Морис Леблан - Канатная плясунья

— Они вот на том человеке.

— Как он мог сюда проникнуть?

— Той же дорогой, что и мы.

— Невероятно. Вспомните про те трудности, которые нам пришлось преодолеть… Вы даже сами тогда заметили, что у нас не было предшественников.

— Вспомните тогда и вы, что в стене на лестнице есть дыра, в которую свободно может влезть человек.

— А заштукатуренная дверь?

— Штукатурка были отбита до нас, а потом вновь наложена.

— Тогда надо предположить, что проникший сюда человек знал про письмо маркиза и про все секреты хода, то есть про камни на верхней ступеньке и т. д.?

— Очень просто. Маркиз оставил копию письма… черновик… Впрочем, подождите… Ну, конечно. Маркиз сам указывает, как другие, кроме нас, могли узнать. Помните, он пишет, что о содержании приписки к завещанию не знает никто, даже старый слуга Жоффруа. Из этого можно заключить, что Жоффруа был посвящен в содержание самого завещания. И так же, как в наших семьях из поколения в поколение переходила золотая медаль, так в роду Жоффруа переходил рассказ о письме или копия его.

— Ни на чем не основанное предположение.

— Предположение более или менее правдоподобное, господин нотариус, потому что, кроме нас, меня и четверых молодых людей, существуют другие лица и другие семьи, до которых дошли слухи о маркизе Богреваль, хотя и в извращенном виде. Я сама сталкивалась с такими лицами, и мне даже пришлось вести борьбу с одним человеком, укравшим медаль у моего отца.

Видя, что последние ее слова произвели большое впечатление и вызвали недоумение, она сказала точнее:

— Я знаю три такие семьи: наша, князей д’Аргонь, и еще графов Шаньи-Роборэй в Орне и баронов Давернуа в Вандее. Вокруг этих семей драмы, кражи, убийство и сумасшествия.

— Тем не менее, — заметил Эррингтон, — здесь только мы. Где же остальные?

— Они ждут. Ждут, не подозревая, что срок уже наступил. Около церкви в Рош-Перьяк я видела женщину-работницу и бездомного бродягу, ожидающих чуда, которое должно случиться в день 12 июля. По дороге сюда, где морской прилив преградил дорогу, я видела двух несчастных безумцев, направлявшихся к развалинам замка. А неделю тому назад был арестован некий Эстрейхер, дальний родственник нашей семьи, бандит и негодяй, совершивший убийство, чтобы овладеть медалью… Теперь вы верите мне, что мы имеем дело с самозванцем?

— Насколько я вас понимаю, вы думаете, что этот старик не маркиз Богреваль, а только разыгрывает перед нами его роль.

— Совершенно верно.

— С какой целью?

— Да драгоценности же, я вам говорю, драгоценности.

— Но если ему известно об их существовании, почему он не заберет их просто без всякой комедии?

— Потому что он не знает, где они находятся. И никто не знает. Чтобы узнать, надо присутствовать на собрании потомков Богреваля. Для этого он и выступает сегодня в роли маркиза.

— Роль опасная! Роль очень трудная! Невозможная!

— Вполне возможная, потому что исполнять ее надо всего лишь в течение немногих часов… Что я говорю «часов»? Меньше… Через десять минут после нашего прихода мы уже готовы были отдать ему конверт с припиской. И если бы он его взял, было бы все кончено. Так называемый маркиз Богреваль, сказав нам «до свидания», при первом бы случае исчез.

— Когда вы собирались отдать ему конверт, вы уже догадывались?

— Догадываться не догадывалась, но не доверяла. Протягивая ему конверт, я следила, как он будет реагировать. Несмотря на кажущееся полное отсутствие сознания, он хотел взять конверт, пальцы его дрожали от нетерпения… В это время мне помог случай, я увидела у него во рту золотой зуб.

Все, что говорила Доротея, было так логично, в ее изложении факты так последовательно вытекали один из другого, что никто из молодых людей не усомнился в ее правоте.

— Да, — сокрушенно произнес Дарио, — ловко попались мы на удочку воскресающего маркиза.

— Какая убийственная логика у вас, какая проницательность! — сказал Эррингтон.

А Вебстер прибавил:

— И какое чутье, какая тонкая интуиция!

Доротея не отвечала на эти похвалы. Обычной улыбки не было у нее на лице.

Общее молчание нарушил Деларю:

— Позвольте, позвольте… Вы ошибаетесь… Вы упустили из виду одно очень важное обстоятельство.

Нотариус Деларю принадлежал к тем людям, которые крепко цепляются за свои мнения и нескоро от них отказываются, но, если переменят их, то с такой же страстностью и упорством держатся новых. Воскрешение маркиза казалось ему теперь непреложной истиной.

