Джон Карр - Клетка для простака. Тот, кто шепчет
Ник остановил ее.
– Я помню, – сказал он очень мягким голосом. – Час назад я вспоминал об этом. Любопытно, помнит ли Роуленд. Я очень хочу, чтобы вы запомнили это.
– Нечто подобное я и имею в виду. Что-то в таком роде, но не совсем. Фрэнк был таким ребенком. Какой-нибудь гнусный тип сказал: «Я могу сделать то-то и то-то». Фрэнк возразил: «Нет, не можете». И они попробовали. Вероятно, что-то такое, после чего на корте не осталось следов: например, длинный прыжок. Или прыжок с шестом – да, скорее всего, именно прыжок с шестом. В Канаде это называется так.
И вновь Ник прервал ее.
– Мировой рекорд по прыжкам с шестом, – сказал он, – равен двадцати пяти футам одиннадцати и одной восьмой дюйма. Правда, этому рекорду по меньшей мере лет десять, но его еще никто не побил. Вы же предполагаете, что убийца прыгнул на расстояние в двадцать четыре фута. Нет, ненаглядная моя. Нет. Олимпийский чемпион в хорошей форме, как следует разбежавшись для толчка, мог бы прыгнуть на такое расстояние. Но чтобы прыгнуть на наш корт, ему пришлось бы встать спиной к проволочной ограде и прыгать без разбега. Нет. Это невозможно.
Ник говорил быстрее обычного, каким-то заговорщическим тоном. Он снова впился зубами в яблоко.
– Что же до прыжка с шестом, то это хорошо. Очень хорошо! Но и здесь есть изъян. Наверное, вы подумали о нем, когда услышали про Роуленда с граблями в руках?
– Я ни о чем подобном не думала. Мне это и в голову не приходило.
– А вот я думал, – уверил ее Ник, понижая голос. – Я говорю: хорошо. При помощи граблей, а еще лучше – подпорки для сушки белья, на небольшое расстояние можно прыгнуть. Но, повторяю, на небольшое, и возникает то же возражение: необходимо место для разбега. Нет, Китти. Пролететь по воздуху не способен ни один убийца.
Наступило молчание. Китти даже вздрогнула – так поразило ее то обстоятельство, что к Нику вернулась его обычная веселость. Еще час назад он буквально неистовствовал от горя, теперь же казался совсем другим человеком. Только Китти была свидетельницей его слабости; она, как воплощение стойкости, стояла рядом с ним и, не говоря ни слова, держала его голову, словно он был действительно болен.
А теперь Ник вновь обрел свою лучшую форму. Он вновь был приветливым, обходительным собеседником; хозяином, который любит поражать посетителей своим гостеприимством; прекрасным рассказчиком, обожающим устраивать праздники. К нему вернулось былое обаяние. Он добавил:
– Нет. Бренда говорит правду. Мне она не станет лгать.
– Почему вы так в этом уверены?
– Потому что она никогда не лгала мне, – ответил Ник, и в голосе его звучала неподдельная искренность. – Раз Бренда говорит, что не оставляла этих следов, значит, так оно и есть. Следы оставил кто-то другой, надев ее туфли, – ведь это просто, не правда ли? Не понимаю, почему вы не хотите признать этого.
– Я скажу почему, – резко ответила Китти. – Следующей новостью, которую вы узнаете, будет то, что эти следы оставила я. Да, конечно, это абсурд, – продолжала Китти, – Но, да будет вам известно, я тоже могу носить обувь четвертого размера. К тому же сегодня я глупо пошутила, и это меня очень беспокоит.
– Кто, – пробормотал Ник, – кто выдумал эту избитую фразу, что трусами нас делает сознание?
– По-моему, Библия или Шекспир.
– В этом ваша беда, Китти. Вы! Вы убили Фрэнка? Не похоже! Видите ли, дорогая, я знаю, какие отношения связывали вас и Фрэнка.
Китти заговорила еще более резко:
– Что вы имеете в виду?
Ник усмехнулся, поудобней устроился в кресле, которое при этом заскрипело, и откинул голову на спинку. Она смутно видела, что он смотрит на звезды – бесчисленные звезды, усыпавшие небо, светлевшее над темной бездной сада.
