Найо Марш - Убитая в овечьей шерсти

Бен Вилсон был сортировщиком, первым человеком среди стригалей, уже пожилым; он торжественно обменялся рукопожатием с Аллейном и ничего не сказал. Фабиан объяснил цель прихода Аллейна, но сортировщик смотрел в пол и продолжал безмолвствовать.

— Давайте отойдем немного, — предложил Аллейн, и они отошли к двойным дверям в дальнем конце сарая, где стояли, окруженные солнечным светом и безмолвием Бена Вилсона. Аллейн открыл свой портсигар, мистер Вилсон произнес «благ-рю» и взял одну сигарету.

— Все та же старая история, — сказал Фабиан, — но мы надеемся, Бен, что мистеру Аллейну удастся сделать больше, чем другим. Нам повезло, что мы нашли его.

Мистер Вилсон посмотрел на Аллейна, затем на пол. Он курил осторожно, прикрывал сигарету ладонью. У него был вид человека, положившего себе за правило не давать никаких авансов.

— Вы присутствовали при стрижке в прошлом году, когда была убита миссис Рубрик, не так ли, мистер Вилсон? — спросил Аллейн.

— Правильно, — подтвердил сортировщик.

— Я боюсь, вам уже надоела полиция со всеми этими вопросами.

— Правильно, — повторил сортировщик.

— Боюсь, что мне придется задать вам те же самые вопросы.

Аллейн подождал, и мистер Вилсон, чрезвычайно самопоглощенный, недоверчивый, спокойный и неприязненный, изрек:

— Не стоит говорить об этом.

— Ладно, — произнес Аллейн, — тогда приступим. В ночь на 29 января, когда миссис Рубрик оглушили, удушили, связали и в тюке шерсти отправили в пресс, вы, как всегда, находились в овчарне?

— Я был на другом берегу озера, — пробормотал Вилсон, точно это само собой разумелось.

— Во время убийства? Вполне вероятно. На танцах, не правда ли? Но — прошу прощения за возможную ошибку — сарай находился в вашем распоряжении во время стрижки?

— Правильно.

— Вы, должно быть, осмотрели его перед отбоем?

— Тут не на что особенно смотреть.

— На овечьи дыры, например. Они были закрыты?

— Правильно.

— А мешковина над входом была опущена?

— Правильно.

— Была ли она закреплена?

— Она прибита двумя-тремя гвоздями, и мы опускаем ее.

— Ясно. А груда мешков и тюков у основного входа — лежала ли она так, что каждый входящий и выходящий должен был неизбежно задеть ее?

— Я бы сказал, да.

— Не было ли заметно утром, что кто-то прикасался к ним?

Мистер Вилсон отрицательно покачал головой.

— Вы обратили на них внимание?

— Правильно.

— Из-за чего?

— Я велел мальчикам убрать их, а они не убрали.

— Возможно ли открыть двери снаружи?

— Невозможно.

— Они укреплены изнутри?

— Правильно.

— Есть ли хоть малейшая возможность, что кто-то остался в сарае, спрятавшись, после отбоя?

— Ни малейшей.

— Миссис Рубрик должна была войти через вход, завешенный мешковиной?

Мистер Вилсон проворчал:

— Она была маленькая. Должно быть, она просто ткнула мешковину внутрь.

— Возможно. А ее убийца должен был залезть в сарай этим же путем, если мы исключаем возможность проникновения через овечьи дыры.

— Похоже на то.

— Где лежало железное клеймо в момент отбоя?

— За дверями, на полу.

— То есть за входом с мешковиной. И горшочек с краской был там же, верно?

— Правильно.

— Где было клеймо на следующее утро?

— Молодой Клифф говорит, что оно было сдвинуто, — произнес мистер Вилсон во внезапном порыве красноречия.

— Он убрал его?

— Правильно. Он первым обратил внимание на клеймо. И полицию навел.

— Может быть, вы заметили что-нибудь необычное в то утро, мистер Вилсон? Хотя бы пустяк?

— Слушайте, — проговорил мистер Вилсон, переведя свой тускло-голубой взгляд на овец в дальнем углу, — я все сказал сержанту и младшему инспектору. Они записали каждое слово. И остальные сказали то же самое, слово в слово.

— Я знаю, — согласился Аллейн. — Пусть это глупо, но я хотел бы услышать все сам. Возможно, для Кларка или Джексона ничего нового и не может быть в овчарне. Они новозеландцы, они на этом собаку съели.

Вилсон рассмеялся — удивленно и презрительно.

— Они? — повторил он. — Да они в овчарне, как два жирафа, эти чудаки.

— В таком случае, — упорствовал Аллейн, — я бы хотел услышать всю историю от вас.

— Не было никакой истории, — произнес Вилсон с раздражением. — Я вам говорю. Нет никакой истории.

