Анне Хольт - Госпожа президент
— Конечно.
Дорога была скверная. За зиму на ней образовалось множество выбоин, которые никто пока не удосужился заровнять. Но Ал Муффет не обращал на это внимания. А случайные встречные машины поневоле сбрасывали на ухабах скорость. Обогнув холм в нескольких сотнях метров от своего дома, Ал остановился.
— Ты чего, папа?
— Я сейчас, — сказал Ал с улыбкой и вышел из машины.
Перешагнув кювет, он направился к густому кустарнику на верхушке холма. Не спеша пробрался сквозь заросли, ни на миг не забывая держаться под прикрытием могучих кленов возле валуна, лежавшего на краю небольшого уступа.
Файед снова вышел из дома. Стоял на подъездной дорожке и озирался по сторонам. Вроде как помедлил, потом не торопясь направился к калитке. Флажок на почтовом ящике спущен, почтальон еще не заезжал. Файед проверил ящик, который Луиза в прошлом году собственноручно разрисовала, — ярко-красный, с голубыми гарцующими лошадками по бокам.
Файед выпрямился, зашагал обратно к дому решительной, быстрой походкой. Подойдя к прокатной машине, открыл дверцу, сел за руль. Но мотор не запустил. Вероятно, говорил по сотовому, но на таком расстоянии как следует не разглядишь.
— Папа! Ты идешь?
Ал медленно повернулся.
— Иду, — пробормотал он, продираясь сквозь кусты. — Иду.
Стряхнув с одежды сор и мелкие ветки, он сел в машину.
— Я опоздаю, — с упреком сказала Луиза. — Второй раз в этом месяце, и все из-за тебя!
— Виноват, прости, — рассеянно буркнул Ал и тронул с места.
Возможно, брату захотелось размять ноги. Есть он, похоже, не хотел. И подышать после долгой дороги опять-таки отнюдь не помешает. Но зачем он садился в машину? И вообще с какой стати приехал, да еще и держался так приветливо, впервые за много лет?
— Куда ты едешь!
Он резко вывернул руль вправо, потому что едва не съехал с дороги. Машину занесло, и он инстинктивно нажал на тормоз. Заднее колесо попало в глубокую выбоину. Ал Муффет отпустил тормоз, машина рванулась вперед и остановилась поперек шоссе.
— Что с тобой происходит? — воскликнула Луиза.
Небольшой приступ паранойи, подумал он, включая зажигание, а вслух сказал:
— Все в порядке, дружок. Не волнуйся. Все хорошо.
15
Американский президент совершенно потеряла счет времени.
Хотя очень старалась на нем сосредоточиться.
Часы у нее отобрали, а перед тем, как посадить в машину, нахлобучили на голову мешок. Все произошло настолько неожиданно, что она даже не сопротивлялась. Только когда заработал мотор, взяла себя в руки и в результате высчитала, что поездка заняла около получаса. За все это время мужчины не произнесли ни слова, так что она могла спокойно заниматься своими подсчетами. Руки ей связали впереди, а не за спиной. Поскольку же сидела она в одиночестве, на заднем сиденье, то помогала себе пальцами. Каждый раз, досчитав до шестидесяти, загибала очередной палец. По прошествии десяти минут, когда свободных пальцев не осталось, царапнула себя длинным, ухоженным ногтем по тыльной стороне руки. Боль стимулировала память. Три царапины. Тридцать минут. Приблизительно полчаса.
Осло — город небольшой. Миллион жителей. Или больше?
В помещении темно, только на стене у запертой двери тускло горит красноватая лампочка, позволяющая различить хоть что-то вокруг. Она устремила взгляд на эту лампочку и глубоко вздохнула.
Должно быть, она здесь уже давно. Спала? Нужду пришлось справить в углу. Стянуть брюки связанными руками оказалось трудно, но не невозможно. Надеть было куда сложнее. Сколько раз она наведывалась в этот угол, к картонному ящику со старыми газетами? Она старалась вспомнить, подсчитать, найти опору во времени.
Должно быть, она все-таки спала.
Осло — город небольшой.
Не очень большой. Меньше миллиона жителей.
Самая большая страна в Скандинавии — Швеция. Самый большой город — Стокгольм.
Сосредоточься. Дыши и думай. Ты сможешь. Знаешь, что сможешь.
Осло — город маленький.
Полмиллиона жителей? Да, полмиллиона.
В машине она наверняка не спала. А потом?
Все тело будто свинцовое. Каждое движение причиняло боль. Наверно, она слишком долго сидела в одной позе. Осторожно попробовала раздвинуть бедра и с изумлением обнаружила, что обделалась. Запах не был мучительным, от нее вообще не пахло.
