Дороти СЭЙЕРС - ЯБЛОКО РАЗДОРА
— Вы, кажется, говорили, что обедаете сегодня у Ламсденов, — сказал мистер Фробишер-Пим, когда они сидели, покуривая после ленча, — Как вы хотите ехать? На машине?
— Я предпочел бы одолжить у вас одну из ваших верховых лошадей, — сказал Уимзи. — В городе у меня почти нет возможности ездить верхом,
— Пожалуйста, дружище. Возьмите Полли Флиндерс — небольшая тренировка ей не повредит. Боюсь только, будет довольно сыро. А экипировка у вас с собой?
— Да, я прихватил сюда старые бриджи, и в этом дождевике можно ничего не бояться. Они ведь не рассчитывают, что я буду во фраке. Между прочим, как далеко отсюда до Фримптона?
— Девять миль по шоссе, сплошное гудроновое покрытие. Но вы, конечно, сможете срезать милю или около того, если поедете через общинный выгон. Когда вы ходите выехать?
— Ну, думаю, часов около семи.
— Тогда вы, возможно, проедете мимо похоронной процессии у церкви. Если поезд не опоздает, она будет проходить там примерно в это же время.
Поезд, по-видимому, пришел вовремя, потому что, когда лорд Питер легким галопом приблизился к западным воротам церкви, то увидел остановившийся перед ними похоронный экипаж, убранный с невероятной пышностью и окруженный небольшой толпой. Его сопровождали две траурные кареты; кучер второй кареты, казалось, испытывал некоторые затруднения в обращении с лошадьми, из чего Уимзи заключил, что это, должно быть, та самая пара, которая была позаимствована у Мортимера.
Придержав по возможности Полли Флиндерс, он незаметно принял соответствующую обстоятельствам позу и, приостановившись на некотором расстоянии от толпы, наблюдал, как гроб сняли с похоронных дрог и пронесли через ворота, где он был встречен мистером Хэнкоком в полном церковном облачении, в сопровождении кадилыцика и двух факельщиков.
Солидный мужчина, одетый с величайшей тщательностью в черный сюртук и цилиндр и сопровождаемый женщиной в красивой траурной одежде и в мехах, внимательно слушал чье-то сочувственное объяснение. Это был известный шелковыми чулками фабрикант, Хэвиленд Бердок, младший сын покойного. Церковный хор довольно нестройно затянул псалом, и процессия начала медленно втягиваться в церковь Полли Флиндерс энергично тряхнула головой, и Уимзи, восприняв это как сигнал к отбытию, водрузил на голову шляпу, и послушная лошадь легким галопом понесла его к Фримптону.
Примерно через четыре мили шоссе, петляя по великолепной лесистой местности, вывело его к краю фримптонского выгона. На какое-то мгновение Уимзи заколебался, так как сумерки сгущались, а дорога и лошадь, на которой он ехал, были ему незнакомы. Оказалось, однако, что через выгон шла хорошо утоптанная верховая тропа, на которую он в конце концов и свернул. И вскоре подъехал к цели своего путешествия.
Майор Ламсден был большой веселый человек, никогда не унывающий, хотя на войне потерял ногу. У него была большая веселая жена, большой веселый дом и большая веселая семья. И вскоре Уимзи уже сидел перед камином, таким же большим и веселым, как и все в доме, и болтал с хозяином за бутылкой виски с содовой. Без всякой почтительности и с нескрываемым удовольствием он описал похороны Бердока и перешел затем к рассказу о карете-призраке. Майор Ламсден рассмеялся.
— Должен сказать, здесь и в самом деле случаются странные вещи. Взять хотя бы те огни на выгоне в прошлом году. Никто так и не смог объяснить, откуда они взялись.
— Цыгане, Дэн.
— Может быть, и так, но только никто никогда цыган здесь не видел; и загорались огни самым неожиданным образом, иногда в проливной дождь; но прежде чем к огню успевали подойти, он исчезал, и от него оставалась только влажная черная отметина. И есть на выгоне один такой участок, который животные не любят, — это вокруг того места, которое называют Столб мертвеца. Мои собаки и близко к нему не подходят. Да и весь выгон имеет плохую репутацию. Там, говорят, любили собираться разбойники.
— А не имеет ли к ним какое-нибудь отношение карета Бердоков?
— Вряд ли. Хотя все в округе верят в это. Что весьма полезно. Теперь слуги не разбегаются по ночам из дому. Ну что, приступим?
— Вы помните ту проклятую старую мельницу и три вяза у свинарника? — спросил майор Ламсден.
— Бог мой, еще бы! Я помню даже, как любезно вы тогда сдули их с местности. Они делали нас чересчур заметными.
— Потом, когда их не стало, мы даже скучали по ним… А вы помните Филпотта?
— Ну, спокойной ночи, — сказала миссис Ламсден. — И не забудьте отпустить слуг.
— О, Филпотт…
— Где ваш стакан, дружище?
— Вздор, старина. Вечер только начинается…
— Ну послушайте, почему бы вам не остаться ночевать? Моя жена будет в восторге. Я мигом все устрою.
