Элизабет Джордж - Картина без Иосифа
Она и не сознавала, что по ее щекам текут слезы, пока не увидела переменившееся лицо мужчины. И тут же ее разобрал смех — слишком нелепой была ситуация. Она казалась абсурдной до дикости, эта физическая боль, терзавшая их обоих. Они перебрасывали ее между собой, будто теннисный мячик.
Он извлек из кармана пальто носовой платок и сунул его, смятый, в ее руку.
— Вот, возьмите. — Его голос был серьезным. О я совсем чистый. Я пользовался им только один раз. Вытер дождевые капли с лица.
Дебора засмеялась с дрожью в голосе. Промокнув влагу под глазами, она вернула платок владельцу.
— Мысли сами выстраиваются в цепочку, правда? Каким-то непостижимым образом. Вы уверены, что достаточно защищены. Потом внезапно говорите что-то, кажущееся на поверхности таким разумным и безопасным. И все-таки отнюдь не защищены от того, чего стараетесь не чувствовать.
Он улыбнулся. Остальной его облик казался уставшим и стареющим, морщины возле глаз и висящая под подбородком кожа, но вот улыбка была приятной.
— Со мной тоже случилась неожиданная вещь. Я пришел сюда просто в поисках места, где мог пройтись и подумать, не рискуя промокнуть до нитки, и вот набрел на этот рисунок.
— И подумали про святого Иосифа, хотя вам было не до этого?
— Нет. Вообще-то я часто о нем думаю. — Он сунул носовой платок в карман и продолжал, стараясь говорить более легко и бодро: — Вообще-то я предпочитаю гулять в парке. Я как раз направлялся в парк Сент-Джеймс, когда снова пошел дождь. Обычно я люблю обдумывать свои проблемы на свежем воздухе. В душе я деревенский житель, и когда мне приходится что-либо осмыслить или принять решение, я всегда стараюсь выбраться на прогулку. На мой взгляд, хорошая прогулка прекрасно освежает голову. Да и сердце тоже. Заставляет проще смотреть на правые и неправые вещи в жизни — на «да» и «нет».
— Проще смотреть, — повторила она его слова. Но не справляться с ними. Во всяком случае, не мне. Я не могу говорить «да» просто потому, что люди от меня этого ждут, не важно, как бы правильно это ни было.
Он опять взглянул на рисунок. Еще плотнее свернул музейный план.
— Я тоже не всегда могу сказать «да», — согласился он. — Вот и выхожу прогуляться. Люблю кормить воробьев на мосту в парке Сент-Джеймс, глядеть, как они клюют корм с моей ладони, и решать свои проблемы. — Он пожал плечами и грустно улыбнулся. — Но тут пошел дождь.
— Тогда вы отправились сюда. И увидели, что тут нет святого Иосифа.
Он протянул руку к шляпе и водрузил ее на голову. Поля бросили треугольную тень на его лицо.
— А вы, как я полагаю, увидели Младенца.
— Да. — Дебора с усилием раздвинула губы в напряженной улыбке. Огляделась, словно ей тоже требовалось собрать перед уходом свои вещи.
— Скажите мне, это тот ребенок, которого вы хотите, или тот, который умер, либо тот, от которого вы хотите избавиться?
— Избави?…
Тут он быстро поднял руку.
— Тот, которого вы хотите, — произнес он. — Простите, я должен был сразу понять. Понять эту тоску. Боже милостивый, почему мужчины такие глупцы?
— Он хочет, чтобы мы взяли приемного. А я хочу своего ребенка — его ребенка — семью, настоящую, такую, которую создали мы, а не такую, какая выдается по заявлению. Он принес домой бумаги. Они лежат на его письменном столе. Мне остается лишь заполнить мою часть и поставить подпись, но я чувствую, что просто не в силах сделать это. Я говорю ему, что тот ребенок никогда не станет моим. Ведь его родила не я. Не мы. Я все равно не смогу его полюбить, ведь он не мой.
— Все очень верно. Вы не сможете его полюбить. Она схватила его за руку. Шерстяная ткань его пальто была влажная и колючая.
— Вот вы все понимаете. А он нет. Он говорит, что бывают привязанности посильней кровных. Но они не для меня. И я не могу понять, почему они что-то для него значат.
— Вероятно, оттого, что он знает — мы, люди, любим в конечном счете то, за что нам пришлось бороться — то, за что мы отдадим все на свете, — гораздо больше, чем вещи, доставшиеся нам случайно.
Она отпустила его рукав. Ее рука со стуком упала на скамью. Этот мужчина повторил слова Саймона. С таким же успехом в этом зале мог бы находиться ее муж.
Она удивилась, что излила душу незнакомому человеку. Мне отчаянно нужен кто-то, кто сможет меня понять, решила она, я ищу поддержки. Сейчас мне даже безразлично, кем окажется этот человек, лишь бы он понял меня, признал мою правоту и позволил настаивать на своем.
