Артур Дойл - Собака Баскервилей (сборник)
– Превосходно, – спокойно произнес Холмс. – Ватсон, в ведре вода, заливайте огонь. Достаточно. Лестрейд, позвольте представить вам главного свидетеля, мистера Джонаса Олдейкра.
Детектив изумленно глядел на неожиданно появившегося человека, который, моргая от яркого света, льющегося в коридор через окна, переводил взгляд с нас на тлеющую кучу соломы. У него было отталкивающее лицо: хитрое и злое, из-под очень светлых, почти белых ресниц смотрели светло-серые водянистые глаза.
– Как это понимать? – наконец обрел дар речи Лестрейд. – Что вы там все это время делали?
Олдейкр, взглянув на пунцовое от гнева лицо инспектора, невольно поежился и нервно хохотнул.
– Я ничего плохого не сделал.
– Ничего плохого?! Да вы чуть не отправили на виселицу невинного человека. И его бы повесили, если бы не вот этот джентльмен, – он кивнул на Холмса.
Презренное создание начало жалобно хныкать.
– Поверьте, сэр, это была просто шутка.
– Ах, шутка! Ну, уж теперь вам не скоро захочется смеяться, это я вам обещаю. Отведите его в гостиную и ждите, пока я спущусь. Мистер Холмс, – продолжил он, когда констебли увели хозяина дома, – при своих людях я не мог говорить, но в присутствии доктора Ватсона скажу, что это самая удивительная вещь из всего, что вы когда-либо делали, хотя как вам это удалось – для меня настоящая загадка. Ведь вы не только спасли жизнь невинного человека, вы еще и предотвратили страшный скандал, который навсегда разрушил бы мою репутацию в полиции.
Холмс улыбнулся и хлопнул Лестрейда по плечу.
– Но теперь вместо скандала ваша репутация взлетит вверх. Просто внесите кое-какие изменения в тот отчет, который вы писали, и все поймут, что инспектор Лестрейд – птица стреляная и провести его не так-то просто.
– И вы не хотите, чтобы упоминалось ваше имя?
– Не хочу. Работа сама по себе лучшая награда для меня. И кроме того, может быть, когда-нибудь и я получу свою долю славы, когда разрешу своему верному биографу взяться за перо. Что скажете, Ватсон? Ну ладно, давайте теперь посмотрим, где эта крыса пряталась.
Оштукатуренная фанерная доска с искусно замаскированной дверкой отгораживала от конца коридора каморку длиной в шесть футов, в которую свет проникал сквозь длинные узкие щели под самым потолком. Внутри мы увидели кое-какую мебель, запас еды и воды, книги и бумаги.
– Вот что значит быть строителем, – сказал Холмс, когда мы вошли в комнатку. – Он смог сам устроить себе убежище, не прибегая к помощи посторонних… Кроме, конечно, своей дорогой экономки, с которой я вам тоже советую незамедлительно поговорить, Лестрейд.
– Непременно. Но как вы узнали о тайнике, мистер Холмс?
– Я был уверен, что Олдейкр прячется где-то в доме. Когда я прошел по этому коридору и заметил, что он на шесть футов короче такого же коридора на нижнем этаже, мне все стало ясно. Конечно же, мы могли сами вломиться сюда и взять его, но я решил, что, услышав о пожаре, он не сможет сохранять спокойствие, и мне захотелось, чтобы он сам выдал себя, кроме того, мне нужно было как-то поквитаться с вами, Лестрейд, за то, что утром вы нас подняли на смех.
– Что ж, сэр, теперь мы квиты. Но как вы, черт возьми, вообще догадались, что он в доме?
– Отпечаток пальца на стене, Лестрейд. Вы сказали, что он решает все, и он действительно решил все, однако совсем в другом смысле. Я знал, что вчера его там не было. Я очень большое внимание уделяю мелочам, что, конечно, вам известно. Прихожую я тоже осматривал и был совершенно уверен, что отпечатка на стене не было. Следовательно, он появился там ночью.
– Но как?
– Очень просто. Когда запечатывались конверты, Джонас Олдейкр попросил Макфарлейна заверить одну из печатей оттиском пальца на мягком воске. Это было сделано так быстро и выглядело настолько естественно, что, думаю, сам Макфарлейн об этом даже не вспомнит. Вполне может быть, что молодой человек просто случайно приложил свой палец к еще не застывшему воску, а Олдейкр только потом догадался, как это можно использовать. Когда он коротал время в своей клетке, его вдруг осенило, что отпечаток пальца Макфарлейна станет окончательным доказательством его вины. Ему не составило труда сделать слепок с восковой печати, ткнуть себя булавкой и выдавить на него каплю крови, после чего под покровом ночи нанести отпечаток на стену в передней. Он либо сам это сделал, либо попросил экономку. Готов поспорить, что среди документов, которые он забрал с собой, вы обнаружите конверт с отпечатком большого пальца на восковой печати.
