Джон Карр - Мои покойные жёны
— Пройдем в соседнюю комнату, — кратко предложил Деннис.
Они направились в гостиную, и Деннис снова закрыл дверь. Разбросанные бумаги уже не метались по комнате, как испуганные курицы, и валялись на полу. Халат Брюса с торчащим из кармана носовым платком, испачканным в песке, был брошен на валик дивана.
Деннис поведал Г. М. обо всем, начиная со встречи на поле для гольфа, не упустив ни одного факта, ни одной детали, ни одного сомнения, приходившего ему в голову. Г. М., расположившись на диване и попыхивая сигарой как паровоз, внимательно слушал, и его лицо постепенно приобретало выражение благоговейного страха.
— Ну и ну! — пробормотал он.
— Вполне с вами согласен.
— Значит, Рэнсом уехал в автомобиле, который не умеет водить, рискуя врезаться в ближайший фонарный столб или быть остановленным первым же бобби?
— Совершенно верно.
— Парень рехнулся?
— Иногда мне так кажется.
— Но куда он ее везет?
— Не знаю! — Вообще-то у Денниса имелась догадка, но он забыл о ней. — Брюс только сказал, что может спрятать тело в таком месте, где его нельзя найти, даже если на него смотреть.
Г. М. смачно выругался.
Тем не менее у Денниса создалось впечатление, что старый маэстро доволен. Казалось, он на что-то наткнулся и приближался к искомой цели.
Поднявшись на ноги, Г. М. начал мерить шагами комнату. Но перед мысленным взором Денниса маячила лишь массивная фигура старшего инспектора Мастерса, воплощая все ужасы карающего закона.
— Вы же понимаете, сэр, — заговорил он, — что все это возникло из-за недоразумения.
— В каком смысле? — осведомился Г. М., глядя на письменный стол Брюса.
— Берил и я боялись, что вы верите, будто Брюс — это Роджер Бьюли. Мы думали, что вы сообщили Мастерсу…
— Я? — Г. М. резко повернулся и вынул изо рта сигару. — Рассказал Мастерсу? Сынок, я ничего не рассказывал этому хорьку!
— Разве вы работаете не вместе?
— В зависимости от того, что под этим подразумевать. Одиннадцать лет, — злобно продолжал Г. М., — он твердил, что не нуждается в моей помощи в этом деле. Пусть теперь подождет, прежде чем я начну выбалтывать свои секреты. Может быть, вы заметили, что я держался немного таинственно, разговаривая с Мастерсом сегодня днем?
— Откровенно говоря, я не заметил ничего подобного. Но если вы так это называете…
— Да, — энергично кивнул Г. М. — Именно так! Такова одна из причин, по которой я не рассказал этому негодяю, что произошло в действительности. Другая причина заключается в том…
— Ну?
Г. М. огляделся вокруг, словно убеждаясь, что их не подслушивают.
— В том, что я сам не вполне уверен, — признался он.
— Но вы сказали…
— Слушайте, сынок. — Г. М. поднял руку. — Я знаю, что произошло с миссис Икс — с предполагаемой четвертой женой Бьюли, которая исчезла в Торки. Я знаю, как она исчезла. Но что произошло с тремя другими?
— Разве это важно?
— Важно? — Г. М. уставился на него. — О господи!
— И как вы узнали, что Роджер Бьюли действительно здесь? Потому что Брюс рассказал вам о пьесе?
Г. М. выглядел расстроенным.
— Отчасти потому, — согласился он, — а отчасти из-за того, что я увидел нечто, заставившее мои практически несуществующие волосы встать дыбом. Понимаете…
Пуская дым, как дракон, он направился к письменному столу. Ящик по-прежнему был выдвинут, как и почти весь вечер. Положив сигару на край стола, Г. М. достал из ящика листы с отпечатанным текстом пьесы вместе с оберткой из чайного магазина в Олдбридже и аккуратно положил их рядом с пишущей машинкой.
Внезапно взгляд Г. М. устремился на лист бумаги, все еще торчащий в каретке машинки Брюса. Его спина оставалась неподвижной так долго, что Деннис подумал, не впал ли он в транс.
— Г. М! — окликнул Деннис.
— Что такое, сынок?
— Я не Мастерс, — продолжал Деннис, четко произнося каждый слог, как будто он разговаривал с глухим. — Я никогда не пытался одержать над вами верх. Мне кажется, ваш совет в любом случае лучший из всех возможных. Но Берил, Брюс и я, не говоря уже о семействе Херберт, почти потеряли рассудок. — И он спросил напрямик: — Кто такой Роджер Бьюли, сэр? И как он избавился от тела той женщины?
Г. М. тяжко вздохнул:
— Да, сынок, пожалуй, пора выложить на стол несколько карт. Возможно, вы сумеете мне помочь.
Деннис чувствовал, как его распирает жгучее любопытство.
