Найо Марш - Убитая в овечьей шерсти

— Да. Это было весьма любезно с ее стороны, но в тот момент, к сожалению…

— Знаю, знаю. Более срочные дела. Наше воображение рисовало вас не иначе как с накладной бородкой и в окружения наемных убийц.

Аллейн усмехнулся.

— Вынужден вас расстроить в отношении бороды.

— А как насчет убийц? Что ни говори, а любопытство, как выразилась бы покойная тетя, самое мощное оружие в арсенале Пятой колонны. Флосси, знаете ли, была моей теткой, — неожиданно добавил Фабиан. — Ее муж, долготерпеливый Артур, был моим кровным дядей, если это точное выражение. Он пережил ее на шесть месяцев. Любопытно, не так ли? Несмотря на хронический эндокардит, которым он страдал, Флосси при жизни не нанесла ему заметного вреда. Зато после ее смерти он сразу последовал за ней. Надеюсь, я не кажусь чересчур бессердечным?

— Интересно, — промолвил Аллейн, — была ли смерть миссис Рубрик ударом только для ее мужа?

— Вряд ли, — откликнулся Фабиан, бросая пронзительный взгляд на гостя. — Вы хотите сказать, что за веселой безжалостностью я прячу измученное сердце?

Он помолчал некоторое время, затем громко сказал:

— Если бы жена вашего дяди была обнаружена в плотно спрессованном состоянии в тюке с шерстью, сумели бы вы отнестись к этому факту с полнейшим самообладанием? Хотя при вашей профессии, возможно, сумели бы.

Он помедлил, затем добавил так, словно произносил непристойность:

— Мне пришлось опознавать ее.

— Не кажется ли вам, — сказал Аллейн, — что сейчас было бы как нельзя более кстати рассказать все с самого начала?

— Извините великодушно, я так и собирался. Видимо, я подсознательно считаю вас всезнайкой. Даже оракулом. С которым надо советоваться, а не сообщать сведения. Кстати, насколько вы осведомлены?

Аллейн, у которого было собственное мнение по поводу золотой молодежи, задумался, всегда ли данный экземпляр отличается такой эклектичностью речи, мышления и манер. Ему было известно, что Фабиан Лосс состоял на военной службе. Сейчас он размышлял, что привело его в Новую Зеландию и действительно ли он страдал, как сообщал в письме, от последствий травмы.

— Я хотел сказать, — произнес Фабиан, — что не стоит тратить время на бессмысленные повторения.

— Когда я принял решение посетить вас, — ответил Аллейн, — я ознакомился с делом. Я имел продолжительную беседу с младшим инспектором Джексоном, который, как вам известно, ведет дело.

— Закрыть лицо руками и разрыдаться — вот все, на что он годится, — желчно сказал Фабиан. — Ознакомил ли он вас со своими записями?

— Я получил доступ ко всем протоколам.

— Мне искренне жаль вас. Я должен сказать, что по сравнению с ними даже мой отчет может считаться образцом этого жанра.

— В любом случае, — сухо сказал Аллейн, — я бы хотел его услышать. Будем считать, что я не располагаю никакой информацией.

Он подождал, пока Фабиан переключил скорость на 50 миль в час, зажег сигарету и аккуратно потушил спичку, прежде чем бросить ее в придорожные заросли.

— Вечером, в последний четверг января 1942 года, — начал он, следуя за потоком своих воспоминаний, — моя тетя, Флоренс Рубрик, вместе с Артуром Рубриком, моим дядей, Дугласом Грейсом, ее родным племянником, мисс Теренцией Линн, ее секретаршей, мисс Урсулой Харм, ее подопечной, и со мной, сидела на теннисной площадке в Маунт Мун и готовилась к встрече патриотов, которая ожидалась через десять дней. Вдобавок к своему членству в парламенте Флосси была президентом местного комитета по реабилитации, который сама и учредила с целью адаптации военнослужащих к фермерской жизни. На собрании следовало организовать чай, после него — пиво и танцы. Флосси, вознесясь на импровизированную трибуну, которой служил пресс для шерсти, собиралась взывать к слушателям три четверти часа кряду. Она была неутомимым оратором, наша Флосси. Все это она планировала, сидя в шезлонге на теннисной площадке. Возможно, вы получите представление о ее характере, узнав, что она объявила о своем намерении через десять минут пойти в овчарню апробировать голос. Вечер выдался душный и жаркий. Флосси, которая любила повторять, что мыслить лучше в движении, маршем провела нас по розарию, не обойдя вниманием оранжерею и малинник. Изнуренные жарой, усталые после игры в теннис, ми плелись за ней следом безо всякого энтузиазма. Во время этого шествия на ней было длинное прозрачное одеяние, сколотое двумя бриллиантовыми булавками. Когда мы, наконец, сели, Флосси, разгоряченная движением и ораторскими упражнениями, стянула с себя одеяние и бросила его на спинку шезлонга. Минут через двадцать, когда она собралась снова облачиться в него, одной бриллиантовой булавки на месте не оказалось. Дуглас, будь он неладен, обнаружил пропажу, когда помогал Флосси накинуть эту хламиду, и, как угодливый дурак, тут же обратился ко всем присутствующим с предложением начать розыски. С замирающим сердцем мы сформировали поисковую партию: эти — в розарий, те — в парники… Мне достались грядки с овощами. Флосси, подстрекаемая Дугласом, настаивала, чтобы мы разделились и охватили поисками весь участок. Она имела сверхъестественное нахальство заявить, что идет репетировать речь и просит себя не беспокоить. Она проследовала по длинной садовой дорожке, обсаженной лавандой, и это был, кажется, последний раз, когда ее видели живой.

