Дороти Сэйерс - Сильный яд
— Хм! Яснее некуда, — сказал Уимзи, прочитав. — Да, злопамятная особа.
— Весьма — но что прикажете делать со старыми дамами, которых ничем не урезонить? Она очень внимательно проследила, чтобы формулировки были достаточно четкими, и только потом согласилась поставить свою подпись.
— Филипп Бойз, должно быть, ужасно расстроился, — предположил Уимзи. — Благодарю вас. Я рад, что увидел этот документ, — он делает мою теорию о самоубийстве куда правдоподобнее.
В теории оно, может, так и было; только вот теория гораздо хуже, чем хотелось бы, согласовывалась с тем, что Уимзи успел выяснить о характере Бойза. Сам он скорее склонялся к предположению, что к самоубийству Бойза подтолкнуло неудачное свидание с Гарриет Вэйн. Но и эта версия была небезупречна. Уимзи не верилось, что Бойз к тому моменту продолжал питать к Гарриет Вэйн столь нежные чувства. Хотя, возможно, ему просто не хотелось думать о покойном хорошо. Уимзи опасался, что его собственные чувства начинают мешать здравому размышлению.
Он отправился домой и принялся читать гранки романа Гарриет. Писала она прекрасно — не поспоришь, но бесспорно было и то, что она слишком много знала об использовании мышьяка. Вдобавок в книге фигурировала пара художников из Блумебери, живущих идеальной жизнью в любви, веселье и бедности; однако всему этому приходит конец, когда молодой человек умирает от отравления, оставив возлюбленную безутешной, но жаждущей мести. Уимзи поскрипел зубами и отправился в тюрьму Холлоуэй, где едва не устроил сцену ревности. К счастью, ему на помощь пришло чувство юмора — правда, к тому моменту он совершенно измотал свою подзащитную перекрестным допросом и чуть не довел ее до слез.
— Простите, — сказал он, — на самом деле я вас страшно ревную к этому Бойзу. Понимаю, что не должен, но ничего не могу с собой поделать.
— Ревнуете, — сказала Гарриет, — и никогда не прекратите.
— А раз так, со мной будет невозможно жить. Вы это хотите сказать?
— Вы были бы очень несчастны. Не говоря уже о других отрицательных последствиях.
— Но послушайте, — возразил Уимзи, — если бы вы вышли за меня замуж, я бы перестал ревновать, потому что знал бы, что я вам нравлюсь и так далее.
— Вам кажется, что вы бы перестали. Но это не так.
— А что, у меня был бы повод? Думаю, нет. С чего бы? Это ведь все равно как жениться на вдове. Неужели все вторые мужья ревнуют?
— Не знаю. Но жениться на вдове — не то же самое. Вы бы никогда не смогли мне доверять, и ничего бы не вышло.
— Черт возьми, — воскликнул Уимзи, — если б вы хоть раз сказали мне, что я вам нравлюсь, все было бы прекрасно. Я бы вам сразу поверил. Но вы ведь этого не говорите, вот я и воображаю черт знает что.
— Вы бы в любом случае продолжали воображать все, что только можно. Никогда не смогли бы играть на равных. Мужчины на это не способны.
— Никогда?
— Исключения очень редки.
— Да, звучит скверно, — серьезно сказал Уимзи. — Конечно, если бы я оказался таким идиотом, все точно пошло бы наперекосяк. Я понимаю, о чем вы говорите. Был у меня знакомый, который от ревности буквально помешался. Когда жена не висела у него на шее, он говорил, это потому, что он для нее ничего не значит, а за любое проявление любви обзывал ее лицемеркой. В конце концов она не выдержала и сбежала с каким-то типом, до которого ей и дела не было, зато мой знакомый принялся всем рассказывать, что он был прав с самого начала. Но ему отвечали, что он, дурак, сам во всем виноват. В общем, все очень сложно. Похоже, тут важно, кто успеет приревновать первым. Может, вы смогли бы хоть немного меня приревновать? Я был бы очень рад, потому что это бы означало, что я вам не совсем безразличен. Не желаете послушать о некоторых обстоятельствах моего темного прошлого?
— Спасибо, нет.
— Но почему?
— Я не хочу знать о других.
— Серьезно? Это обнадеживает. Видите ли, если бы я пробуждал в вас материнские чувства, то вы бы изо всех сил постарались меня понять и поддержать. Терпеть не могу, когда меня понимают и поддерживают. Хотя в любом случае все они ничего не значили… кроме Барбары, конечно.
— Кто такая Барбара? — быстро спросила Гарриет.
— Одна девушка. На самом деле я многим ей обязан, — задумчиво ответил Уимзи. — Когда она вышла за другого, я взялся за расследования, лишь бы как-то залечить сердечные раны, — и в целом это оказалось очень весело. Но, признаюсь, она действительно выбила меня из колеи. Подумать только, из-за нее я даже специально прошел курс логики.
