Артур Дойл - Собака Баскервилей (сборник)

Я с удовольствием последовал его примеру, поскольку воздух был просто ледяной и из дома мы вышли не позавтракав.

Только после того, как мы выпили горячего чаю на вокзале и заняли места в идущем в Кент поезде, мы почувствовали, что достаточно согрелись, он – для того, чтобы рассказывать, я – для того, чтобы слушать. Холмс достал из кармана записку и прочитал вслух:

«Эбби-Грейндж, Маршем, Кент.

3 часа 30 минут.

Дорогой мистер Холмс,

Я был бы Вам бесконечно благодарен, если бы Вы нашли возможным немедленно выехать, чтобы помочь мне с крайне необычным делом. Этот случай как раз по вашей части. Леди я выпускаю, но прослежу, чтобы все здесь осталось так, как есть, и никто ни к чему не прикасался. Прошу Вас, не теряйте ни минуты, потому что сэра Юстеса оставить здесь будет трудно.

Искренне Ваш,

– Хопкинс обращался ко мне семь раз, и во всех случаях его вызовы имели под собой серьезное основание, – сказал Холмс. – По-моему, каждое из этих дел попало в ваши записки, а я должен признать, что ваше умение выбирать все-таки компенсирует многое из того, что мне не нравится в ваших рассказах. Ваша неискоренимая привычка смотреть на все с точки зрения занимательности, забывая о научности, загубила хорошее начинание, которое могло бы вылиться в прекрасное практическое пособие. Вы оставляете без внимания тончайшую, требующую филигранного мастерства работу в угоду броским подробностям, которые могут возбудить интерес читателя, но ничему его не научат.

– Почему бы вам самому в таком случае не взяться за перо? – с чувством легкой обиды спросил я.

– Возьмусь, дорогой Ватсон. Обязательно возьмусь. Сейчас я, как вы знаете, довольно занят, но годы старости я планирую посвятить составлению учебника, в котором была бы собрана вся премудрость сыщицкой науки. Дело, за которое мы возьмемся сейчас, должно быть, связано с убийством.

– Так вы думаете, что этот сэр Юстес был убит?

– Полагаю, что да. Почерк Хопкинса указывает на сильное волнение, а он не относится к легко возбудимым людям. Да, судя по всему, мы имеем дело с насилием и тело оставили для того, чтобы мы его осмотрели. Из-за какого-нибудь самоубийства он не стал бы меня вызывать. Что касается леди, наверное, когда случилась трагедия, ее заперли в другой комнате. Нам с вами, Ватсон, предстоит окунуться в жизнь высшего общества: дорогая бумага, монограмма «Ю. Б.», родовой герб, пышный титул. Думаю, Хопкинс не подведет и на этот раз и утро будет достаточно интересным. Преступление было совершено сегодня ночью до двенадцати часов.

– Как вы могли это узнать?

– Просмотрел расписание поездов и подсчитал время. Сначала нужно было вызвать местную полицию, той – связаться со Скотленд-Ярдом, туда должен был выехать Хопкинс и, в свою очередь, вызвать меня. Все это продолжалось бы целую ночь. Впрочем, вот и Чизилхерст, скоро мы все будем знать точно.

Проехав пару миль по узким проселочным дорогам, мы оказались у ворот парка, которые открыл нам старик привратник с бледным как мел взволнованным лицом, которое свидетельствовало о том, что здесь произошло какое-то страшное несчастье. Аллея шла через прекрасный парк между старыми вязами и упиралась в невысокий, но очень вытянутый в длину дом, фасад которого был украшен колоннами в стиле Палладио. Средняя часть здания была явно очень старой, ее стены были сплошь увиты плющом, но большие окна указывали на то, что в архитектуру дома были внесены современные изменения. Одно из окон, похоже, было пробито в стене совсем недавно. Подтянутый, по-юношески стройный инспектор Стэнли Хопкинс с встревоженным лицом встречал нас в дверях.

