Жорж Сименон - Мегрэ забавляется
— Это там, где большой вход, у которого постоянно дежурит постовой?
— Вот именно. Вручишь ему этот конверт и попросишь немедленно доставить его инспектору Жанвье.
— Понял.
— Погоди, это еще не все. Не исключено, что часовой скажет, чтобы ты сделал это сам.
— Должен ли я его послушаться?
— Да. Поднимешься на второй этаж — там полно народу. За барьерчиком увидишь старого привратника с цепью на груди.
— Я знаю, как в банках.
— Ты повторишь ему то же самое. Возможно, поблизости окажется кто-нибудь из инспекторов и начнет тебя расспрашивать. Поэтому хорошенько запомни, что отвечать: ты шел по мосту Сен-Мишель и вдруг тебя остановил какой-то месье и попросил за пятьсот франков отнести письмо в уголовную полицию.
— Схвачено.
— Месье был маленького роста, худой…
Малец, которому все это казалось забавным, порывался поскорее выполнить просьбу комиссара.
— Заруби себе на носу: мелкий, хилый и довольно пожилой…
— Ясно, месье Мегрэ.
— Это все. Возвращаться сюда не стоит, потому что за тобой могут проследить.
— Вы их разыгрываете, да?
Мегрэ ограничился улыбкой и поспешил присоединиться к девушке.
— Что получится, то и ладно.
— Что это вы затеяли?
— Повел себя как заурядный читатель, который вместо имени под своими писульками ставит: «Тот, кто знает».
Она видела, как Эрнест, пошептавшись о чем-то с хозяином, покинул ресторан, и проследила взглядом, как он пошел — а точнее побежал — по мосту Сен-Мишель.
— Это следствие того, о чем я вам рассказала?
— Нет.
— Может, в развитие телефонного разговора?
— Угадали.
Хозяин с хозяйкой закончили ужинать. Посуда с их стола уже была убрана.
— Вам не кажется, что они дожидаются нашего ухода, чтобы закрыть свое заведение?
— Бесспорно.
— Им, видно, приходится подниматься с петухами.
— Досадно, что, уйдя отсюда, мы нигде более не сможем притулиться.
Другого, расположенного напротив здания уголовной полиции и открытого в этот час кафе или бара не было.
Парнишка на той стороне набережной беседовал с постовым. Вскоре он скрылся под аркой.
Так и думал, что ему предложат самому отнести письмо. Полицейскому ведь нельзя оставлять свой пост.
Лишь бы…
Но все, похоже, прошло гладко, ибо спустя три-четыре минуты Эрнест вышел и на сей раз направился к Новому мосту.
Значит, Жанвье получил анонимное послание. Даже если он и отнесется к нему скептически, то все равно не удержится и непременно спросит об этом доктора Жава.
— Вы не выглядите человеком, едва сдерживающим нетерпение, — заметила Мартин комиссару, который с отсутствующим взглядом сгорбился на банкетке.
Она подумала так, ибо не знала Мегрэ. Сегодня он впервые переживал кульминацию расследования за пределами собственного кабинета, но чувствовал себя точно так же, как и в те минуты, когда сам задавал вопросы обвиняемому.
За свою карьеру он допросил сотни самых непохожих людей. Большинство допросов длились часами. Приходилось далеко за полночь засиживаться в сизой от дыма трубки и сигарет комнате, и зачастую инспекторы были вынуждены поочередно сменять друг друга.
На набережной Орфевр ходили легенды о том, как Мегрэ разбирался с одним преступником двадцать семь часов кряду и в итоге был измотан ничуть не менее своего визави, однако все же вынудил того признаться.
И каждый раз с ним происходил один и тот же феномен.
До тех пор, пока сидящий перед ним подозреваемый продолжал отбиваться — отказывался отвечать или лгал, — это была в какой-то мере борьба на равных, проблема чуть ли не технического свойства. Вопрос, по возможности неожиданный, нанизывался на другой, а пристальный взгляд комиссара подмечал малейшую реакцию подследственного.
Почти всегда по прошествии более или менее продолжительного отрезка времени наступал момент, когда допрашиваемый прекращал сопротивляться, и тогда перед полицейским оказывался просто затравленный индивид, в мгновение ока вновь ставший человеком — пусть вором, убийцей, но все же человеком, тем, кому предстояло платить за содеянное и кто прекрасно отдавал себе в этом отчет, для кого в эту минуту рвалась связь с прошлым, с близкими ему людьми.
Подобно животному, которого вот-вот прикончат, — а Мегрэ никогда не находил в себе силы убить кого-либо из них, даже вредоносных, — он едва ли не всякий раз бросал на того, кто загнал его в угол, удивленный взгляд, в котором читался упрек.
