Дороти Сэйерс - Яблоко раздора

Дороти Л. Сэйерс

Яблоко раздора

— Боюсь, вы привезли с собой отвратительную погоду, лорд Питер, — с шутливым укором сказала миссис Фробишер-Пим. — Если и дальше так пойдет, день похорон будет очень плохим.

Лорд Питер бросил взгляд на мокрую зеленую лужайку, на аллею, обсаженную лавровым кустарником; поистине разверзлись хляби небесные, и дождь безжалостно хлестал по листьям, мокрым и блестящим, точно резиновым.

— Да, не очень приятный обычай — стоять на похоронах под открытым небом, — согласился он.

— Обидно, если старикам из-за плохой погоды придется сидеть дома. Ведь в таком небольшом местечке, как это, похороны — едва ли не единственное их развлечение на всю зиму.

— А что, какие-нибудь особые похороны?

— Дорогой Уимзи, — вмешался хозяин, — вы в своей маленькой деревушке под названием Лондон совершенно не в курсе наших местных событий. Таких похорон в Литл-Доддеринге еще никогда не бывало. Вы, может быть, помните старого Бердока?

— Бердок?… Позвольте, позвольте… Местный сквайр или что-то в этом роде?

— Был им, — уточнил мистер Фробишер-Пим. — Он умер в Нью-Йорке недели три назад, а хоронить его будут здесь. Все Бердоки сотни лет жили в большом доме, и все они похоронены на кладбище возле церкви. О смерти Бердока телеграфировал его секретарь, он сообщил, что гроб с телом будет отправлен, как только бальзамировщики закончат свою работу. Пароход приходит в Саутгемптон, если не ошибаюсь, сегодня утром. Во всяком случае, гроб привезут из города поездом в шесть тридцать.

— Ты пойдешь встречать его, Том?

— Нет, дорогая, в этом нет необходимости. Там и без того будет много народу из деревни. А для команды Джолиффа это вообще апофеоз их жизни; ради такого случая они даже позаимствовали у молодого Мортимера лишнюю пару лошадей. Надеюсь, они не перепутают постромки, и катафалк не опрокинется. Лошадки у Мортимера очень норовистые. К тому же, откровенно говоря, старик не заслуживал особого уважения.

— О Том, он мертв.

— В известном смысле он уже давно мертв. Нет, Агата, не стоит притворяться: старый Бердок был всего лишь злобным, завистливым и подлым негодяем. Чего стоит тот последний скандал, который он учинил!.. Ему просто нельзя было больше здесь оставаться, вот он и уехал в Штаты. Поэтому-то меня так и возмущает Хэнкок. Поставить гроб с телом старого Бердока в южном приделе да еще, чтобы Хаббард из «Красной коровы» с Даггином вместе полночи молились над ним — это уж слишком! Людям, знаете ли, такое не нравится, по крайней мере старшему поколению. Представьте себе, Хэнкок считает, раз старик такой грешник, он больше других нуждается в отпевании. Вот почему над его гробом восемь человек всю ночь будут читать молитвы.

— Восемь человек! — воскликнула миссис Фробишер-Пим.

Уимзи положил себе мармелада.

— А что думает об этом семья Бердоков? — спросил он. — Там, кажется, было несколько сыновей?

— Теперь осталось только двое: Олдин убит на войне. А один из сыновей Бердока — Мартин — сейчас за границей. Он уехал после скандала с отцом и, по-моему, с тех пор в Англии не был.

— А что это за скандал?

— Грязная в общем-то история. Одна девушка — то ли киноактриса, то ли машинистка — попала в беду. И виноват был Мартин. Но он хотел на ней жениться.

— Хотел жениться?

— Да, представьте себе. Скандал произошел страшный. Какие-то ужасно вульгарные люди ворвались в дом и стали требовать старого Бердока. Нужно признать, у него хватило смелости выйти к ним — он не из тех, кого можно запугать. Он сказал им, что никому не позволит себя шантажировать, а если они хотят, пусть возбуждают дело против Мартина. Дворецкий, естественно, подслушивал под дверью, и в деревне пошли разговоры.

— История действительно не из приятных, — подвел итог мистер Фробишер-Пим. — Разыскать адрес Мартина было непросто, но ему все-таки сообщили, и, я не сомневаюсь, он скоро приедет. Хотя, мне говорили, он снимает фильм, так что, вполне возможно, и не успеет вовремя попасть на похороны.

— Будь у него сердце, никакой фильм не помешал бы ему, — сказала миссис Фробишер-Пим.

— Дорогая, существуют такие вещи, как контракты, и очень тяжелые штрафы за их нарушение. Я думаю, Мартин просто не может позволить себе потерять большую сумму денег. Вряд ли отец что-нибудь ему оставил.

— Значит, Мартин младший сын? — спросил Уимзи, из вежливости выказывая к этому довольно избитому сюжету деревенской жизни гораздо больше интереса, чем испытывал на самом деле.

