Лилиан Браун - Кот, который читал справа налево
— Чем же эта обезьяна примечательна?
— Она имеет отношение к картине с балериной работы Гиротто в галерее Ламбретов.
— Моя жена купила похожую за пятнадцать долларов, — вставил Хеймс.
— Гиротто написал много балерин, — пояснил Квиллер. — Его репродукции очень популярны. Но эта картина уникальна. Холст был разорван, и две части проданы отдельно. Ламбрет владел половиной с подписью Гиротто и охотился за другой половиной, на которой изображена обезьяна. Сложенные вместе и восстановленные, они будут стоить сто пятьдесят тысяч долларов.
— Люди получают в наши дни такие большие и нелепые деньги за какие-то картинки, — сказал Хеймс — Неужели ещё есть охотники до этой мазни?
— Ты нашёл отсутствующую половину… начал Войцек.
— В кладовке в квартире Маунтклеменса, — окончил Квиллер.
— В кладовке? Ты и впрямь занимался сыском, а? Усы Квиллера протестующе вздернулись, и он успокаивающе пригладил их.
— Я искал кошачью…
— Хорошо, хорошо. Значит, это выглядит так, словно Маунтклеменс убил человека, чтобы завладеть портретом дамы в короткой юбке. Что ты ещё знаешь?
Квиллер, раздражённый бесцеремонностью Войцека, почувствовал, что его желание сотрудничать с ними ослабевает. Он сказал себе: «Пусть они сами раскапывают свои паршивые улики».
— Маунтклеменс, по-видимому, имел виды на миссис Ламбрет.
— Она сама тебе это рассказала? Квиллер кивнул.
— Женщины всегда так говорят. Сама-то она интересовалась Маунтклеменсом?
Квиллер покачал головой.
— Запутался, — констатировал общительный Хеймс. — Итак, этот негодяй приехал домой, сделал харакири во дворике, после чего проглотил нож, чтобы скрыть доказательство самоубийства и бросить подозрение на бедную вдову. Передай мне, пожалуйста, масло.
Войцек бросил на своего партнёра нетерпеливый сердитый взгляд.
— Однако, — сказал Квиллер холодно, — у Маунтклеменса есть алиби. И он сделал паузу, подождав, какой будет реакция.
Кендал был весь внимание; Войцек вертел в руках ложку; Хеймс намазывал маслом ещё одну булочку.
Квиллер продолжил:
— Ламбрета убили в шесть пятнадцать согласно электрическим настольным часам, которые остановились, но Маунтклеменс должен был в три часа улететь в Нью-Йорк. Я сам покупал для него билет на самолет.
— Билет ты ему купил, — сказал Хеймс — но откуда ты знаешь, что он им воспользовался? Возможно, он обменял билет и улетел на семичасовом самолете, после того как в шесть пятнадцать убил Ламбрета… Забавная штука с этими часами, которые остановились в шесть пятнадцать. Они не были повреждены, просто вилку выдернули из розетки на стене. Убийца инсценировал ужасную драку: он положил часы на пол и отключил питание, таким образом точно зафиксировав время убийства. Если бы драка была подлинной и часы были сброшены на пол в разгаре борьбы, они, несомненно, были бы повреждены. Даже если предположить, что часы остались целыми, они продолжали бы идти. Правда, штепсельная вилка могла бы выскочить из настенной розетки в результате падения. Однако, если посмотреть на положение стола, на расположение розетки и место, где были найдены часы, сомнительно, чтобы такое падение могло отсоединить вилку случайно. Итак, очевидно, что убийца предпринял определенные шаги с целью зафиксировать время убийства, чтобы впоследствии иметь алиби, после чего улетел на более позднем самолете… Принимая во внимание всё вышесказанное, делаем вывод, что ваш критик с его билетом на трехчасовой самолет действительно убийца.
— Мы запросим аэропорт, — сказал Войцек.
После того как детективы ушли, Квиллер и Лодж Кендал выпили ещё по чашечке кофе, и Квиллер сказал:
— Ты говорил, что у Хеймса мозг работает, как компьютер. Нот уж, скорее как бетономешалка.
— Я думаю, он прав, — ответил Кендал. — Могу поспорить, что Маунтклеменс попросил тебя взять ему билет на самолет явно с целью подчеркнуть, что в три часа он улетает. Потом он улетел на более позднем самолете. Ламбрет без колебаний впустил Маунтклеменса в галерею после закрытия, и Маунтклеменс, вероятно, застал его врасплох и убил.
— С одной-то рукой?