Фабиан выдержал паузу, бросил взгляд на Аллейна и сделал глубокую затяжку.

— Я позабыл о классическом исключении, — произнес он. — Ее видели в последний раз все, кроме убийцы. Ее обнаружили спустя три недели на складе братьев Ривен, закатанную в овечью шерсть с Маунт Мун, бедняжку. Я не забыл сказать, что у нас как раз шла стрижка овец? Но вы, конечно, в курсе.

— Вы искали булавку?

Фабиан откликнулся не сразу.

— Не очень охотно, разумеется, — сказал он. — Но, тем не менее, мы искали минут сорок пять. Когда стало уже слишком темно, чтобы продолжать поиски, пропажу нашел Артур, ее муж, на клумбе с цинниями, которую он уже обшаривал дюжину раз. Устав от поисков, мы пришли в дом, и все, кроме меня, выпили по порции виски с содовой. К сожалению, мне запрещен алкоголь. Урсула Харм поспешила вернуть застежку Флосси. Сарай был не освещен. Ни в гостиной, ни в кабинете Флосси тоже не было. Когда Урсула подошла к ее спальне, она наткнулась на ядовитую и лукавую записку, которую Флосси обычно вешала на дверную ручку, когда не хотела, чтобы ее беспокоили:

Урсула не удивилась и почла за благо удалиться, но не ранее, чем нацарапала добрую новость на клочке бумаги и сунула записку под дверь. Она вернулась и рассказала об этом. Мы разошлись по своим спальням, считая, что Флосси находится в своей. Мне продолжать, сэр?

— Да, пожалуйста.

— Флосси должна была выйти на рассвете, чтобы успеть на почтовую машину, затем поездом и паромом добраться до парламента, где она обычно появлялась, исполненная отваги и рвения. Накануне она всегда ложилась рано, и горе тому, кто потревожил бы ее.

Дорога, спускаясь, перешла в ложе, устланное галькой, и из-под колес выплеснулся поток чистой воды. Теперь горы высились над ними почти вплотную. Среди одиноких валунов и гигантских зарослей, которые при ярком солнечном освещении походили на факелы, клочки обнаженной земли казались красноватыми в позднем свете дня. В отдалении виднелись силуэты пирамидальных тополей над извивами холмов, где проплывала струя голубого дыма.

— Никто не встал на другое утро, чтобы проводить Флосси, — продолжал Фабиан. — Почтовая машина проходит в половине шестого. Это вид местного транспорта. Ее водит фермер, который живет отсюда миль за восемь. Он выезжает на развилку три раза в неделю и встречает правительственную почтовую машину, которой вы и воспользовались. Томми Джонс, управляющий, как правило, довозил ее до ворот. Она звонила ему, когда была готова отправиться. Когда в то утро она не позвонила, по его словам, он подумал, что кто-то из нас подбросил ее.

Фабиан повторил:

— Он подумал, что ее подвез кто-то из нас, и не встревожился. Мы, в свою очередь, не сомневались, что это сделал он. Никто не беспокоился о Флосси. Она говорила Артуру, что собирается выступить на открытом заседании. Он настроился на палату представителей и, кажется, был разочарован, не услышав, как его жена со свойственной ей энергией принимает участие в высказываниях типа «А сами вы каковы!» и «Сядьте на место», столь характерных для наших парламентских дебатов. Флосси, решили мы, не хочет тратить свой пыл преждевременно. В день ее предполагаемого отъезда прибыл грузовик, который увозит шерсть, и забрал наши тюки. Я сам видел, как их грузили.

Град мелкой гальки забарабанил по ветровому стеклу, когда они двинулись вдоль высохшего русла речки. Фабиан уронил сигарету на пол и затоптал каблуком. Костяшки его пальцев побелели, когда он вновь взялся за руль. Теперь он говорил медленнее и спокойнее.