— Нет, он самый старший. Поэтому дом со всей недвижимостью по закону переходит к нему. Но земля не приносит никаких доходов. Старый Бердок сколотил состояние на каучуковых акциях, во время бума. А деньги, кому бы он их ни оставил, могут пропасть, потому что завещание еще не найдено. Вероятнее всего, он оставил их Хэвиленду.

— Младшему сыну?

— Да, он управляющий какой-то компанией в Сити, торгует шелковыми чулками. Он прибыл сразу же, как только узнал о смерти отца, и остановился у Хэнкоков. С тех пор как старый Бердок уехал в Штаты — а было это четыре года назад, — большой дом закрыт. И Хэвиленд, наверное, не станет открывать его, пока Мартин не решит, что с ним делать. Вот почему гроб поставят в церкви. А поскольку Хэвиленд остановился у Хэнкоков, то, естественно, ему не очень-то удобно возражать против свечей, молитв и всего, прочего. Однако, лорд Питер, мы чересчур докучаем вам нашими пустяками. Если вы уже позавтракали, не хотите ли пройтись по усадьбе? У меня есть несколько коккер-спаниелей, возможно, вам захочется взглянуть на них.

Лорд Питер высказал страстное желание посмотреть спаниелей, и уже через несколько минут они оказались на мокрой, посыпанной гравием дорожке, ведущей к псарне.

Собаке с ее щенками было отведено удобное, просторное помещение в конюшне. Появившийся молодой человек в бриджах и гетрах поздоровался с визитерами и принес им небольшой щенячий выводок. Уимзи уселся на перевернутое ведро и стал внимательно рассматривать щенков.

— Они хорошо сосут? — озабоченно спросил мистер Фробишер-Пим.

— Прекрасно, сэр. Она уже стала получать солодовый прикорм. И похоже, он пришелся ей по вкусу.

— Именно так. У Планкетта были небольшие сомнения на этот счет, но я слышал о прикорме только хорошие отзывы. Кстати, а где Планкетт?

— Утром он неважно себя чувствовал, сэр.

— Грустно это слышать, Мэрридью. Опять ревматизм?

— Нет, сэр. Как сказала миссис Планкетт, он пережил небольшое потрясение.

— Потрясение? Какое потрясение? Надеюсь с Элфом и Элис все в порядке?

— Да, сэр. Но дело в том, что… я понял, ему что-то привиделось?

— «Что-то привиделось»? Что ты имеешь в виду?

— Ну, сэр, что-то вроде знамения, он говорит.

— Странная история. Я должен повидать Планкетта. Он дома?

— Да, сэр.

— Тогда мы сейчас же идем к нему. Вы не возражаете, Уимзи? Не могу допустить, чтобы дело дошло до болезни. Не представляю себе, — продолжал он, направляясь мимо оранжереи к аккуратному коттеджу, возле которого протянулись несколько огородных грядок, — что могло так встревожить Планкетта? Надеюсь, ничего серьезного. Скорее всего он заглянул вчера вечером в «Усталый путник», а потом, возвращаясь домой, увидел чье-то развешанное для просушки белье.

— Нет, не белье, — машинально поправил Уимзи. С его склонностью к дедукции он тут же подметил ошибку в рассуждениях и с некоторым раздражением — дело того не стоило — пояснил: — Вчера вечером дождь лил как из ведра. Сегодня четверг, а во вторник и среду днем стояла прекрасная погода, значит, белье уже успели высушить.

— Ну… ну… тогда что-нибудь еще: столб или белая обезьянка миссис Гидденс. Планкетт, к сожалению, может иногда хватить лишку, простите за такое выражение, но он хороший собачник, так что приходится мириться. В этих местах столько суеверий… Ведьмы, знаете ли, и все такое…

Мистер Фробишер-Пим забарабанил в дверь прогулочной тростью и, не дожидаясь ответа, повернул ручку двери.

— Вы дома, миссис Планкетт? Можно войти? О, доброе утро! Надеюсь, мы вам не помешали? Видите ли, Мерридью сказал мне, что Планкетт не совсем здоров. Это лорд Питер Уимзи, мой старый друг, точнее я — старый его друг, ха, ха!

— Доброе утро, сэр. Доброе утро, ваша светлость. Я уверена, Планкетту будет очень приятно видеть вас. Входите, пожалуйста. Планкетт, мистер Пим пришел навестить тебя.

Пожилой человек, сидевший у камина, обратил к ним печальное лицо, приподнялся и, приветствуя их, приложил руку ко лбу.

— Ну, так в чем же дело, Планкетт? — осведомился мистер Фробишер-Пим с сердечностью и тактом, напоминающими манеру врача и принятую помещиками при посещении своих подданных. — Легкий приступ застарелой болезни, а?

— Нет, нет, сэр. Спасибо, сэр. Сам я совершенно здоров. Но мне было знамение. Не жилец я на этом свете.