Дыши. Спокойно. Ты спала. Сосредоточься.
Ей вспомнился подлет.
Осло раскинулся по склонам холмов. Фьорд прогрыз побережье до самого центра города.
В красноватом сумраке Хелен Лардал Бентли закрыла глаза, пытаясь воссоздать впечатления тех минут, когда борт номер один приближался к аэродрому южнее Осло.
Нет, севернее. Аэродром расположен к северу от города, наконец вспомнила она.
С закрытыми глазами вспоминать легче.
Леса вокруг столицы выглядели вовсе не такими дикими и страшными, как в семейных преданиях, которые рассказывала бабушка, усадив ее на колени. Старушка никогда не бывала на родине предков, но рисовала детям и внукам вполне яркую и живую картину: Норвегия — страна красивая, пугающая, повсюду там скалистые горы.
Это неправда.
В иллюминаторе борта номер один Хелен Лардал Бентли видела совсем иное. Приветливый, мирный пейзаж. Взгорья и холмы с остатками снега на северных склонах. Деревья только-только начали распускаться, стояли в нежно-зеленой дымке вешней листвы.
Насколько Осло большой?
Вряд ли они заехали далеко.
Отель, как она поняла, находится в центре. За полчаса далеко не уедешь.
Несколько раз они поворачивали. Возможно, по необходимости, а возможно, просто чтобы ее запутать. Не исключено, что она до сих пор в центре города.
Хотя с тем же успехом может и заблуждаться. Допустить ошибку в расчетах. Заснуть. А правда — спала она или нет?
В машине точно не спала. Хладнокровно считала секунды. Повернув руки, она могла нащупать пальцем три отметины. Три отметины — тридцать минут.
Мешок, нахлобученный на голову, был сырой, и пахло от него как-то странно. Она спала?
Глаза наполнились слезами. Она широко открыла их. Нельзя плакать. Слезинка выкатилась из уголка глаза, сбежала по носу к губам.
Не реви.
Думай. Открой глаза и думай.
— Ты президент США, — прошептала она и стиснула зубы. — Президент США, goddammit![26]
Так трудно сосредоточиться. Все ускользает. Мозг словно завис в бессмысленной видеопетле, где все более путаной мозаикой повторялись разрозненные картинки.
Ответственность, думала она, до крови прикусив язык. Я несу ответственность. И должна взять себя в руки. Страх для меня не новость. Я с ним давно знакома. Я поднялась на самую вершину, выше уже некуда, и мне часто бывало страшно. Я никогда не подавала виду, но враги пугали меня. Недруги угрожали всему, что я отстаиваю. Никогда я не склоняла головы. Страх придает мне сил. Делает мысль ясной и четкой.
Вкус крови — сладковатый, теплый, металлический.
Хелен Бентли умела обуздать страх. Но не панику.
Паника отупляла ее. Даже привычные железные когти, снова вцепившиеся в затылок, не могли вырвать ее из этого мутного парализующего ужаса, что засел в ней с той минуты, когда ее увели из апартаментов отеля. Адреналин не обострил восприятие, не прибавил мыслям четкости, как бывало перед встречей с оппонентом или перед важным выступлением по телевидению. Наоборот. Когда человек, возникший возле кровати, шепотом передал ей короткое сообщение, жизнь замерла в такой нестерпимой боли, что ему пришлось помочь ей встать на ноги.
Лишь однажды ей довелось испытать нечто подобное.
Было это давно-давно, пора бы и забыть.
Пора бы забыть. И я наконец-то забыла.
Она заплакала, тихонько всхлипывая. Соленые слезы смешивались с кровью из прикушенного языка. Лампочка возле двери, казалось, выросла в размерах, наполнив помещение грозными тенями. Даже вновь зажмурив глаза, она чувствовала вокруг пугающую красную тьму.
Думай. Думай четко и ясно.
Так спала она или нет?
Она и представить себе не могла, что полная утрата ориентации во времени способна настолько выбить ее из колеи. На миг ей почудилось, что она здесь уже несколько суток, однако, сделав над собой усилие, она снова попыталась размышлять четко и ясно.
Прислушайся. Прислушайся к звукам.
Она напряглась. Ничего. Мертвая тишина.
За ужином норвежский премьер-министр рассказывал ей, что праздник будет шумный. Весь народ веселится.
«This is the children's day»,[27] — сказал он.
Реконструкция фактического события — вот что даст опору мыслям. Тогда они перестанут метаться, как листья на ветру. Она вспомнит. Открыв глаза, она устремила взгляд на красную лампочку.