– Я очень рад, что вы приехали, мистер Холмс. И вы тоже, доктор Ватсон! Правда, если бы можно было вернуть время назад, я бы теперь не стал вас беспокоить, поскольку леди, когда пришла в себя, рассказала, что произошло, настолько подробно, что нам уже, по сути, и делать-то нечего. Помните луишемскую банду взломщиков?

– Вы имеете в виду троих Рэндаллов?

– Да, отец и два сына. Это их работа. Я в этом не сомневаюсь. Две недели назад они поработали в Сиденгаме. Их видели, и свидетели могут их описать. Конечно, странно, что они пошли на новое дело в том же районе, да еще так скоро, но это точно они. И на этот раз дело пахнет виселицей.

– Так, значит, сэр Юстес мертв?

– Да, ему проломили голову его же собственной кочергой.

– Сэр Юстес Брэкенстолл, как сказал кучер?

– Совершенно верно… Один из самых богатых людей в Кенте. Леди Брэкенстолл сейчас в гостиной. Бедная женщина, представляю, что ей пришлось пережить! Когда я ее увидел, она была ни жива ни мертва от страха. Лучше будет, если вы сначала поговорите с ней, пусть она сама вам расскажет, что здесь случилось, а потом мы вместе осмотрим столовую.

Леди Брэкенстолл оказалась женщиной необыкновенной. Изящная гибкая фигура, плавные женственные движения, золотистые волосы и голубые глаза, изумительной красоты лицо, которое, должно быть, дышало здоровьем до того, как недавняя трагедия оставила на нем след в виде впалых щек и покрасневших век. Было заметно, что пострадала она не только морально, но и физически, поскольку над одним глазом расползался и набухал ужасного вида фиолетовый кровоподтек, который ее горничная, высокая строгого вида женщина, усердно смачивала раствором уксуса. Когда мы вошли, леди лежала на кушетке, но быстрый внимательный взгляд, которым она встретила нас, и настороженное выражение прекрасного лица указывали на то, что ни самообладания, ни мужества она не лишилась. Леди была в легком пеньюаре, синем с серебром, но на спинке кушетки рядом с ней лежало черное, отделанное блестками нарядное платье.

– Ведь я уже все рассказала вам, мистер Хопкинс, – устало произнесла она. – Вы не могли бы сами повторить? Ну хорошо, если вы считаете, что это необходимо, я расскажу этим джентльменам, что произошло. Они уже были в столовой?

– Я подумал, что лучше будет, если они сначала выслушают вас, ваша светлость.

– А нельзя ли как-нибудь побыстрее покончить с этим? Мне страшно думать, что он все еще лежит там. – Тут она вся задрожала и закрыла лицо руками. И от этого движения рукава ее пеньюара соскользнули с предплечий, обнажив руки до локтя. Холмс удивленно воскликнул:

– У вас и здесь травмы, мадам! Что это?

Два ярких пятна багровели на белоснежной руке. Она поспешно прикрыла их.

– Ничего. Это не связано с тем ужасом, который произошел ночью. Если вы с другом готовы слушать, я вам расскажу все, что мне известно.

Я – жена сэра Юстеса Брэкенстолла. Мы поженились около года назад. Я думаю, мне нет смысла скрывать, что наш брак оказался неудачным. Боюсь, наши соседи все равно вам об этом расскажут, даже если бы я попыталась это отрицать. Возможно, в этом есть и часть моей вины. Я росла и воспитывалась в более свободном и не таком консервативном духе Южной Австралии, и вся эта английская жизнь, с ее чопорностью и строгим соблюдением правил, не для меня. Но главная причина заключается совсем в другом, и об этом знают все. Сэр Юстес был алкоголиком. Находиться рядом с таким человеком даже один час уже неприятно. Представьте себе, каково чувствительной и жизнерадостной женщине быть привязанной к нему день и ночь! Я считаю святотатством, настоящим преступлением запрещать разводиться в подобных случаях. Ваши чудовищные законы погубят эту страну… Господь не допустит, чтобы подобное зло продолжалось вечно. – На какой-то миг она даже приподнялась, щеки ее вспыхнули, глаза сверкнули из-под страшной шишки на лбу. Однако строгая горничная мягкой, но сильной рукой уложила ее обратно на подушку, и благородный порыв ярости обернулся горьким рыданием. Через время она продолжила.

