Дороти Девис - Тень предателя
После девяти позвонила Джанет. У него перехватило дух: подспудно он не был уверен, что она позвонит. Однако весь вечер писал с какой-то суеверной одержимостью, чтобы успеть все выложить на бумагу до ее звонка. Словно время стало мерилом его решимости сказать всю правду о себе. Страницы блокнота пестрели вычеркнутыми словами и абзацами, ибо он снова и снова пытался оправдать себя, а затем яростно вымарывал то, что написал. Стойкий рефлекс всей жизни трудно было побороть с пером в руке, даже если мнить себя равным Прусту.
Голос Мазера напрягся, когда он ответил на телефонный звонок.
— С вами все в порядке, Эрик? — спросила его Джанет.
— Да. А как вы?
— Хорошо, — ответила Джанет. — Все уже кончилось… я хочу сказать о церемонии. Осталась горстка пепла. Мы поставили ее под дубом, где покоятся все Бредли… рядом с сыном.
Мазер, конечно, знал, что у них был ребенок, но ни Питер ни Джанет никогда об этом с ним не говорили.
— Вот и еще один Бредли… — говорила Джанет.
— Почему он умер? Хотя, конечно, нет ничего странного в том, что человек вдруг превращается в коробочку с пеплом.
— Не надо, Джанет.
Но она продолжала:
— Весь день я вспоминала о том, сколько мест я не посетила с ним только потому, что не была уверена, что он хочет взять меня с собой. Это так неприлично, так уродливо иметь его в виде какого-то… браслета на руке.
— Ради всех святых, Джанет…
Но она не слышала.
— Эрик, человек должен иметь какую-то особую ценность. Что значит его смерть для того, кто убил его?
— Мне бы тоже хотелось это знать, — тихо ответил Мазер.
— Тогда скажите мне сейчас же. Это невыносимо для меня.
Что-то в ее голосе заставило Эрика сказать то, что он сказал:
— Питер был чист, Джанет. Грязь и тлен никогда не коснулись его души.
— Я знаю это, Эрик, я могу взять такси и приехать в центр города, ненадолго, хотя бы на один час. Мне надо уйти из этого дома.
Мазер посмотрел на ключ, лежавший у телефона.
— Номер 723, — сказал он.
Глава 20
Когда они закончили ужин, Маркс уже узнал кое-что об Анне Руссо. У нее был брат, археолог, он сейчас в Египте, в совместной с англичанами экспедиции. Египтологов не надо путать с археологами Объединенных арабских республик. У отца и матери Анны есть ферма в северной части Коннектикута, где они обосновались после того, как отец ушел из газеты. Он все еще пишет статьи, если его что-нибудь сильно разозлит. Но в целом вечер прошел не совсем так, как хотелось бы Марксу. Дело слишком зловещее, чтобы совмещать его с весельем и удовольствиями.
— Когда все это кончится… — неожиданно промолвил он, когда они с Анной вышли из ресторана, и вдруг замолчал. Получилось невежливо, так, словно он уже забыл о ней. — Анна, — снова начал он, — если вы никуда не спешите, я хотел бы, чтобы вы мне помогли в одном эксперименте. Это не займет много времени.
В машине он сообщил ей, что они едут в дом Бредли.
— Надеюсь, мы не станем взломщиками?
— Нет. Меня интересует то, что вокруг дома.
Анна сидела молча.
Движение на улицах уменьшилось. В открытое окно машины ворвался прохладный ветерок. Маркс предложил закрыть окно.
— Не надо, — возразила Анна. — Это настоящий свежий ветер, и я снова все забываю.
— И я тоже, — ответил Маркс, — что в моем случае хуже не придумаешь.
Рука Анны без перчатки лежала на сиденье между ними. Маркс положил на нее свою. Анна повернула руку ладонью вверх и сжала его ладонь. Она вспомнила, когда это было в первый раз. Тогда она уцепилась за его руку при опознании тела Питера Бредли.
Перед домом Бредли стояло несколько машин. Улица была почти пустой, редко когда проезжали машины. В окнах второго этажа из глубины комнат пробивался неяркий свет. Видимо, он горел давно, словно забыли потушить лампу. На первом этаже тоже было светло.
— Вы не помните, горел ли в тот вечер свет на первом этаже, — спросил Маркс, указывая на окна, под которыми они стояли.
— Нет, не помню, — ответила Анна. — Я очень спешила, чтобы догнать тех, кто ушел раньше. Я слышала их голоса на улице, но не видела никого из них. Эта улица плохо освещена, вам не кажется?
Маркс посмотрел на фонарь в нескольких шагах от крыльца.
