Агата Кристи - Загадочное происшествие в Стайлзе
— Скажите ему, что я не понимаю, о чем он говорит. Для меня это сплошная галиматья.
— Хорошо, скажу.
Я уже направился к дому, когда Лоуренс вдруг меня окликнул:
— Послушайте! Что там было сказано в конце? Повторите, пожалуйста!
— «Найдите еще одну кофейную чашку, и можете больше не волноваться». Вы действительно не знаете, что это значит?
Лоуренс покачал головой.
— Нет, — задумчиво произнес он. — Не знаю. Но хотел бы знать.
Донесся звук гонга, и мы вместе вошли в дом. Джон пригласил Пуаро остаться на ленч, и, когда мы появились, мой друг уже сидел за столом.
По молчаливому соглашению все избегали упоминания о происшедшей трагедии. Мы говорили о войне и на всевозможные другие темы. После того как Доркас подала сыр и бисквиты и вышла из комнаты, Пуаро вдруг наклонился к миссис Кавендиш:
— Извините, мадам, что вызываю неприятные воспоминания, но у меня появилась маленькая идея (эти «маленькие идеи» стали у Пуаро истинным присловием!), и я хотел бы задать вам один-два вопроса.
— Мне? Разумеется!
— Вы очень любезны, мадам. Я хочу спросить следующее. Вы говорили, что дверь, ведущая из комнаты мадемуазель Цинтии в спальню миссис Инглторп, была заперта на засов, не так ли?
— Конечно, она была заперта на засов, — ответила несколько удивленная Мэри Кавендиш. — Я так и сказала на дознании.
— Заперта?
— Да. — Она, казалось, была в недоумении.
— Я хочу уточнить, — объяснил Пуаро, — вы уверены, что дверь была на засове, а не просто закрыта?
— О, теперь я понимаю, что вы имеете в виду. Нет, не знаю. Я сказала «на засове», думая, что она заперта и я не могла ее открыть, но ведь, как выяснилось, все двери были закрыты на засовы изнутри.
— Вы полагали, что эта дверь могла быть на засове?
— О да!
— Но, мадам, когда вы вошли в комнату миссис Инглторп, вы не заметили, была дверь заперта на засов или нет?
— Мне… мне кажется, была…
— Однако сами вы не видели?
— Нет. Я… не посмотрела.
— Я посмотрел, — внезапно перебил их Лоуренс. — И заметил, что дверь была заперта на засов.
— О! Это решает дело! — Пуаро выглядел удрученным.
Я не мог в душе не порадоваться этому. Хоть раз одна из его «маленьких идей» оказалась ничего не стоящей!
После ленча Пуаро попросил меня проводить его домой. Я довольно сухо согласился.
— Вы раздражены, не так ли? — спросил он с беспокойством, когда мы шли через парк.
— Нисколько, — холодно ответил я.
— Вот и хорошо! Вы сняли тяжесть с моей души, — сказал Пуаро.
Это было не совсем то, на что я рассчитывал. Я надеялся, что он обратит внимание на сухость моего тона. Тем не менее теплота его слов смягчила мое справедливое недовольство. Я растаял.
— Мне удалось передать Лоуренсу ваше поручение, — сообщил я.
— И что же он ответил? Был озадачен?
— Да, и я уверен, он понятия не имеет, что вы имели в виду.
Я ожидал, что Пуаро будет разочарован, однако, к моему удивлению, он ответил, что так и думал и очень доволен. Гордость не позволила мне задать ему новые вопросы.
Между тем Пуаро переключился на другую тему:
— Мадемуазель Цинтии сегодня не было на ленче. Почему?
— Она в госпитале. Сегодня Цинтия снова приступила к работе.
— О, трудолюбивая маленькая demoiselle.[43] И к тому же хорошенькая. Она похожа на портреты, которые я видел в Италии. Пожалуй, я не прочь взглянуть на ее аптеку в госпитале. Как вы думаете, она мне ее покажет?
— Уверен, Цинтия будет в восторге. Это любопытное местечко.
— Она ходит туда каждый день?
— Нет, по средам свободна и по субботам приходит домой к ленчу. Это ее единственные выходные.
— Я запомню. Женщины в наше время выполняют важную работу, и мадемуазель Цинтия умна. О да! У этой малышки есть мозги.
— Да. По-моему, она выдержала довольно трудный экзамен.
— Без сомнения. В конце концов, это очень ответственная работа. Полагаю, у них там есть сильные яды?
— Она нам показывала. Их держат закрытыми в маленьком шкафчике. Думаю, что из-за них им приходится быть крайне осторожными. Уходя из комнаты, шкафчик всегда запирают, а ключ уносят с собой.
— Этот шкафчик… он около окна?
— Нет, на противоположной стороне комнаты. Почему вы спросили?
Пуаро пожал плечами:
— Просто поинтересовался. Только и всего.
