Голи Смарт - Фотографическая карточка
— И правильно делает, ни в коем случае не откровенничайте с ним. А моя жена — она вас ни о чем не расспрашивает? — спрятав руки в карманы, спросил юрист и окинул девушку проницательным взглядом.
— Миссис Фосдайк никогда не задавала мне вопросов о моих родных. Не пора ли пить чай?
— Пожалуй… Вот и Роберт идет нас звать.
Они не спеша направились в гостиную. В произошедшем разговоре Джона и Бесси не было ничего особенного, но, если бы миссис Фосдайк слышала его, она непременно подумала бы, что подозрения ее крестного небезосновательны. Между говорившими не возникало даже намека на любовные отношения, но эти немногие фразы указывали на некое соглашение между Фосдайком и мисс Хайд. То, что он называл ее Бесси, не значило ровным счетом ничего — ни сам мистер Фосдайк, ни его жена не скрывали, что очень любили девушку и считали ее скорее родственницей, нежели компаньонкой. И все-таки по тем словам, которыми Джон Фосдайк и Бесси Хайд обменялись в цветнике, нетрудно было заключить: Фосдайк что-то знал о прежней жизни мисс Хайд.
Справедливости ради стоит заметить, что все хорошее, сказанное об этой очаровательной девушке, в сущности, было справедливо. Ее воспитала тетка, вдова компаньона в большой торговой фирме, в Лондоне. Красота Бесси затмевала ее кузин, они стали притеснять ее, и она не захотела жить у них. У нее была своя тайна — одно неприятное обстоятельство, которое не стоило никому разглашать и которое мешало ей занять желаемое место. Обстоятельство это было не так уж и важно само по себе, но общество, особенно английское, не без предрассудков. Бесси знала Фосдайка и решила посоветоваться с ним. От него последовал незамедлительный и решительный ответ:
— Говорите просто, что вы воспитывались у вашей тетки и что вам наскучило жить дома. О других ваших родных не упоминайте, а главное — ни слова о том, что вы знали меня прежде, тогда я предоставлю вам тихое место в своем собственном доме. Моя жена — женщина добрая, она будет с вами мила, но если выяснится, что мы с вами были знакомы раньше, то она захочет выяснить все подробности и не успокоится, пока все не узнает, к тому же у нее тоже есть свои предрассудки, и я сомневаюсь, что она оставит вас в Дайке.
Сначала девушка отказывалась, но Фосдайк мало-помалу дал ей понять, что, какое бы место она ни желала получить, тайну все-таки придется сохранить.
— Разумеется, все не столь страшно, но мы не сможем убедить в этом других. В порядочную семью вас не возьмут. В моем доме и в любом другом вам нельзя об этом говорить.
Бесси, наконец, согласилась. По прошествии двух лет Дайк стал ей настоящим домом. Фосдайки обращались с ней как с близкой родственницей, а бомборское общество видело в ней привлекательную девушку.
— Идите наливать чай, милая Бесси, — позвала миссис Фосдайк.
— Надеюсь, что я не заставила вас долго ждать… Так много роз пришлось обрезать, что я и забыла, который час.
— Что нового сегодня… — в Бомборо, хотел спросить Тотердель, но нахмуренное лицо Фосдайка остановило его, и он, обратившись к Бесси, окончил свой вопрос иначе, — в розовом цветнике?
— Появилась гусеница, — ответил за Бесси юрист.
Девушка закусила губы, чтобы удержаться от смеха. Тотердель просиял, как будто и это для него была важная новость, а миссис Фосдайк бросила на мужа недовольный взгляд.
Наконец, Тотердель ушел, но не потому, что хозяин дома не скрывал своего раздражения, а потому, что не о чем было больше спрашивать. Он всем по-дружески пожал руку и вышел с таким самодовольным видом, словно ощущал себя самым дорогим гостем.
— Твой крестный, Мэри, становится несноснее день ото дня, — заметил сердито Джон, когда дверь за стариком затворилась.
— Он порой назойлив, я согласна, но ведь нельзя же не принимать его. К тому же он оставит кое-что после себя. Не знаю, почему так происходит, Джон, но мы всегда нуждаемся в деньгах, хотя доход у тебя должен быть значительный.
Мистер Фосдайк заворчал. Хотя он и не говорил с женой о делах, она прекрасно помнила, что принесла ему порядочный капитал. Мэри знала, что место городского секретаря дает ему хорошее жалованье, а профессия юриста — неплохой доход. Миссис Фосдайк было также известно, что ее муж неохотно расстается с деньгами и даже придирается к хозяйственным издержкам. Эта черта казалась весьма оригинальной в человеке с таким характером, как у Джона Фосдайка, ведь подобные люди обычно все делают на широкую ногу, если, конечно, обстоятельства их не стесняют, а это вряд ли было так.