— Я ничего не могу поделать. Я так чувствую, — произнесла она упавшим голосом.
— Дорогая моя, я не уверен, что кто-либо другой вел бы себя иначе. — Мужчина размотал шарф, расстегнул пальто и полез в карман пиджака.
— Думаю, вам необходима прогулка на свежем воздухе, чтобы проанализировать сложившуюся ситуацию, — сказал он. — Необходимо бескрайнее небо и раздольные пейзажи. Всего этого в Лондоне нет. Если вам захочется погулять на севере, буду рад вас видеть в Ланкашире. — Он вручил ей визитную карточку.
«Робин Сейдж. Дом викария. Уинсло».
— Вик… — Дебора подняла глаза и увидела то, что прежде скрывали пальто и шарф — плотный белый воротничок Как она сразу не поняла, кто он, по цвету одежды, по разговору о святом Иосифе, по той почтительности, с какой он разглядывал рисунок да Винчи.
Не удивительно, что она так легко поделилась с ним своими горестями и бедами. Она исповедовалась англиканскому священнику.
ДЕКАБРЬ: СНЕГ
Брендан Пауэр резко оглянулся на скрип двери. В ледяной холод ризницы церкви Св. Иоанна Крестителя в деревне Уинсло вошел его младший брат Хогарт. За его спиной органист, в сопровождении одинокого, дрожащего голоса, играл: «Все мы, кто жаждет облегчения», как продолжение к «Пути Господни неисповедимы». Брендан почти не сомневался, что оба хорала являются сочувственным, но непрошеным комментарием к событиям этого утра.
— Ничего, — сказал Хогарт. — Ни грамма. Ничуточки. И никакого викария. С ЕЕ стороны все стоят на ушах, Брен. Ее мать стонет по поводу испорченного свадебного завтрака. ОНА шипит и обещает отомстить какой-то «грязной свинье», а ее отец просто ушел «разыскивать гнусную церковную крысу». Ну и публика эти самые Таунли-Янг.
— Может, ты уже сорвался с крючка, Брен. — Тайрон, старший брат и достойный человек, единственный, кто мог бы по праву находиться в этой ризнице помимо священника, произнес эти слова с осторожной надеждой, когда Хогарт прикрыл за собой дверь.
— Не дождешься, — возразил Хогарт. Он полез в карман своей взятой напрокат визитки, которая не могла скрыть его плечи, напоминавшие склоны горы Пендл-Хилл. Достав пачку «Силк Кате», он зажег сигарету, и спичка, догорая, полетела на холодный каменный пол. — Она крепко схватила его за задницу, точно тебе говорю. Так что не надейся. И извлеки из этого урок. Держи свое хозяйство в штанах и не доставай, пока не найдешь для него подходящий домик.
Брендан отвернулся. Оба брата любили его и, каждый по-своему, пытались теперь утешить. И все же ни шутки Хогарта, ни оптимизм Тайрона не могли изменить реальность этого дня. Адское пламя или потоп — скорее адское пламя, — но ему все равно никуда не деться от Ребекки Таунли-Янг. Он старался не думать об этом с той самой минуты, когда она заехала в его офис в Клитеро с результатами теста на беременность.
— Сама и не знаю, как это произошло, — заявила она. — У меня никогда в жизни не было регулярных месячных. Мой врач даже говорил мне, что я должна пройти какой-то там курс лечения, чтобы они стали регулярными, если я захочу когда-нибудь завести семью. И вот что теперь получилось, Брендан
Гляди, что ты со мной сделал, — ясно читалось в ее глазах. — А ведь ты, Брендан Пауэр, младший партнер папиной юридической конторы! Ай-ай-ай. Какой стыд, теперь тебя ждут неприятности.
Но ей и не требовалось ничего говорить. Ей нужно было лишь скромно потупиться и прошептать:
— Брендан, ума не приложу, что сказать папе. Что же мне делать?
Любой мужчина на месте Брендана посоветовал бы своей партнерше сходить к врачу, а сам спокойно продолжил работу. Однако Брендан знал, что через восемнадцать месяцев Сент-Джон Эндрю Таунли-Янг должен решить, кому из сотрудников фирмы передать свои дела и свой капитал, когда нынешний старший партнер уйдет на пенсию, и привилегии, связанные с этим решением, таковы, что Брендан не может с легкостью от них отказаться: дорога в общество, новые клиенты из класса Таунли-Янгов и стремительный взлет карьеры.
Возможности, открывавшиеся перед ним в случае покровительства Таунли-Янга, побудили Брендана связаться с его двадцативосьмилетней дочерью. Они-то и стали главным мотивом. Он работал на фирме чуть больше года. Ему хотелось занять свое место в мире. Таким образом, когда Сент-Джон Эндрю Таунли-Янг передал Брендану через старшего партнера приглашение сопровождать мисс Таунли-Янг на Коуперскую ярмарку лошадей и пони, он счел его за улыбку фортуны и не стал отказываться.