Мы подошли к коттеджу.
— Вы зайдете? — спросил Пуаро.
— Нет. Пожалуй, вернусь в Стайлз. Пойду длинной дорогой, через лес.
Леса вокруг Стайлза очень красивы. После солнцепека было приятно погрузиться в лесную прохладу. Дыхание ветра здесь едва чувствовалось, а птичий гомон был слаб и приглушен. Побродив немного, я бросился на землю под огромным старым буком. Мысли мои охватывали все человечество, были добры и милосердны. Я даже простил Пуаро его абсурдную скрытность. В общем, я был в ладу со всем мирозданием. И через некоторое время зевнул.
Я вспомнил недавнее преступление, и оно показалось мне далеким, совершенно нереальным.
Я снова зевнул.
Может, подумал я, преступления вовсе не было? Конечно же, это был просто дурной сон! На самом деле это Лоуренс убил Алфреда Инглторпа крокетным молотком. А со стороны Джона было полнейшим абсурдом поднимать из-за этого такой шум и кричать: «Говорю тебе, я этого не потерплю!»
Я вздрогнул и проснулся.
И сразу понял, что оказался в крайне неловком положении: футах в двенадцати от меня Джон и Мэри Кавендиш стояли друг против друга и явно ссорились. Они, по-видимому, не подозревали, что я нахожусь поблизости, так как, прежде чем я успел пошевельнуться или заговорить, Джон повторил слова, которые меня окончательно разбудили:
— Говорю тебе, Мэри, этого я не потерплю!
Послышался голос Мэри, холодный и сдержанный:
— У тебя есть право критиковать мои поступки?
— По деревне пойдут слухи! Только в субботу похоронили мою мать, а ты расхаживаешь повсюду с этим типом.
— О! Если тебя беспокоят только деревенские слухи…
— Не только. Мне надоело, что этот тип вечно здесь околачивается. И вообще он польский еврей.
— Примесь еврейской крови — не так уж и плохо! Это оказывает положительное воздействие… — Мэри помолчала, — на глупость ординарного англичанина.
Ее голос был ледяным. Неудивительно, что Джон взорвался:
— Мэри!
— Да? — Ее тон не изменился.
— Должен ли я так понимать твои слова, что ты по-прежнему будешь встречаться с Бауэрштейном, несмотря на высказанное мною недовольство?
— Если пожелаю.
— Ты бросаешь мне вызов?
— Нет, но я отрицаю твое право критиковать мои поступки. Разве у тебя нет друзей, которых я не одобряю?
— Что ты имеешь в виду? — неуверенно спросил он.
— Вот видишь! — тихо сказала Мэри. — Ты и сам понимаешь, что не имеешь права выбирать мне друзей!
— Не имею права? Я не имею права, Мэри? — произнес он с дрожью в голосе. — Мэри!..
Мне показалось, что на мгновение она заколебалась, но тут же резко воскликнула:
— Никакого! — И пошла прочь.
Джон бросился за ней вслед, и я увидел, что он схватил ее за руку.
— Мэри! — Теперь голос Джона звучал очень тихо. — Ты любишь этого Бауэрштейна?
Она задержалась. Мне показалось, что на ее лице мелькнуло странное выражение, древнее, словно горы, и в то же время вечно юное. Должно быть, так выглядел бы египетский сфинкс, если бы он мог улыбаться.
Мэри тихонько освободилась от руки Джона.
— Возможно, — проговорила она и быстро пересекла небольшую поляну, оставив Джона стоять, словно каменное изваяние.
Я нарочито резко шагнул вперед, так что сухие ветки захрустели у меня под ногами. Джон быстро повернулся. К счастью, он был уверен, что я только что появился.
— Привет, Гастингс! Вы проводили вашего друга до коттеджа? Довольно оригинальный малый! Он и в самом деле стоящий специалист?
— В свое время Пуаро считался одним из лучших детективов.
— Ну что же, должно быть, в нем что-то есть. В каком испорченном мире мы живем!
— Вы так думаете? — спросил я.
— Господи! Ну конечно! Начать хотя бы с этого ужаса в нашем доме… Люди из Скотленд-Ярда появляются и исчезают, как «Джек из коробочки».[44] Никогда не знаешь, когда и где они окажутся в следующий момент. Кричащие заголовки в каждой газете… Черт бы побрал всех журналистов! Вы знаете, сегодня утром целая толпа глазела, стоя у ворот. Будто в «комнате ужасов» у мадам Тюссо,[45] только бесплатно. Ну, что вы на это скажете?!
— Не унывайте, Джон! — попытался я его успокоить. — Это не может продолжаться вечно.
— Говорите — не может, да? Наверное, это будет продолжаться еще достаточно долго, так что мы никогда больше не сможем поднять головы.
— Нет-нет! Вы просто впали в уныние.