— Просто расскажете мистеру Аллейну поподробней, как вы открыли овчарню и начали день, Бен, — сказал Фабиан.

— Вот именно, — поспешно согласился Аллейн. — Я просто хочу услышать, как вы справлялись с ежедневными делами в тот день, шаг за шагом. Шаг за шагом, — повторил Аллейн. — Поставьте себя на мое место, мистер Вилсон. Вообразите, что вам нужно выяснить, что происходило на рассвете на фабрике пряностей, или в пансионе для благородных девиц, или в родильном доме, — Аллейн подвинул Вилсону пачку сигарет и нервно похлопал Вилсона по плечу: — Будьте умницей, расскажите.

— Благ-рю, — хмуро сказал Вилсон, прикуривая от собственного окурка. — Ну ладно, — произнес он решительно, и Аллейн опустился на тюк с шерстью.

Мистер Вилсон оказался лучшим рассказчиком, чем можно было ожидать. Правда, у него была склонность перескакивать с места на место, что затрудняло понимание, но с помощью Фабиана он справился. Картина рабочего дня в овчарне была, наконец, восстановлена.

Все в то утро находились в дурном настроении. У мистера Вилсона случился приступ гастрита, которому он был подвержен и который напомнил о себе в ту ночь. Без четверти два, когда они вернулись с танцев, его попросту скрутило, и остаток ночи он провел далеко не лучшим образом. Нет, в сарае ничего особенного не заметили. Как понял Аллейн, они были не в настроении что-либо замечать. Грузовик с фермы проколол шину, не доехав до ворот, и они решили оставить его там до утра. Они прошагали пешком около полумили, и действие выпитого значительно ослабело. Говорили мало, пока не поравнялись с овчарней, а тут внезапно между двумя стригалями вспыхнул спор о политике. «Я велел им заткнуться», — сказал мистер Вилсон.

Встать пришлось на рассвете. Небо было обложено тучами, и, когда Элби Блек пошел открывать овчарню, заморосило. Если бы дождь продолжался, это значило бы, что после стрижки овец, стоявших под навесом, люди будут в вынужденном простое, пока не обсохнет следующая партия. Это была последняя стрижка, и днем ожидался грузовик. Элби Блек хотел зажечь фонарь и обнаружил, что мальчишки не налили в него керосин, несмотря на его приказ. Он выругался и решил взять свечу, однако выяснилось, что она прогорела до огарка и так расплющилась, что фитиль утонул в воске. Он принес новую свечу, вытащил и выбросил огарок. К этому времени стало достаточно светло и без нее. Когда пришел сортировщик, Элби излил ему свои жалобы, и у мистера Вилсона, изнуренного недомоганием, развязался язык. Он рассердился еще больше, найдя, как он выразился, «колтун шерсти» в ларе № 2, которого не было накануне во время отбоя. Вся перепутанная, шерсть выглядела, как будто ее переворошили сверху донизу, а потом старались скатать, как положено.

— Шерсть распределяется в лари согласно качеству? — спросил Аллейн.

— Правильно. Она лежала в своем ларе. Я решил, что мальчишки забрались в овчарню, когда мы были на танцах, баловались и перепутали шерсть.

Однако мальчики энергично отрицали все обвинения. Они клялись, что заправили лампу и не трогали свечу, в которой воску оставалось еще футов на пять.

Явился Томми Джонс и натянул спецодежду, которая висела возле доски. Он попал ногой в разорванный шов, и дыра поползла дальше. Он немедленно обвинил Элби Блека, что тот пользовался его спецодеждой, которая была совсем новая. Элби Блек горячо отрицал это. Томми Джонс обнаружил несколько темных пятен на спецовке и сильно ругался.

Люди начали стрижку. Промокших овец собрали под навесом, чтобы они обсохли, пока же стригли сухих. Пришли Дуглас и Фабиан, обеспокоенные погодой. К этому времени почти все были в отвратительном расположении духа. Один из стригалей сильно порезал живот овцы, и Дуглас, оказавшийся поблизости, ступил в лужицу крови. «Ох, и ругался же он!» — добавил мистер Вилсон с видом знатока.

В этот момент появился Артур Рубрик, он шел с трудом и сильно задыхался. «И, — сказал мистер Вилсон, — хозяин почувствовал неладное и спросил у Томми Джонса, что случилось. Томми застонал, что все кругом как сговорились. Они стояли прямо у сортировочного стола».

— Можете ли вы припомнить их разговор? — спросил Аллейн.

— Могу, но там ничего такого не было.

— Пожалуйста, вы меня очень обяжете, мистер Вилсон.

— Ничего особенно не сказали. Томми Джонс иногда злится. В тот раз он сказал, что это не люди, а куча ленивых подонков.