— Боже ты мой!
— И все ради удовольствия твердить Barbara celarent darii ferio baraliptord.[63] Каким-то образом эта фраза звучала для меня таинственно, романтически, как откровение страсти. Много лунных ночей подряд нашептывал я эти слова соловьям в садах Сент-Джонса[64] — сам я, конечно, учился в Баллиоле,[65] но это по соседству, рукой подать.
— Если за вас кто-то и выйдет, то исключительно ради удовольствия слушать, как вы мелете чепуху, — сурово сказала Гарриет.
— Не самая лестная причина, хотя и лучше, чем вообще никакой.
— Когда-то мне тоже прекрасно удавалась чепуха, — проговорила Гарриет со слезами на глазах, — но из меня это как будто вытрясли. Знаете, я ведь по природе очень жизнерадостная; на самом деле мрачность и подозрительность мне совсем не свойственны. Но теперь весь задор куда-то пропал.
— И неудивительно. Но с вами все будет в порядке. Просто улыбайтесь и предоставьте дяде Питеру обо всем позаботиться.
Когда Уимзи вернулся домой, его ожидало короткое письмо:
Уважаемый лорд Питер,
как видите, я получила место. Мисс Климпсон посылала шесть кандидаток — разумеется, всех с разными историями и рекомендациями, — и мистер Понд (старший клерк) нанял меня при условии, что выбор одобрит мистер Эркарт.
Я здесь всего пару дней, так что пока почти ничего не могу рассказать о работодателе, кроме того, что он сладкоежка и держит в письменном столе секретный запас шоколадного крема и рахат-лукума, которые тайком уминает во время диктовки. В общем-то он довольно мил.
Но кое-что все-таки есть. Мне кажется, любопытно будет разузнать о его финансовых операциях. Я, знаете, неплохо знакома с торговлей на фондовой бирже, так вот: вчера, пока мистера Э. не было, я за него ответила на один звонок. Обычному человеку то, что я услышала, не сказало бы ничего, но только не мне — потому что я-то кое-что знаю о том, кто звонил. Попробуйте выяснить, имел ли мистер Э. дело с трестом «Мегатерий» до его банкротства.
Напишу, как только еще что-нибудь выясню.
С уважением,
Джоан Мерчисон
— Трест «Мегатерий»? — удивился Уимзи. — Хорошенькое дельце — для такого почтенного адвоката. Надо бы спросить Фредди Арбатнота. Тот еще болван, но в акциях он по какой-то невероятной причине разбирается.
Он перечитал письмо, машинально отметив про себя, что оно напечатано на «Вудстоке» со строчной «р», у которой край как бы отколот, и прописной «А», немного выбивающейся из строки.
Вдруг, словно очнувшись, он перечитал письмо еще раз, уже совсем не машинально отмечая, что у строчной «р» край отколот, а прописная «А» немного выбивается из строки.
Потом Уимзи сел и написал несколько слов, сложил лист бумаги, адресовал его мисс Мерчисон и велел Бантеру отправить записку по почте.
Первый раз за время этого утомительного расследования он почувствовал, как забурлили мутные воды догадок и из глубин его разума вынырнула на поверхность настоящая идея.
Глава XII
Постарев и став еще разговорчивей прежнего, Питер не раз уверял, что то Рождество у герцога Денверского уже двадцать лет является ему в кошмарах. Хотя, возможно, он несколько сгущал краски. Во всяком случае, те события оказались суровым испытанием для его самообладания. Тучи стали собираться за чаем, когда миссис Димсворси, известная также как Чудо Природы, своим высоким, пронзительным голосом поинтересовалась:
— А правда, дорогой лорд Питер, что вы взялись защищать эту ужасную отравительницу?
Вопрос выстрелил, как пробка из бутылки шампанского. Долго сдерживаемое любопытство всех собравшихся прорвалось наружу вспененным потоком колких замечаний.
— Это точно она, но я ее нисколько не виню, — сказал капитан Томми Бейтс, — еще бы, такой мерзкий тип. У него ведь на книгах все суперобложки были с его фотографией — страшное позерство. Просто удивительно, в каких паршивцев влюбляются наши интеллектуалки. Всех этих негодяев надо просто переморить, как крыс. Вы посмотрите, что они делают со страной.
— Но как писатель он был очень одарен, — возразила миссис Пудграм, дама лет тридцати с небольшим, чья безжалостно перетянутая фигура наводила на мысли об отчаянном стремлении приспособить свой вес ко второму слогу своей фамилии, никак не к первому. — В его книгах есть истинно галльская дерзость и вместе с тем выразительная лаконичность. Дерзость встречается часто, но такой афористичный стиль — это дар, который…