— Нет, нет, тысяча благодарностей, но мне нужно спешить домой. Я сказал, что буду обратно. И к тому же обещал закрыть на цепочку дверь.
— Воля ваша, конечно, но дождь все еще идет. Не очень-то подходящая погодка для поездки верхом.
— В следующий раз я возьму закрытый автомобиль. А сейчас ничего с нами не случится. Дождь улучшает цвет лица, на щеках распускаются розы. Нет, нет, не будите слугу. Я сам оседлаю лошадь.
Когда они открывали дверь, шквал дождя и ветра ворвался в дом. Было половина второго ночи. Ламсден снова стал уговаривать Уимзи остаться.
— Нет, нет, спасибо, право не могу. Да и погода не так уж плоха: сыро, но не холодно. Иди сюда, Полли, стой же смирно, старушка!
Пока он седлал лошадь и подтягивал подпругу, Ламсден держал фонарь. Лошадь, накормленная и отдохнувшая, слегка пританцовывая, вышла из теплого стойла — голова высоко вскинута, ноздри втягивают влажный воздух.
— Ну, прощайте, дружище. Непременно жду вас опять. Все было просто великолепно.
— Разумеется! Боже мой, конечно! Мои лучшие пожелания супруге. Ворота открыты? Ну, пока.
— Пока.
Стоило ему очутиться за воротами, как ночь показалась светлее, хотя дождь лил по-прежнему. Где-то за нагромождением облаков пряталась луна, время от времени появляясь на небе, — тусклое пятно, бледнее своего отражения на черной дороге. С головой, набитой воспоминаниями, и желудком, наполненным виски, Уимзи что-то напевал себе под нос.
Он поднялся на холм и уже миновал то место, где верховая тропа снова подходит к шоссе, когда некоторая заминка в беге и легкий толчок заставили его обратить внимание на Полли Флиндерс.
— Вот тебе раз, — сказал обеспокоенный Уимзи и остановил лошадь.
Только теперь он заметил, какой на удивление пустынной была дорога. Ни одной машины, ни одного экипажа. Как будто он находился в дебрях Африки. Уимзи поднял лошадиную ногу и стал осторожно ощупывать ее, светя фонариком. Полли стояла спокойно, не пытаясь уклониться и не вздрагивая.
— В добрые старые времена я бы подумал, что она подхватила камень, — произнес он. — Но сейчас…
Однако его диагноз оказался правильным. Металлическая гайка, оброненная, очевидно, проехавшей телегой, застряла между подковой и копытом. Ворча, он полез за своим ножом. К счастью, в этом великолепном старинном ноже, кроме лезвий и открывалок для пробок, было еще хитроумное приспособление для извлечения из лошадиных копыт посторонних предметов.
Лошадь мягко торкнулась в него, когда он занялся ее ногой. Работать было довольно неудобно. Одной рукой он держал копыто, при этом зажимая под мышкой фонарик, а другой — орудие труда. Тихонько проклиная все эти трудности, он случайно взглянул на дорогу, и ему показалось, что он видит слабый перемещающийся свет. Рассмотреть что-либо подробнее не удавалось, потому что именно в этом месте дорога круто уходила вниз и терялась где-то у края выгона. Это не могла быть машина: свет был слишком слабый. Однако для фургона он перемещался вроде бы слишком быстро. Какое-то мгновение Уимзи раздумывал над этим, потом снова склонился над копытом.
Металлический кругляш никак не поддавался его усилиям, и, когда он прикоснулся к чувствительному месту, лошадь потянула в сторону, стараясь поставить ногу на землю. Приговаривая ласковые слова, он потрепал ее по шее. При этом фонарик выскользнул у него из-под руки. Он недовольно выругался, поставил копыто на землю и подобрал фонарик, закатившийся в траву. А когда он выпрямился и взглянул на дорогу, то увидел это.
Оно появилось из пропитанной сыростью гущи деревьев, отсвечивая призрачным лунным блеском. Не было слышно ни звука копыт, ни громыхания колес, ни позвякивания уздечки. Он увидел белые, гладкие, сверкающие плечи и воротник, лежащий на них, — бледное огненное кольцо, внутри которого ничего не было. Он увидел светящиеся вожжи, их обрезанные концы плавно двигались взад и вперед. Стремительно, не касаясь земли, бежали ноги — бесшумные копыта, несущие светлый, как дым, корпус. Возница наклонился вперед, угрожающе размахивая кнутом. У него не было ни лица, ни головы, но вся его напряженная поза говорила об отчаянной спешке. Карета была едва видна сквозь завесу проливного дождя, но Уимзи все-таки рассмотрел тускло светящиеся колеса и успел заметить в окне что-то белое, застывшее в полной оцепенелости. Бесшумная карета, лошади без головы и такой же возница — все пронеслось мимо, оставив после себя легкое дуновение и едва различимый звук — даже не звук, просто колебание воздуха. И сразу же сорвался ветер и повисла огромная пелена дождя, принесенная с юга.