Лампа была яркой, и вместе с тем кругом было темно. Они ждали на ступенях, пока не прошел прохожий. Он пробормотал: «Добрый вечер», — и они ответили ему. Миновав несколько подъездов, он завернул за угол.
Маркс снял шляпу.
— Вы не возражаете, если я надену ее на вас всего лишь на одну минуту?
— Нет, — прошептала Анна. Она догадалась о том, что он задумал.
Маркс тут же надел ей шляпу на голову, убрав под нее волосы. Он видел, как у девушки дрожат губы.
— Просто стойте там, где стоите, на нижней ступеньке.
Маркс, взяв ее за подбородок, заставил поднять лицо.
— Никто не поверит, если я скажу, что все то, что я сейчас делаю, входит в мои служебные обязанности, — сказал он.
Анна нервно улыбнулась.
— Выше голову, — велел он ей, — сделайте вид, будто вы смотрите на дверь.
Маркс поднялся по ступеням к входной двери. Она была наполовину стеклянной и сквозь витражное дымчатое в узорах стекло на ступени ложились разноцветные пятна света. Маркс вошел в полутемный вестибюль и постоял несколько мгновений, давая двери самой захлопнуться за ним. В почтовом ящике Бредли торчали газеты. Он закрыл глаза и дал им отдохнуть после слепящего света уличного фонаря, на который он так долго глядел. А затем снова открыл входную дверь. Секунду или две он ничего не различал, пока глаза снова не привыкли к свету, и увидел Анну, вернее ее фигуру. Он медленно спустился по ступеням крыльца на тротуар. Но даже тогда он вынужден был прикрывать глаза ладонью, чтобы разглядеть что-нибудь. Свет уличного фонаря первым делом ослеплял каждого, кто спускался по ступеням крыльца. Лишь став с Анной рядом, он мог разглядеть ее черты.
Потом он попросил Анну постоять в разных местах на тротуаре перед домом, а сам смотрел на нее с крыльца, и ни в одном ракурсе ему не удавалось разглядеть как следует ее лица.
— А ведь у меня хорошее зрение, — сказал он сам себе.
Стоя на противоположной стороне улицы, они с Анной смотрели на окна квартиры Бредли. Свет торшера в кабинете падал на пустой стул около двери. Шторы на окнах не были задернуты, поскольку квартиру ее обитатели покинули днем. Маркс приложил пальцы обеих рук к губам, а потом выбросил их вперед к дому.
— Это было сделано так?
— Да, — еле слышно ответила Анна. — Что это значит, Дэвид? — спросила она, когда оба сели в машину.
— Не знаю. Но Мазер мог описать человека, увиденного им здесь на этой улице, только так же скупо, как это сделали вы. Всего лишь как случайного прохожего. В этой истории не все чисто. Но пока мы не разберемся в этом, прошу вас никому ничего не говорить.
— Конечно, — согласилась Анна. — Но зачем Эрик описал его вам так подробно?
Маркс покачал головой.
— Это и для меня загадка, но я сниму с нее покров тайны.
— Думаю, мне не понравилась бы работа детектива, — помолчав, сказала Анна.
Погруженный в свои мысли о Мазере Маркс внезапно вымолвил: — «Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал…»[12] — Он встряхнулся, как бы приходя в себя: — Господи, чем только не заставляют тебя заниматься. А все это дешевая интрига, рифмы, шепелявая декламация и самоуничижение…
— Я не верю, что Эрик способен на убийство! — горячо воскликнула Анна.
— Не ручайтесь, — остановил ее Маркс. — Никто лучше Эрика Мазера не расскажет вам, сколько есть способов убийства.
— Вы ненавидите его? — удивилась Анна почти с обидой в голосе. — Вы и вправду ненавидите его. Почему?
— Потому, что обязан. Вот что значит быть полицейским. Ты ненавидишь человека за те мерзости, которые он совершает, и не можешь позволить себе роскоши отделить грешника от его грехов. В конечном счете это он или мы.
— Все так просто, вы считаете? — спросила Анна, а когда он не ответил, сказала: — Раньше я никогда не была знакома с полицейским.
— И всегда удивлялись, зачем люди идут в полицию? — промолвил Маркс, нанося ради нее еще один удар по собственному самолюбию.
— Нет, этот вопрос я всегда оставляла своему отцу. А он, будучи итальянцем, часто себе его задавал.
— Почему?
— Потому что среди итальянцев так много гангстеров.
— Представляю, — произнес Маркс. — Он, очевидно, не видит большой разницы между полицией и гангстерами.
— Я слышала, как он говорил о ростках от одного и того же корня, — пояснила Анна. — Но, в конце концов, он все же считал, что все зависит от самого человека.
— Должно быть, — согласился Маркс, — но не всегда так бывает. Ну а полицейский остается полицейским.
