Петер Аддамс - Детектив перед сном
— Еще бы не знать. Пойдем-ка лучше отсюда, папá. От этого пьянчужки мы ничего толком не узнаем.
Месье Багарре покорно встал. Хаферман пытался оторвать от стола отяжелевшую голову.
— Благодарю вас, герр Хаферман. Завтра я вам сообщу, поедет ли папá в Кельн. Не забудьте свой конверт. Чао!
Прошло порядочное время на обратном пути, пока, наконец, месье Багарре не решился спросить дочь, что она обо всем этом думает. Афродита ласково улыбнулась — милый папá так трогательно беспомощен.
— Я еще не все поняла и не вижу всей картины, — отвечала она, — Хаферман не слишком щедрый источник информации. Но, скорее всего, он знает не больше того, что сообщил. Так, мелкий исполнитель.
— Ты поедешь?
Она посмотрела на него с хитрецой.
— А почему бы не тебе?
— О! Я… видишь ли…
— Ну, ну, не волнуйся. Я ведь не серьезно. Разумеется, я поеду, но это вовсе не значит, что твоя сестрица будет рада моему появлению…
— Что-то не понимаю.
— Все очень просто. Давай-ка прикинем, для чего, собственно, мы ей понадобились. Да ведь она полагает, что письма с угрозами пишем мы. Ну, я этой идиотке все скажу!
Задремавшая Афродита не услышала, как отворилась дверь камеры. У входа стоял обермейстер Шмидхен.
— Вставайте, да поживее, госпожа студентка, вашу особу желают видеть.
— Что там еще стряслось? — спросила Афродита, протирая глаза.
— Оберинспектор скучает по тебе, моя куколка.
Афродита устало поднялась и побрела в коридор.
3
Гельмуту Баллеру удалось отлично вздремнуть в комнате для дежурных, и он ощутил прилив бодрости, достаточный для того, чтобы довести расследование до победного конца. Он по-прежнему ни капли не сомневался, что двойное убийство — на совести Афродиты Багарре. Об этом неколебимо свидетельствует все, что пока выяснено и обнаружено. Инспектор Баллер рассчитывал в скором времени найти все оставшиеся улики, в частности оружие, из которого были убиты обе жертвы. Что касается мотивов преступления, то инспектор до сих пор непростительно блуждал в абсолютных потемках, несмотря на все усилия. Он не сомневался, что мотивы были политическими. Но какими именно?
Тем не менее Баллер чувствовал себя уверенно, почти полностью оправившись от чудовищной невозмутимости подозреваемой. И собирался приступить к последнему, железному, как он полагал, допросу, который все поставит на свои места.
В кабинет Баллер вошел насвистывая и бодро припрыгивая, подошел к письменному столу и, не садясь, покопался в свежей почте. Почти сразу наткнулся на заключение судебно-медицинской экспертизы. Небрежно пробежал глазами, и… все рухнуло. Некоторое мгновение он находился в столбняке. Затем встрепенулся, шагнул к шкафчику, достал бутылку виски и прямо из горлышка сделал гулкий могучий глоток. Затем сел за стол, но не успел продумать идиотскую ситуацию, прикинуть хотя бы дохленькую версию, ни черта не успел, как в дверь постучали, и Шмидхен ввел распрекрасную Афродиту.
— По вашему приказанию, герр оберинспектор!
— Ладно, Шмидхен, — расслабленно прожурчал Баллер. — Присаживайтесь, мадемуазель.
Мадемуазель мгновенно поняла: что-то произошло. Опустилась на стул и флегматично принялась за свои ногти.
— Н-да, — издал, наконец, Баллер, какофонически отстукивая пальцами.
— Что вы сказали?
— М-м…
— Вы находите? — зловредно поинтересовалась Афродита. Несчастный инспектор мясом ощутил, что его видят насквозь. Наконец он собрался с силами.
— Итак, — вяло начал он, не представляя себе, чем кончит, — надеюсь, что вы… еще раз продумали свое положение? — «Пусть так, — подумал он с облегчением, — еще одна попытка, в конце концов, не повредит».
— Я продумала.
— Приятно, — пробормотал инспектор. — А вывод? Вы признаете свою вину, а?
Афродита рассмеялась.
— Вы, значит, полагаете, что я рехнулась?
— Но вы… обдумали?
— Еще как! Вашу абсолютно безнадежную версию.
— М-да. Я не хочу утверждать, что вы не совсем правы…
— Вот и прекрасно, — ожила Афродита окончательно.
— …но это совсем не значит, что вы правы. Дело, к сожалению, еще не раскрыто… до конца.
— Но все же достаточно, чтобы снять с меня обвинение.
