса.
В тяжелобольном обществе престижные посты достаются не тем, кто, подобно проницательному врачу, поставил правильный диагноз, а тем, кто ведет себя у постели умирающего самым тактичным образом. В таком обществе невежественное большинство обычно наделяет властью какую-нибудь посредственность. Впрочем, политическим влиянием может обладать также либерально мыслящий лидер партии, вступивший в конфликт с доктринерами и экстремистами. В таком конфликте есть немного патетики: независимо от того, победят доктринеры или экстремисты, он обречен быть либо символом ненависти для тех и других, либо умереть мученической смертью.
Именно такая судьба выпала Александру Стамболийскому, лидеру аграрной партии, занимавшему посты премьер-министра и министра иностранных дел. Аграрная партия, столкнувшись с организованной реакцией, не смогла дать ей отпор, потому что внутрипартийные разногласия делали ее совершенно бессильной. Партия исчезла с политической арены, так сказать, не произведя ни единого выстрела по своим противникам.
Все началось, когда Стамболийский вернулся в Софию в начале января из Лозанны, где проходила международная конференция. 23 января 1923 года правительство Югославии (тогда еще Сербии) обратилось к болгарскому правительству с нотой протеста, в которой указывало на неоднократные нарушения югославской границы вооруженными отрядами так называемых комитаджи. Не прошло и двух недель, и 5 февраля в Софии на торжестве, посвященном открытию Национального театра, на котором присутствовал царь с дочерью, в одной из театральных лож, где сидели члены правительства, взорвалась бомба. Несколько человек были тяжело ранены.
В области внешней политики правительство Александра Стамболийского с самого начала намеревалось установить и поддерживать с Югославией мирные, дружественные отношения. Югославская сторона с пониманием отнеслась к этому — отношения между двумя странами улучшались с каждым днем. Однако такое положение дел не устраивало македонских националистов, добивавшихся автономии. Во главе их стоял так называемый Македонский революционный комитет, хорошо известный как в Болгарии, так и в Югославии. Националисты понимали: улучшение отношений между двумя странами может привести к тому, что правительства обеих стран предпримут совместные действия против них. Они старались любыми средствами отравить эти отношения и уничтожить своего главного врага — Стамболийского. Нарушения границы и взрыв бомбы в театре были сигналом к началу вооруженной борьбы.
8 марта правительство объявило о роспуске Народного собрания и о своем намерении провести общенациональные выборы в апреле. Это был смелый шаг, направленный на ослабление всех реакционных партий. Крестьяне единодушно поддерживали правительство аграриев, и выборы должны были еще больше укрепить влияние аграрной партии в Народном собрании. Именно в этот момент Македонский революционный комитет получил значительную сумму в свою партийную кассу.
И тотчас же в Гаскове, во Фракии, была предпринята попытка убить Стамболийского и находившегося вместе с ним министра железных дорог Атанасова. Полиции удалось схватить террористов в самый последний момент. Префект полиции Петрич, другие полицейские, занимавшиеся борьбой с комитаджи, получили по почте письма, в которых говорилось, что они приговорены к смерти. В этой обстановке было решено отложить проведение выборов.
4 июня софийская полиция раскрыла заговор. Террористы намеревались убить не только Стамболийского, но и военного министра Муравьева и министра внутренних дел Стоянова. В перестрелке был убит молодой офицер, которому, как стало потом известно, было поручено убить Стамболийского. Группу заговорщиков составляли молодые офицеры, члены Македонского комитета. Однако полиции не удалось их арестовать.
Положение становилось угрожающим.
Руководство аграрной партии могло бы легко контролировать события, если бы раздало оружие поддерживающим его крестьянам. Но оно не решилось на такой шаг. Оно занималось перестановкой постов, полагая, что Македонский комитет — эта маленькая банда террористов — не в состоянии свергнуть правительство, поддерживаемое миллионами крестьян. Политикам в руководстве аграрной партии почему-то не приходило в голову, что террористическая деятельность националистов — всего лишь дымовая завеса, цель которой — скрыть подготовку реакционного переворота. Конечно, эта близорукость дорого обошлась аграриям.