— Кстати, Джон, — сказала миссис Фосдайк после непродолжительного молчания, — крестный сообщил мне, что ему предлагают выдвинуть свою кандидатуру в муниципальный совет.
— Ему?! — воскликнул мистер Фосдайк. — Надеюсь, что он и думать об этом забудет. У нас и без него там дураков хватает. Постарайся отговорить его.
— Вряд ли у меня получится… Он добивался этого и в Лондоне, но там ему не удалось. Могу тебя заверить, что он страшно этого желает. Кроме того, он честолюбив, и ему нечем заняться, пусть это станет ему развлечением.
— Справиться с ним вам будет не сложнее, чем с другими, мистер Фосдайк, — заметила мисс Хайд, — ведь вы умеете повернуть все по-своему.
— И все же я не хочу, чтобы Тотердель был в совете! — решительно возразил Фосдайк. — Запомни, Мэри, ты должна отговорить его, и вы, Бесси, сделайте это при случае. Я же предприму все, чтобы его не избрали.
— Неужели это может представлять для тебя какую-то важность, Джон? — воскликнула миссис Фосдайк.
— Пожалуйста, выполни мою просьбу. Важность, может быть, и небольшая, но, поверь мне, у меня есть причины не желать, чтобы мистер Тотердель вошел в состав совета.
II. Как опасны бывают прогулки в парке
Увеселительное заведение «Сиринга» было известно не только в Клеркенвиле и Айлингтоне, его посещали иногда и обыватели Вест-Энда, желавшие взглянуть на забавных комиков и знаменитых акробатов.
«Сирингу» лет десять тому назад основал некий Моффат и назвал ее в свою честь. Тогда она была концертным залом с буфетом. Но то ли из-за недостатка капитала, то ли потому, что Моффат не сумел разрешить извечной проблемы — что же нужно публике, — его заведение не процветало, и лет через пять, чтобы не стать банкротом, Моффат сдал его мистеру Джеймсу Фоксборо.
Это был человек предприимчивый, энергичный и, очевидно, с капиталом. Он уничтожил прежний концертный зал и, прикупив два соседних дома, выстроил новый и назвал его «Сирингой». Новый хозяин напечатал красивые афиши, пригласил знаменитых артистов, и через три месяца новый музыкальный зал собирал аншлаги.
Можно сказать, что мистер Фоксборо сам принадлежал к театральному миру. Он был женат на Нидии Уиллоби, которая прославилась как вокалистка еще лет двадцать тому назад. Вначале она содержала его на свой заработок, но потом, по слухам, он нажил денег, разъезжая по провинциям с актерами. Его считали знатоком в театральном деле и думали, что ему в значительной степени помогает жена. Миссис Фоксборо обычно говорила так:
— Я не претендую на умение судить о достоинствах пьесы и игры. Но я знаю, какие пьесы дают хорошие сборы, а сборы часто дают пьесы далеко не самые лучшие.
И в этом отношении она, несомненно, была права. Когда ее муж отправлялся в театральные странствия, она очень хорошо управляла «Сирингой». Труппа любила миссис Фоксборо. Она хорошо видела, кто привлекал публику, а кто — нет, и хотя она понимала, что следует как можно скорее избавляться от несчастных бездарей, но по доброте душевной все же позволяла оставаться им еще на несколько недель после окончания контракта, пока они не найдут другого места.
Сама Нидия не часто появлялась на сцене. Голос у нее не пропал, и если формы ее и стали полнее и солиднее, она все-таки была красивой женщиной лет сорока. В ее густых каштановых локонах не было ни единого седого волоса, а темно-голубые глаза сияли так же, как в то время, когда пленили Джеймса Фоксборо.
Когда она пела, ее принимали великолепно: миссис Фоксборо любила петь и пела хорошо, при этом у нее доставало здравого смысла понимать, что если ее имя станет слишком часто мелькать на афишах, то прием не всегда будет восторженным. Она была женщиной смелой, энергичной, в молодости достойно выдержавшей борьбу с обстоятельствами. Теперь же Нидия наслаждалась жизнью и никогда не чувствовала себя такой счастливой, как в то время, когда муж возвращался с гастролей домой.
Кроме супруга, миссис Фоксборо нежно любила свою единственную дочь Нидию, или Нид, как ее называли близкие, — хорошенькую девушку с каштановыми волосами и темно-голубыми глазами. Черты лица Нид были неправильными, но ее очаровательная белозубая улыбка с лихвой перекрывала этот недостаток. Воспитание она получила прекрасное, особое внимание уделялось музыке, благо ее родители могли себе это позволить. Девушка очень смутно помнила те трудные времена, когда ее матери приходилось нанимать кеб,[3] потому как у них не было собственной кареты, когда они все вместе теснились в крохотной квартирке. Ей казалось, что она всегда жила в этом уютном Тэптен-коттедже, который они занимали в Риджентс-парке. Одним словом, Нид жила в полном довольстве и весьма презрительно относилась к деньгам.