— Он был высоким. Он подошел к Ламбрету сзади, схватил его за горло протезом и вонзил резец в незащищенное горло Ламбрета здоровой левой рукой. Потом создал беспорядок в офисе, отсоединил часы, повредил некоторые картины, чтобы оставить ложные улики, и улетел в Нью-Йорк.
Квиллер покачал головой:
— Не могу представить себе Маунтклеменса с резцом в руке.
— У тебя есть более правдоподобная версия?
— Есть одна, но она ещё не выкристаллизовалась. Однако с её помощью можно было бы объяснить все три смерти… Что в этом пакете?
— Плёнки, которые полиция конфисковала. На них ничего нет, только заметок по искусству. Они тебе нужны?
— Я отдам их Арчи, — сказал Квиллер. — И возможно, напишу что-то вроде некролога, который будет напечатан рядом с последней колонкой Маунтклеменса.
— Поаккуратнее выражай свои соболезнования. Возможно, ты будешь писать некролог убийце.
Усы Квиллера упрямо топорщились.
— У меня есть предчувствие, что Маунтклеменс улетел на этом трехчасовом самолете, — сказал он.
Когда Квиллер приехал домой с пленкой под мышкой, было около восьми часов, и Коко встретил его возле двери нетерпеливыми криками. Кот был не в восторге от весьма небрежного расписания приёма пищи.
— Если бы ты мог говорить, я не сидел бы в пресс-клубе так долго, — объяснил репортёр, — и ты бы получал свой ужин вовремя.
Коко заложил левую лапу за правое ухо и дважды коротко лизнул левую лопатку.
— Я полагаю, ты можешь отлично объясняться, — задумчиво сказал Квиллер. — Просто я не всегда могу тебя понять.
После ужина кот и человек поднялись наверх к диктофону на столе критика, и Квиллер поставил одну из кассет. Резкий голос покойного Джорджа Бонефилда Маунтклеменса, ещё более гнусавый из-за невысокого качества аппаратуры, заполнил комнату.
Для публикации в воскресенье, восьмого марта. Серьезные коллекционеры современного искусства тайно приобретают все доступные работы знаменитого итальянского художника Скрано. По причине плохого здоровья художник, в течение двадцати лет живший в уединении на Умбрийских холмах, больше не в состоянии писать картины, которые дали ему право называться мастером современности.
Последние картины Скрано сейчас, по словам его Нью-йоркского агента, на пути в Соединенные Штаты, и ожидается, что цены на них будут очень высоки, В моей собственной скромной коллекции есть небольшое полотно Скрано, написанное в пятьдесят восьмом году. Мне раз двадцать предлагали её первоначальную стоимость. Нет необходимости говорить, что я не согласился.
Потом была пауза, несколько дюймов пленки прокрутилось с задумчивым шорохом. И снова раздался гнусавый голос, уже с более небрежной интонацией:
Коррекция! Редактор, удалите два последних предложения.
И после небольшой паузы:
Работы Скрано выставляются в галерее Ламбретов, которая скоро откроется, как это было объявлено. Галерея была закрыта на следующий день после трагедии двадцать пятого февраля, и мир искусства оплакивает… Коррекция! Местный мир искусства оплакивает уход влиятельной и уважаемой фигуры…
Несмотря на возраст и болезнь художника, работы Скрано объединяют в себе технику старого мастера, веяния нового времени, проницательность мудреца и выразительность…
Коко сидел на столе, зачарованно глядя на пленку и сопровождая её движение гортанным мурлыканьем.
— Узнаёшь своего компаньона? — спросил Квиллер печально. Он сам был под впечатлением последних слов Маунтклеменса.
Когда плёнка на большой скорости отматывалась назад, Коко склонил голову и энергично потёрся о край диктофона.
— Кто его убил, Коко? — спросил Квиллер. — Мне кажется, ты знаешь.
Кот сел на задние лапы и пристально посмотрел на Квиллера своими широко расставленными глазами. Синева исчезла, и глаза зияли большими чёрными пустотами. Кот слегка покачивался.
— Ну давай! Говори! Ты должен знать, кто его убил. Коко закрыл глаза и издал скорбный писк.
— Ты должен был видеть, как это случилось. Во вторник ночью. За окном во двор. Коты могут видеть в темноте, не так ли?
Кот передёрнул ушами и спрыгнул на пол. Квиллер наблюдал, как Коко бесцельно бродит по комнате, заглядывая под стол здесь и шкаф там, всматриваясь в холодную черноту камина, осторожно касаясь лапой электрического провода. Потом он выбросил голову вперед и немножко вниз и, петляя, побежал по длинному холлу в кухню. Квиллер последовал за ним.