— Ну, сэр?
— Я говорил вам в самом начале, — проворчал Г. М., подняв со стола сигару, — что вы не знаете, в чем ваша проблема. Именно потому вы все смотрели не в том направлении. Линия, которой вам следовало придерживаться…
Кто-то постучал в дверь коридора, и в комнату вошел мистер Хорас Читтеринг, за которым последовал симпатичный священник со шляпой в руке.
Деннис Фостер, несмотря на присущую ему сдержанность, был готов швырнуть в них пишущую машинку за вторжение в столь неподходящий момент. Однако Читтеринг, чье лицо стало еще более румяным, а глаза — еще более влажными и дружелюбными, благодаря порциям виски, отнюдь не был обескуражен. Два голоса заговорили одновременно:
— Надеюсь, мы не…
— Простите, если мы…
Хрипловатый тенор Читтеринга и звучный баритон викария так же одновременно умолкли.
— Продолжайте, дорогой мой! — любезно предложил мистер Читтеринг.
— Нет-нет! Продолжайте вы!
— Я настаиваю! — Мистер Читтеринг вцепился в руку компаньона.
Преподобный мистер Ричард Беркли принадлежал к тем симпатичным и добродушным пасторам, которым окружающие воздавали хвалу, говоря, что они не совсем похожи на пасторов. Его красивое лицо с крепким подбородком обрамляли светлые волосы, начинающие седеть на висках. Деннису нравились его улыбка и искренний взгляд, хотя теперь их сменило беспокойство. Он прижал шляпу к сердцу и слегка склонил голову.
— Кажется, — вежливо начал священник, — я разговариваю с сэром Генри Мерривейлом?
— Верно, сынок. Чем могу служить?
— Мы бы хотели… — мистер Беркли посмотрел Г. М. прямо в глаза, — извиниться перед мистером Рэнсомом.
— За что?
— Убийство не тема для шуток. Постараюсь помнить об этом в будущем.
— Но почему вы хотите извиниться перед Рэнсомом?
— Потому что мы могли вызвать серьезную трагедию нашими… э-э… академическими дискуссиями. Мне пришлось удерживать двух моих прихожан, собиравшихся прийти сюда с намерением совершить над ним физическое насилие.
Этот священник, думал Деннис Фостер, хороший человек в самом прямом смысле слова. Казалось, совесть вызывает у него физическую боль. Он облизнул сухие губы, все еще прижимая к груди шляпу.
— Странно то, — продолжал мистер Беркли, — что никто из нас не узнал Брюса Рэнсома. — Он снова устремил серьезный взгляд на Г. М. — Сэр, я видел вас раньше.
— Вот как? — резко отозвался Г. М. — И где же?
— Это, — ответил викарий, — еще одна странная вещь.
— Почему?
— Это было ровно две недели назад в салоне «Золотого фазана» в Олдбридже. Вы сидели в углу, держа газету перед лицом. А мы обсуждали… ту же тему.
— Вы имеете в виду Роджера Бьюли?
— Нет! Нет! Нет!
Казалось, эти слоги силой вырывают у мистера Беркли, который напряг широкие плечи.
— Я имею в виду, — поправил он себя, — что мы не говорили ни о чем клеветническом или скандальном. Читтеринг, если я правильно помню, сказал: «В газете пишут, что Брюс Рэнсом может сыграть в пьесе о Бьюли». Херберт заглянул в газету и ответил: «Он не может этого сделать, если у него нет рукописи пьесы». — «Ну, вот заметка, а вот фотография, — сказал Читтеринг. — Смотрите сами». Тогда, сэр, я заметил, как вы на цыпочках подошли к нам, прикрывая лицо газетой. — На лице викария мелькнула улыбка. — Совсем как Бирнамский лес, идущий на Дунсинан.[27] Вот что привлекло мое внимание к вам. Но еще более необычно, — добавил он, — что хобби Читтеринга — изучение театра…
— Дорогой мой! — запротестовал Читтеринг.
— Разве я не прав?
— Старого театра! — воскликнул Читтеринг. — Театра тех времен, когда по земле ходили гиганты! До того как расплодились нынешние маленькие театрики, где актеры могут слышать реплики зрителей. Театра времен Ирвинга и Три,[28] Мэнсфилда и Сотерна,[29] Форбса-Робертсона[30] и Мартина-Харви![31] Вот какой театр я изучаю!
Мистер Читтеринг достал носовой платок и шумно высморкался. Г. М., чья сигара погасла, внимательно смотрел на него. Потом он подобрал с письменного стола листы с отпечатанным текстом и оберточную бумагу. Двое других так напряженно его разглядывали, что в комнате, казалось, стало теплее на несколько градусов.
— Насколько я понимаю, сынок, — обратился Г. М. к Читтерингу, — вы интересуетесь написанием пьес.
