Агата Кристи - Загадочное происшествие в Стайлзе

Цинтия заколебалась, потом какое-то время сидела молча, вырывая траву маленькими руками.

— Миссис Кавендиш захочет от меня избавиться, — произнесла она наконец. — Мэри меня ненавидит.

— Ненавидит? — удивился я.

Цинтия кивнула:

— Да. Не знаю почему, но она меня терпеть не может. И он тоже.

— Ну, тут я точно знаю, что вы не правы, — тепло возразил я. — Напротив, Джон вам очень симпатизирует.

— О да… Джон! Но я не его имела в виду. Я говорю о Лоуренсе. Мне, конечно, безразлично, ненавидит он меня или нет, но все-таки это ужасно, когда тебя никто не любит, верно?

— Цинтия, это не так, они вас любят! Уверен, вы ошибаетесь. Послушайте, и Джон, и мисс Ховард…

Цинтия с мрачным видом кивнула:

— Да, пожалуй, Джону я нравлюсь. И, конечно, Эви. Несмотря на ее грубоватые манеры, она и мухи не обидит. Но вот Лоуренс почти никогда со мной не говорит, а Мэри с трудом заставляет себя быть любезной. Мэри хочет, чтобы Эви осталась, даже упрашивает ее, а меня нет, и я… и я не знаю, что мне делать.

Бедный ребенок вдруг расплакался…

Не знаю, что на меня вдруг нашло? Может, подействовала красота Цинтии и золото ее волос? Или радость от общения с человеком, который явно не мог быть связан с преступлением? А возможно, просто искреннее сочувствие к ее юности и одиночеству? Как бы то ни было, я наклонился вперед и, взяв ее маленькую руку, неловко проговорил:

— Цинтия, выходите за меня замуж!

Совершенно случайно я нашел верное средство от ее слез. Она сразу выпрямилась, отняла руку и резко отрезала:

— Не говорите глупостей!

Мне стало досадно.

— При чем тут глупость? Я прошу вас оказать мне честь и стать моей женой.

К моему полнейшему изумлению, Цинтия неожиданно рассмеялась и назвала меня «милым чудаком».

— Право, это очень славно с вашей стороны, — заявила она, — но на самом деле вы этого не хотите.

— Нет, хочу. У меня есть…

— Неважно, что у вас есть. Вы этого не хотите… и я тоже.

— Ну, это, разумеется, решает дело, — холодно заметил я. — Только не вижу ничего смешного в том, что я сделал вам предложение.

— Да, конечно, — согласилась Цинтия. — И в следующий раз кто-нибудь, может быть, примет ваше предложение. До свидания! Вы очень меня утешили и подняли мне настроение. — И, снова разразившись неудержимым взрывом смеха, она исчезла среди деревьев.

Возвращаясь мысленно к нашему разговору, я нашел его крайне неудовлетворительным.

И вдруг решил пойти в деревню, поискать Бауэрштейна. Должен же кто-нибудь следить за этим типом! В то же время было бы разумным рассеять подозрения, которые могли у него возникнуть. Я вспомнил, что Пуаро всегда полагался на мою дипломатичность.

Я подошел к небольшому дому, в окне которого было выставлено объявление: «Меблированные комнаты». Мне было известно, что доктор Бауэрштейн живет здесь, и я постучал.

Дверь открыла старая женщина.

— Добрый день, — любезно поздоровался я. — Доктор Бауэрштейн у себя?

Она удивленно смотрела на меня:

— Разве вы не слышали?

— Не слышал о чем?

— О нем.

— Что — о нем?

— Его взяли.

— Взяли? Он умер?

— Нет, его взяла полиция.

— Полиция?! — У меня перехватило дыхание. — Вы хотите сказать, что его арестовали?

— Да, вот именно. И…

Я не стал слушать и бросился на поиски Пуаро.

Глава 10

Арест

К моему величайшему неудовольствию, Пуаро не оказалось дома. Старый бельгиец, открывший дверь на мой стук, сообщил, что, по его мнению, Пуаро уехал в Лондон.

Я был ошеломлен. С какой стати он отправился в Лондон? Что Пуаро там делать? Было это внезапное решение или он уже принял его, когда расстался со мной несколько часов назад?

Несколько раздраженный, я снова направился в Стайлз. В отсутствие Пуаро я не знал, как мне дальше действовать. Ожидал ли Пуаро этого ареста? Что послужило его причиной?

Ответить на эти вопросы я не мог и не представлял, как мне вести себя дальше. Должен ли я сообщить об аресте Бауэрштейна остальным? Мне не хотелось признаваться самому себе, но меня тяготила мысль о Мэри Кавендиш. Не будет ли для нее это известие ужасным шоком? Я полностью отбросил прежние свои подозрения. Мэри не могла быть вовлечена в преступление, иначе я уловил бы хоть какой-нибудь намек. Но и скрыть от нее известие об аресте Бауэрштейна не было возможности. Завтра же о нем сообщат во всех газетах. И все-таки я не решался все рассказать. Если бы здесь был Пуаро, я мог бы спросить у него совета. Непонятно, что же заставило его так неожиданно отправиться в Лондон?