– Я расскажу, что произошло ночью. Вы, возможно, знаете, что в этом доме все слуги спят в новом крыле. В центральной части дома живем мы, наверху – наша спальня, в глубине – кухня. Над моей комнатой находится комната Терезы, моей горничной. Больше здесь никого нет, и никакие звуки отсюда в дальнем крыле не слышны. Грабителям это, очевидно, было хорошо известно, иначе они бы вели себя по-другому.

Сэр Юстес лег спать примерно в половине одиннадцатого. К этому времени все слуги уже ушли к себе. Осталась только моя горничная. Она была у себя в комнате наверху, ждала, когда я позову ее. Я просидела с книжкой в этой комнате до начала двенадцатого. Прежде чем пойти наверх, я прошлась по комнатам проверить, все ли в порядке. Я всегда это делала сама, потому что, как я уже сказала, на сэра Юстеса не всегда можно было положиться. Я зашла в кухню, чулан дворецкого, оружейную, бильярдную, гостиную и в столовую. Подойдя к стеклянной двери, которая занавешена плотной портьерой, я вдруг ощутила дуновение ветра и поняла, что дверь открыта. Я отдернула портьеру и оказалась лицом к лицу с мужчиной, немолодым, широкоплечим, который, видимо, только что проник в комнату. Эта дверь выходит на газон перед домом. У меня в руке была свеча из спальни, и в ее свете я рассмотрела за первым мужчиной еще двоих. Я отступила назад, но этот человек тут же схватил меня, сначала за руку, потом за горло. Я хотела закричать, но он изо всех сил ударил меня кулаком в лоб и повалил на пол. Должно быть, на несколько минут я потеряла сознание, потому что, когда открыла глаза, увидела, что они отрезали шнурок от звонка и накрепко привязали меня к дубовому стулу, который стоит в торце обеденного стола. Я была привязана так крепко, что не могла пошевелиться, к тому же рот у меня был завязан платком, поэтому я не могла издать ни звука. Как раз в эту секунду в комнату вошел мой несчастный муж. Он был в ночной рубашке и брюках и, должно быть, услышал какие-то подозрительные звуки, потому что держал в руке свою любимую тяжелую трость из терносливы. Он ринулся к одному из грабителей, но мужчина постарше схватил из камина кочергу, и когда муж пробегал мимо него, со страшной силой ударил его по голове. Муж упал как подкошенный. Он не издал ни звука и больше не шевелился. Тут я снова лишилась чувств, но, наверное, опять всего на несколько секунд, потому что, придя в себя, увидела, что они вытащили из буфета все серебро и взяли бутылку вина, которая стояла там же. В руках они держали бокалы. Я ведь уже говорила, что один из них был старше, а двое моложе, да? У старшего была борода, а двое младших были совсем молодыми, безусыми. Наверное, это был отец с сыновьями. Они о чем-то пошептались, потом подошли ко мне проверить, надежно ли я связана, и наконец ушли, закрыв за собой дверь. Четверть часа я потратила на то, чтобы как-то освободить рот от платка. Мои крики услышала горничная, она прибежала, отвязала меня, потом подняла слуг, и мы вызвали местную полицию, которая сразу же связалась с Лондоном. Вот все, что я могу вам рассказать, джентльмены. Надеюсь, мне больше не придется снова повторять этот тяжелый для меня рассказ.