— Да, упустили очень важное обстоятельство… Этот человек не самозванец. Есть неопровержимые доказательства.

— Какие?

— Посмотрите на портрет маркиза… Бесспорное сходство!

— А где у вас гарантия, что портрет срисован действительно с маркиза Богреваль, а не с этого старика?

— Старинная рама, старинное полотно.

— Это ничего не доказывает. Тут висел настоящий портрет маркиза. От него рама и осталась. Больше того, и вся картина осталась, только подмазано и подрисовано лицо.

— Пусть так. Но есть еще одно, чего нельзя ни подмазать, ни подрисовать.

— Именно?

— Отрезанный палец.

— Да, палец отрезан.

— Ага! — торжествовал нотариус. — Как бы ни была велика приманка, на такую вещь человек не пойдет… Тем более человек в таком состоянии. А чтобы решиться на изуродование руки, знаете, надо обладать большой силой воли.

Доротея задумалась. Не потому, что ее сразил аргумент нотариуса, а потому, что он навел ее на новые мысли и выводы.

— Вы правы, — сказала она. — Такой человек неспособен себя изуродовать. Следовательно есть другой, который это сделал.

— Другой человек отрубил ему палец? Сообщник?

— Не только сообщник. Начальник, глава, предводитель. Старик кажется слишком глупым, чтобы додуматься до такой хитрой штуки. Он только орудие. Из-за худобы и болезненности другой выбрал его для исполнения роли маркиза, а сам лишь управляет им, как марионеткой… И этот другой страшен… Если меня не обманывает предчувствие, это Эстрейхер. Правда, он сам в тюрьме, но его сообщники продолжают начатое им дело. Да, да, несомненно Эстрейхер. Это его рука. Нам надо быть осторожней и приготовиться.

— Приготовиться? К чему приготовиться? Что нам может угрожать? Я, пожалуй, согласен с вами, что это не маркиз, а самозванец. Обойдемся без него. Я передам вам конверт с припиской. И кончено. Я могу считать свои обязанности нотариуса исполненными.

— Не в том дело, — возразила Доротея, — исполнили вы или не исполнили своих обязанностей, а в том, что нам надо подумать, как избежать опасности. Опасность есть, я чувствую ее ясно и только не могу сообразить, откуда она идет. Но она где-то тут, совсем близко.

— Это ужасно, — простонал нотариус. — Как же защищаться? Что делать?

Беседа происходила в самом отдаленном от кровати углу комнаты около маленького окошечка. Карманные фонарики были потушены, окно же вообще давало мало света, а сейчас его закрывали столпившиеся, так что занавешенный угол кровати был погружен в полный мрак. До сих пор все собеседники, кроме низкорослого нотариуса, стояли к кровати спиной и не видали, что на ней творилось. Когда нотариус задал свой вопрос «что делать?», Доротея повернулась в сторону кровати и, указывая на старика, сказала:

— Спросим его. Само собой разумеется, что он не один пришел сюда. Его выпустили на сцену, но за кулисами ждут конца комедии. Следят за ним и за нами. Спросим его, какие инструкции он имеет на случай неудачи.

— Он не скажет.

— Скажет… Он в наших руках, и ему выгоднее быть откровенным, чтобы не очень жестоко поплатиться.

Последнюю фразу Доротея нарочно произнесла громко, чтобы ее слышал старик. Но он продолжал оставаться неподвижным. Только поза его казалась неестественной: он так низко опустил голову и так согнулся, что вот-вот мог упасть.

— Эррингтон… Вебстер… осветите его. Зажгли фонари…

Напряженное и жуткое молчание.

— Ах! — вскрикнула Доротея, в ужасе пятясь назад. Рот старика конвульсивно дергался, а голова и туловище медленно, но непрестанно склонялись вниз. В правом плече около шеи торчала черная рукоятка кинжала. Из раны ручьем текла кровь. Ниже и ниже склонялась голова, и наконец старик упал, глухо ударяясь о каменные плиты пола.

Глава 14. Четвертая медаль

Как ни страшна была эта картина, она не вызвала ни криков, ни беспорядка. Не ужас сковал движения и сжал горло, а недоумение, удивление, загадочность. Кто сделал это? Сюда никто не входил… И загадка воскрешения маркиза превращалась в загадку убийства самозванца.

Первой пришла в себя Доротея.

— Эррингтон, — распорядилась она, — взгляните, нет ли кого на лестнице. Дарио, осмотрите все стены. Вебстер и Куробелев, исследуйте кровать и занавесь.