Инспектор мялся:
— Пока имеются серьезные подозрения… Но они, как это лучше сказать, слегка уменьшились.
— Итак, вам теперь ясно, что не я убила этих двоих, или…
Баллер слабо помахал рукой.
— Ясно, ясно.
Афродита приподняла свой кожаный рукав и взглянула на часы.
— Всего каких-то полтора часа назад вы были обратного мнения.
— Тогда еще не было результатов экспертизы.
Афродита вся подалась вперед.
— Несколько неожиданное заключение, — продолжал Баллер. — Ваша уважаемая тетя, достопочтенная баронесса фон унд цу Гуммерланг унд Беллерзин и ее секретарь, благородный Ганс фон Гиммельройт, были вовсе не застрелены, как мы вначале полагали, а отравлены.
Афродита искренне удивилась:
— Яд? Не может быть! Я же своими глазами видела огнестрельные раны!
— И нас это ввело в заблуждение, — согласился инспектор. — Не совсем понятно, но экспертиза не оставляет никаких сомнений. Смерть у обоих наступила в ночь с 29 на 30 мая. Причина — отравление. То ли арсен, то ли что-то похожее. Во всяком случае, они были уже десять часов мертвы, когда в них стреляли.
— Ну и прекрасно! — не удержалась Афродита. — Значит, даже вам ясно, что убийца не я.
Оберинспектор покачал головой…
— Я по-прежнему не исключаю, что вы стреляли в них. Вы могли ведь подумать, что они…
— …мило развлекались на ковре перед камином, не так ли? — резко перебила Афродита.
— Кто знает, кто знает, — неуверенно пробормотал Гельмут Баллер. — М-м, теоретически не исключено, что вы были введены в заблуждение относительно э-э…
— Вам не мешает заглянуть в Гете, — кипела Афродита. — Как-никак это ваш великий поэт, если, конечно, меня правильно информировали. Где-то у него сказано насчет того, что «теория суха».
— Может быть, вы разрешите мне все-таки высказаться? — окреп вдруг голос инспектора, уязвленного намеком. — Я сказал «теоретически», но и в этом случае обвинение в убийстве отпадает, нельзя же убить мертвого… В общем, как бы то ни было, ваша виновность пока исключается, поскольку вы прибыли в Кельн в 10 часов утра 30 мая. Мы это выяснили у проводника спального вагона, который вас хорошо запомнил. (Что не удивительно при такой внешности, добавил инспектор про себя).
«Слава богу, что я взяла билет в спальный вагон», — подумала Афродита и сказала:
— Я же вас уверяла, что не имею никакого отношения к этому убийству…
— Но я все еще не уверен в этом, — перебил ее Баллер. — Пока что установлено, что вы сами, лично, не могли убить свою тетю и ее секретаря. Но вы появились сразу же после преступления, а это о чем-то говорит. А если вы хотели удостовериться, что все прошло как надо, а?
— Черт возьми, вы, наверное, полагаете, что у меня в башке мякина! Нужно обладать умом инфузории, чтобы кого-нибудь спровоцировать на отравление и тут же в нетерпении прискакать, чтобы убедиться в успехе, да еще так удачно, чтобы угодить в лапы полиции, да еще для смеху продырявить покойников. Ну, где, я еще раз спрашиваю, тут логика?
Инспектор в раздражении встал.
— Логически выдержанные убийства встречаются большей частью в криминальных романах, мадемуазель. Ставлю свое месячное жалование против ваших очков, что вы в этой истории весьма основательно замешаны. Убежден.
— Но если даже так, у вас нет никаких доказательств. Следовательно, вы должны меня отпустить. Хотя, может, у вас есть еще что-нибудь теоретическое против меня?
— Нет, — скрепя сердце отвечал Баллер, садясь. — Вы можете идти. Хочу лишь просить вас не выезжать некоторое время из Кельна и находиться в пределах досягаемости.
— А я пока и не собираюсь покидать город.
— Это что-то новое, — встрепенулся инспектор. — Мне казалось, что вам очень хочется уехать. Во всяком случае, несколько ранее вы заявляли об этом.
— Дорогой герр оберинспектор, я только что убедилась: местной полиции вряд ли удастся найти убийцу моей благородной тети.
Баллер намеревался взорваться, но зашипевшую было мину остановил телефонный звонок.
— Баллер слушает!
Афродита, несмотря на старания, не могла разобрать, что там сообщают инспектору. А он вдруг побагровел так, что воротник рубашки расстегнулся сам собой.
— Что за черт! — хрипло вскрикнул Баллер. — Немедленно выезжаю! Оставьте все как есть!
Он бросил трубку и повернулся к Афродите, та невинно смотрела на него.
— Вы все еще утверждаете, что не имеете отношения к истории на Штерненгассе?
