Джон Карр - Убийство арабских ночей
Распахнув дверь кураторской, мистер Гейбл и светловолосый молодой человек вышли в зал, и я в первый раз получил возможность услышать, о чем они говорят. Разговор показался мне совершенно нелепым и даже полным растерянности, но я привожу его дословно и ручаюсь за точность, ибо находился не далее чем в десяти футах от собеседников.
«…но на самом деле он не может быть Иллингуордом! — запротестовал мистер Гейбл; говорил он тихо, но чувствовалось, что готов сорваться на крик. — Провалиться мне на этом месте, Рон, говорю тебе, что этот тип чокнутый! Он назвался Уоллесом Берри из Скотленд-Ярда и процитировал вирши о шотландцах, в жилах которых течет кровь Уоллеса».
(В скобках могу добавить, что порой память откалывает удивительные номера, ибо я совершенно не помнил, чтобы цитировал вдохновенные строки Роберта Бернса.)
«Мы крепко вляпались, — безапелляционно заявил его собеседник, в котором я уже определил заматерелого негодяя Холмса, — секретарь, предавший своего хозяина. — Иди поговори с Пруэном. Он все время был на дверях. Когда этот тип вошел, Пруэну он сразу же показался подозрительным. А затем не прошло и десяти минут после появления Иллингуорда — если это в самом деле он, — как явился настоящий актер из театрального агентства!..»
Мистер Гейбл растерялся.
«Но почему Пруэн не предупредил нас? — вопросил он. — И в таком случае куда делся настоящий актер из агентства? Ко мне он не подходил. Куда он запропастился?»
«Понятия не имею! И похоже, никто не знает! — развел руками Холмс. — Пруэн не рискнул покинуть свой пост у дверей на случай неожиданного появления Маннеринга; актер тут так и не появился, о чем Пруэн после встречи с ним и не подозревал. Значит, Пруэн не отходил от дверей, а когда я спустился, он мне все рассказал, и я сразу же побежал обратно к тебе… Слушай, Джерри, чего мы тут ждем? Ради бога, давай вернемся, выпустим Иллингуорда из лифта, извинимся перед ним и попробуем успокоить! Я думаю, он не станет поднимать шума. Если старик узнает, я потеряю работу, Сэма с позором выгонят из дипломатов — ты же знаешь старого Аббсли; да и тебя выставят из дома, не говоря уж о том, что будет с Мириам. Все это надо как-то загладить».
Откровенно говоря, сэр, для члена подобной банды речь была довольно странной. Говорил он так спокойно и с таким здравомыслием, что я про себя заколебался. Возможно ли, что один из членов этой шайки оказался не таким кровожадным, как его сподвижники? Или же тут произошла какая-то ошибка? Но у меня не было времени размышлять и прикидывать, ибо от группы, стоящей у дверей, отделился этот лжеперс Бакстер и торопливо направился к паре, стоящей под моим вентилятором. По пути ему пришлось миновать ряд витрин с разнообразным оружием, а также пять карет, выставленных на другой стороне зала. Проходя мимо большой черной кареты незнакомого мне типа, он приостановился и уставился на пол сразу же у ее задка. Нагнувшись, он залез под кузов, и колонна на несколько секунд скрыла его из вида; затем он снова появился, держа на ладони какой-то маленький черный предмет, который с этого расстояния я не мог толком рассмотреть, хотя обладаю довольно острым зрением. Все это, как я говорил, имело место во время разговора двух сообщников, и тон, которым мистер Гейбл упоминал обо мне, не мог смягчить ни ноющую шишку на голове, ни униженное состояние моего духа.
«Да, пожалуй, нам придется сворачиваться, — сказал мистер Гейбл. — Уже одиннадцать часов, у нас ничего не подготовлено, в лифте сидит этот маньяк, а тут еще человек из агентства Брайнерда вошел в музей и… о господи!»
В это мгновение человек, именующийся Бакстером, в своем синем шитом одеянии подлетел к ним. Я сделал вывод, что его лицо было искусственно подсмуглено (ему все время хотелось потрогать его, и он чисто кошачьим жестом подносил руки к лицу) и что под высокой папахой у него напялен черный парик, который сейчас растрепался. Его взволнованная речь была перенасыщена выражениями типа «Я вам говорю!» и «К черту!». Должен признаться, меня охватило удивление, ибо в этой пугающей ситуации в кровожадных разглагольствованиях этой публики появилась какая-то странная нотка, словно я слушал разговор школьников.