– Просто поразительно! – сказал Лестрейд. – Поразительно и на удивление просто… Теперь, когда вы все объяснили. Но зачем ему понадобилась эта мистификация, мистер Холмс?
Забавно было наблюдать, как детектив, вначале такой заносчивый, вдруг стал походить на ребенка, который задает вопросы учителю.
– Ну, я думаю, это не так уж сложно объяснить. Джентльмен, который сейчас ждет нас внизу, – весьма коварная, злобная и злопамятная личность. Вы знаете, что он когда-то ухаживал за матерью Макфарлейна и был отвергнут? Не знаете. А я вам говорил, что сначала нужно было ехать в Блэкхит, а уж потом в Норвуд. Он посчитал себя обиженным, и с тех пор эта душевная рана терзала его злобное сердце. Всю жизнь он мечтал о том, чтобы отомстить, но подходящего случая не представлялось. В последние год или два дела у него не заладились (я подозреваю, из-за тайных спекуляций), у него появились долги. Решив обмануть кредиторов, он стал выписывать чеки на большие суммы некоему мистеру Корнелиусу. Я почти уверен, что за этим именем скрывается он сам. С чеками этими я еще не разбирался, но, думаю, они были обналичены в каком-нибудь маленьком городке, куда Олдейкр время от времени наведывался под этим именем. Он планировал исчезнуть и с этими деньгами начать новую жизнь под вымышленным именем там, где его никто не знает.
– Надо признать, звучит вполне правдоподобно.
Своим исчезновением он рассчитывал избавиться от кредиторов и в то же время отомстить своей бывшей возлюбленной, для чего и понадобилось обставить все так, чтобы сложилось впечатление, будто его убил ее единственный сын. Коварная и удивительно жестокая месть! Все было задумано и исполнено идеально. Завещание как очевидный мотив для преступления; тайная встреча, о которой не было сказано даже родителям; похищение трости; кровь; обгоревшие останки какого-нибудь животного и пуговицы в золе. Он сплел такую сеть, из которой, как мне казалось всего пару часов назад, Макфарлейну было не выбраться. Но ему не хватило качества, отличающего настоящего гения, – понимания того, когда следует поставить точку. Он захотел улучшить то, что уже было идеально, потуже затянуть петлю на шее своей несчастной жертвы и тем самым испортил все. Давайте спустимся вниз, Лестрейд. Я бы хотел задать ему пару вопросов.
Он сидел в своей гостиной, между двумя возвышающимися над ним полицейскими.
– Это была просто шутка, сэр, обычная шутка, ничего более, – беспрерывно повторял он. – Поверьте, сэр, я спрятался только для того, чтобы узнать, что случится, если я вдруг исчезну. Вы же не думаете, что я допустил бы, чтобы с этим молодым человеком, мистером Макфарлейном, случилось что-то плохое.
– Это решит суд, – строго сказал Лестрейд. – Но если мы не сумеем доказать попытку преднамеренного убийства, мы все равно задержим вас по обвинению в заговоре.
– А ваши кредиторы наложат арест на банковский счет мистера Корнелиуса, – добавил Холмс.
Человечек вздрогнул и обратил на моего друга пылающий ненавистью взгляд.
– Ну что ж, спасибо за доброту, – прошипел он. – Надеюсь, у меня еще будет возможность вас отблагодарить.
Холмс снисходительно улыбнулся.
– Я думаю, что ближайшие несколько лет у вас на это не будет времени, – сказал он. – Да, кстати, а что вы положили в штабель рядом со своими старыми штанами? Мертвую собаку? Кролика? Что? Ах, не хотите говорить! Ну что же вы, это так некрасиво! Ну-ну. Все же мне кажется, что пары кроликов вполне должно было хватить и на кровь, и на обгоревшие останки в золе. Если когда-нибудь решите написать об этом деле, Ватсон, можете назвать кроликов.
Эбби-Грейндж
Одним холодным зимним утром тысяча восемьсот девяносто седьмого года, когда было еще совсем темно, я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Это был Холмс. Свеча, которую он держал в руке, склонившись надо мной, озаряла его взволнованное лицо. Едва раскрыв глаза, я понял: что-то произошло.
– Вставайте, Ватсон, вставайте! – тревожным тоном говорил он. – Нельзя терять ни секунды! Ничего не спрашивайте! Одевайтесь и едем!
Через десять минут мы уже тряслись в кебе по безлюдным лондонским улицам в сторону вокзала Чаринг-Кросс. Вялый зимний рассвет едва начал рассеивать мглу, за окошком в молочно-белом затхлом лондонском тумане размытым серым пятном промелькнула фигура какого-то спешившего на работу мастерового. Холмс молча поежился и поднял воротник своего плотного пальто.