Однако мое мнение о проницательности Пуаро невероятно выросло. Если бы не он, мне никогда не пришло бы в голову заподозрить доктора! Да, этот странный, невысокого роста человек определенно очень умен!

Немного поразмыслив, я все-таки счел нужным сообщить Джону об аресте Бауэрштейна. Пусть сам решает, ставить ли об этом в известность всех домочадцев.

Услышав новость, Джон протяжно свистнул:

— Вот это да! Выходит, вы были правы. А я тогда просто не мог этому поверить.

— Да, это кажется странным, пока не привыкнешь к такой мысли и не убедишься, как все подходит. Что же нам теперь делать? Конечно, завтра и так все узнают.

Джон задумался.

— Неважно, — принял он наконец решение, — сейчас мы ничего сообщать не будем. В этом нет надобности. Как говорится, все и так скоро станет известно.

Однако на другой день, встав рано утром и с нетерпением развернув газету, я, к моему величайшему удивлению, не нашел в ней ни слова об аресте! Прочитал колонку с обычным несущественным сообщением об «отравлении в Стайлзе», и ничего больше! Это было совершенно необъяснимо, но я подумал, что Джепп из каких-то своих соображений не хочет, чтобы новость попала на страницы газет. Меня это немного взволновало, так как возникала возможность дальнейших арестов.

После завтрака я решил пройти в деревню, чтобы узнать, не вернулся ли Пуаро. Но не успел выйти из дома, как в одной из застекленных дверей появилось его лицо и хорошо знакомый голос произнес:

— Bonjour, mon ami!

— Пуаро! — воскликнул я с облегчением и, схватив его за руки, втянул в комнату. По-моему, никогда и никого я не был так рад видеть. — Послушайте! Я никому не сказал об аресте, кроме Джона. Я действовал правильно?

— Друг мой, — ответил Пуаро, — я не понимаю, о чем вы говорите.

— Конечно, об аресте доктора Бауэрштейна! — нетерпеливо уточнил я.

— Значит, Бауэрштейн арестован?

— Вы об этом не знали?

— Не имел ни малейшего понятия. — Немного помолчав, Пуаро добавил: — Хотя меня это не удивляет. В конце концов, мы всего лишь в четырех милях от побережья.

— От побережья? — озадаченно повторил я. — При чем тут побережье?

Пуаро пожал плечами:

— Но ведь это очевидно.

— Только не мне! Может быть, я туп, но никак не пойму, какое отношение близость побережья имеет к убийству миссис Инглторп.

— Конечно, никакого, — улыбнулся Пуаро. — Мы ведь говорим об аресте доктора Бауэрштейна.

— Ну да! Он арестован за убийство миссис Инглторп.

— Что? — воскликнул Пуаро с живейшим любопытством. — Доктор Бауэрштейн арестован за убийство миссис Инглторп?

— Да.

— Невероятно! Это было бы слишком хорошим фарсом! Кто вам это сказал, друг мой?

— Видите ли, ничего определенного никто мне не говорил, — признался я, — но он арестован.

— О да! Вполне возможно. Но он арестован за шпионаж, mon ami!

— Шпионаж?! — выдохнул я.

— Совершенно верно.

— Не за отравление миссис Инглторп?

— Нет, конечно. Если только наш друг Джепп не потерял рассудок окончательно, — спокойно пояснил Пуаро.

— Но… но мне казалось, вы сами так думали!

Удивленный взгляд Пуаро выражал недоумение — и как только мне могла прийти в голову подобная абсурдная мысль?

— Вы хотите сказать, что доктор Бауэрштейн — шпион? — медленно проговорил я.

Пуаро кивнул.

— Вы сами этого не подозревали? — спросил он.

— Никогда! Я и подумать не мог…

— А вам не казалось странным, что знаменитый лондонский специалист похоронил себя в такой деревушке? У вас не вызывала удивления привычка доктора бродить ночью по округе?

— Нет, — признал я. — Даже не обращал на это внимания.

— Он родился в Германии, — задумчиво продолжал Пуаро, — хотя уже так долго занимается практикой в этой стране, что никто о нем не думает иначе как об англичанине. Натурализовался уже лет пятнадцать тому назад. Очень умный человек… разумеется, еврей.

— Мерзавец! — негодующе воскликнул я.

— Ничуть! Напротив, патриот. Подумайте только, что он теряет. Им стоит восхищаться.

Я не мог подойти к этому так же философски, как Пуаро.

— Надо же, и миссис Кавендиш бродила с ним по всей округе! — продолжал я негодовать.