«Нет, мы ничего не будем отменять, — фыркнул Бакстер. — Кто сказал — сворачиваться? Теперь у нас нет пути назад. — Едва только мистер Гейбл стал объяснять ситуацию, Бакстер резко прервал его: — Бабские разговоры! Пусть этот зануда, кто бы он ни был, остается в лифте. Разве так не лучше? Как только подойдет время, мы его выпустим и натравим на Маннеринга, что только усилит эффект… Но вот что я хочу знать — где актер, которого мы наняли? Пруэн говорит, что он вошел в здание; он же не мог исчезнуть как привидение, разве что удрал через черный ход. В любом случае, что тут за чертовщина происходит? Вы только посмотрите!»
Он протянул ладонь, на которой лежал тот небольшой предмет, который он, по всей видимости, подобрал. Рискуя свалиться, я приник к отверстию и увидел клочок черных волос или шерсти в виде накладных усов.
«Я тут обыскался в поисках, — проворчал он. — Ринки заверил, что я должен носить их. Он прямо помешался в своем стремлении всех украсить растительностью. Наконец я нашел эту штуку на полу. Далее — где мой кинжал? Его-то я найти не могу. Как, черт побери, я смогу сыграть свою роль без кинжала? Это самая важная деталь. Рон, ты тут хозяин — где мой кинжал?»
«Не имею ни малейшего представления, — ответил Холмс; говорил он, сжав челюсти, точно как мой друг мистер Мэрдок, когда занимается чревовещанием на церковных праздниках. — Я открыл витрину и положил его на лестницу, чтобы ты его увидел. Тебе приходит в голову, что тут есть вещи более важные, чем поиски твоего кинжала? Вот, например… Сэм!»
Бакстер, выругавшись, развернулся и снова заторопился в переднюю часть музея. Эта пара, переговариваясь на ходу, поспешила за ним, и я, удерживаясь на своем насесте, старался проследить за ними. Не могу определить, каким образом я потерял равновесие, хотя я замечал, что когда погружен в размышления, то могу сделать неверное движение (моя жена часто жалуется, что я виновник многих поломок в доме). Как бы там ни было, я слишком далеко отклонился, ящик отлетел в сторону, и я спасся от падения лишь тем, что ухватился за выступ под вентилятором, который и помог мне безболезненно оказаться на полу. И снова, сэр, должен сказать — в падении ящика сказалась рука Провидения. Ибо когда я лихорадочно пытался восстановить прежнее положение, мои пальцы наткнулись на что-то холодное; короче говоря, они нащупали лезвие топорика, лежащего на полу в лифте. Я чуть не закричал от радости, коснувшись его, ибо, несмотря на боль от синяков, на унизительное положение и нервное напряжение, я быстро преисполнился желания схватиться врукопашную с этими преступниками; не без стыда признаюсь, что у меня даже слезы выступили на глазах. Вооруженный топориком, подобно индейским воинам на улицах Майами, я мог бросить вызов своим врагам и говорить с ними на языке воинственных семинолов:
Я разнесу ваши полчища — и не склоню перед вами колени!Никогда мои руки, познавшие радость свободы,не обретут тяжесть оков,Под грохот бури они будут метать громы и поражать молниями!
Нет-нет, сэр Герберт, у вас нет необходимости столь энергично побуждать меня к продолжению рассказа. Я несколько отклонился, цитируя эти строчки, однако потому лишь, что без всякого удовольствия вспоминаю вид, который открылся моим глазам, когда я снова вскарабкался на ящик. Поверьте, он был полон предельного ужаса, да позволено мне будет перейти к прозе в описании его.
Как я уже указывал, смотрел я как раз прямо через зал, на ряд карет вдоль противоположной стены. Чуть левее, но так, что я мог непрерывно за ней наблюдать, стояла огромная черная карета, о которой я тоже упоминал. Все члены этой группы собрались в дальнем верхнем от меня углу зала около дверей с надписью «Персидская галерея»; они были по другую сторону ряда карет, впереди них и не видели то, что увидел я. Я слышал отзвуки их глупой болтовни, но не прислушивался к ним. Ибо дверь дорожного экипажа стала медленно приоткрываться.
Залитая голубоватым лунным сиянием, она распахнулась как раз напротив меня. Я увидел, что карета достаточно вместительна, чтобы принять в себя человека во весь рост; тот, кто стоял в ней, слегка наклонился и уставился на какую-то внушительную груду у себя под ногами, придерживая правой рукой дверцу кареты, чтобы в нее попало побольше света. Этот человек был в обыкновенной форме констебля; первой моей мыслью было, что наконец-то явилась полиция, но тут я вспомнил упоминание моего хозяина, что один из членов их шайки будет в полицейском мундире. Подперев дверь ногой, он нагнулся и сильным рывком приподнял с пола эту бесформенную груду. И тут только я увидел, что это тело человека, голова которого была обращена в мою сторону; поддельный полисмен ухватил неизвестного за плечи и приподнял. Придерживая его одной рукой, другой он взялся за затылок — скорее всего, за волосы или за поля плотно надвинутой шляпы — и повернул голову, так что я смог увидеть лицо этого человека.