«Именно так все и произошло…» — обессиленно выдыхал задержанный.
И для него уже не было более спешной заботы, чем подписать свои показания, подмахнуть все, что угодно, и поскорее отправиться спать.
Сколько раз в подобных ситуациях Мегрэ доставал из шкафа бутылку коньяку — не для того только, чтобы предложить выпить своей жертве, но и чтобы основательно плеснуть в свою рюмку.
Он занимался своим ремеслом полицейского, не давая оценок. Не ему судить, он предпочитал, чтобы это сделали другие.
Какая ситуация складывалась сейчас там, наверху, за освещенными окнами кабинета Мегрэ? Начало ли ослабевать сопротивление Жава под натиском инспектора и дал ли уже Жанвье сигнал к расправе?
Складывалось впечатление, что сидевшая напротив комиссара девушка следила за ходом его мыслей.
— Странно, — глухо прошептала она. — Я бы никогда не поверила, что доктор Жав способен на такое. Он так не похож на убийцу!
Мегрэ промолчал. Зачем объяснять ей, что за всю свою карьеру он ни разу, за исключением нескольких профессионалов, не встречал убийцу с криминальной физиономией.
— Сколько с меня? — спросил он хозяина.
— За оба ужина?
— Нет, за свой я заплачу сама, — запротестовала Мартин Шапюи.
Он не настаивал.
— Кальвадос занесите на мой счет.
— Как вам будет угодно.
Кафе они покинули вместе и не успели добраться даже до моста Сен-Мишель, как хозяин закрыл ставни.
— Вы направляетесь туда?
— Нет. Я выжидаю.
К счастью, набережная Орфевр была плохо освещена.
Оставаясь на тротуаре, тянувшемся вдоль Сены, они не выходили из тени, и постовой у здания уголовной полиции не мог их разглядеть.
— Вы полагаете, он признается?
Мегрэ лишь пожал плечами. Он не был Господом Богом. И сделал то, что было в его силах. Остальное касалось Жанвье.
Они шли в полной тишине. Издалека их, должно быть, принимали за парочку влюбленных или скорее за чету, вышедшую на набережную подышать вечерним воздухом, прежде чем отойти ко сну.
— Знаете, я почти сожалею, — ни с того ни с сего проворчал комиссар, — что виновным оказался не доктор Негрель.
Девушка резко дернулась, вперив в него внезапно ставший жестким взгляд.
— Как это прикажете понимать?
— Не гневайтесь. Я ничего не имею против вашего Жильбера, наоборот, но будь это он, дело можно было бы рассматривать как несчастный случай. Понимаете?
— Пожалуй, начинаю улавливать вашу мысль.
— Во-первых, ваш жених не имел достаточных мотивов для этого убийства. Особенно учитывая то обстоятельство, что вы были в курсе его связи с Эвелин Жав. А это так, верно?
— Да.
Он приостановился и спросил, не глядя на нее:
— Почему вы говорите неправду?
— Я не лгу. То есть…
— Ну говорите же, говорите.
— Я знала, поскольку он сам мне в этом признался.
Эта женщина, по сути дела, вынудила его вступить с ней в близкие отношения. Знала я и о том, что она продолжала бегать за ним…
— Но вы и понятия не имели насчет ее приезда в субботу из Канн?
— Не знала.
— Как не знали и о том, что она заходила к вашему жениху домой уже после его знакомства с вами.
— Все правильно. Видите, я вполне искренна с вами.
Из-за присущего ему такта он ни словом не обмолвился мне об этом. Разве это что-либо меняет?
Комиссар не торопясь размышлял.
— Теперь уж нет. При любом раскладе мотив для убийства не был бы достаточно убедителен. И, как я только что вам объяснил, будь то Негрель, все свелось бы к несчастному случаю — ошибке с ампулой.
— Вы все еще полагаете, что это возможно?
— Боюсь, что нет.
— Почему?
— Да потому, что уже с вечера пятницы Жав знал о том, что его жена вылетает в субботу в Париж. Он прибыл в столицу вовсе не на свидание с Антуанеттой. И отнюдь не опаздывал на тот самолет, которым отправилась Эвелин.
Он сознательно воспользовался лондонским рейсом, так как — я убежден в этом — был заранее осведомлен о расписании полетов.
Окна в верхней части здания уголовной полиции были по-прежнему освещены. Дважды или трижды мелькнул силуэт — конечно, это был Жанвье, слишком взвинченный, чтобы спокойно восседать за столом Мегрэ.
— Вы полагаете, что у него-то, у доктора Жава, имелись достаточно веские основания для преступления?