– Интересно, где он сейчас, – сказал Ник. – У этого мальчика был характер, черт возьми! Люблю, когда у парня есть характер! Да, Китти, я не возражал, Боже упаси. Я знал, что он, бывало, не уходил из вашего дома раньше четырех утра. Знал, что ему это на пользу. От женщины, которая старше тебя, можно многому научиться. Вы понимаете? – Он поднял голову и подмигнул ей. – Ценный опыт, – продолжал Ник. – Хорошо, что это не могло помешать женитьбе мальчика. А я в этом уверен. В конце концов, Китти… э-э… мы с вами взрослые люди. Легкая интрижка, вот и все. Это не слишком серьезно. К тому же вы были слишком стары для него.
Глаза Китти расширились до невероятных размеров. Ее руки по-прежнему сжимали колени, и голова по-прежнему лежала на них.
– Если на то пошло, – сказала она, – то вы гораздо старше Бренды и разница в годах между вами куда больше, чем между мной и Фрэнком.
Инвалидное кресло заскрипело.
– Вы говорите, – продолжила Китти, и ее резкий голос громко прокатился по саду, – что мы взрослые люди. Возможно, в этих местах, кроме нас, вообще нет взрослых людей. Поэтому мы можем быть откровенны друг с другом, не так ли?
– Моя дорогая…
– Я видела, как вы на нее смотрели, Ник. Говорят, что когда-то вы были любовником матери. Хотите получить и дочь?
– А вы, оказывается, злобная ведьма, – воскликнул он.
– Когда необходимо, – согласилась Китти, – то да. Хоть я и не люблю этого. Я люблю красивые вещи, одежду, цветы; люблю, когда меня окружают счастливые люди. Но, как бы то ни было, случилось несчастье. Я слишком много пережила и поэтому имею большее право быть злобной ведьмой, чем любой из ваших знакомых. Я хочу знать. Вам надо было устранить Фрэнка, чтобы прижать Бренду к стене?
– Вы хотите сказать, что я убил Фрэнка?
– Не знаю. – Китти вздрогнула и подняла глаза к небу. Ник не возмутился и даже не обиделся. Левой рукой он настолько неловко отбросил огрызок яблока, что тот, ударившись об окно, отлетел к розовому кусту. Затем он заговорил с Китти таким вкрадчивым голосом, что та обернулась и внимательно посмотрела на него.
– За сегодняшний день я слышу это второй раз. Послушайте. За кого вы принимаете меня? Неужели вы полагаете, что я из кожи вон лез, да, да, из кожи вон лез – а, видит Бог, именно это я и делал, – чтобы поженить Бренду и Фрэнка лишь затем, чтобы убить его за месяц до свадьбы? Едва ли у меня будут собственные дети. Вы полагаете, что мне вообще не нужны дети? Вы полагаете, что я мог бы убить Фрэнка, именно Фрэнка, а не кого-нибудь другого?
Китти повела плечами:
– Нет, пожалуй, нет. И тем не менее странно, ужасно странно, что…
Пожалуй, она и сама не знала, что имела в виду, и непроизвольно протянула руку к его повязкам.
– Знаю, – сказал Ник. – В детективном романе убийцей неизменно оказывается калека, сидящий в инвалидном кресле. Если бы речь шла о детективном романе, я уже давно заподозрил бы сам себя. Неужели вы думаете, что я в таком состоянии способен летать над теннисным кортом? Да ведь я выпрямиться и то не могу без того, чтобы не опереться на здоровую руку. Да, черт побери, я инвалид. И переломы – отнюдь не симуляция. Они причиняют мне адскую боль. – Он глубоко вздохнул. – Хотите – верьте, Китти, хотите – нет. Но это правда. Что же касается Бренды, то позвольте мне в минуты слабости быть сентиментальным глупцом. Это все.
И вновь молчание. Ник настолько растрогался, что вынул платок и высморкался.
– Ну… – проговорила Китти.
– Знаю, что, заговорив о Фрэнке, я разбередил вашу рану.
– Но, Ник, факт остается фактом, ведь кто-то убил Фрэнка. Кто?
– Мистер Выскочка Роуленд, – заявил Ник. – И я знаю как… Ш-ш-ш!
Наверное, в своем споре они распалились больше, чем сами думали. На лицах обоих появилось виноватое выражение, когда они услышали скрип садовой калитки и из-под арки вынырнула голова сержанта полиции. Появление полицейского было встречено звонким лаем. В приоткрытую дверь дома проскользнул белый шнуровой терьер и, неистово виляя хвостом, бросился через лужайку. За ним мчался еще один шнуровой терьер, он с такой силой наскочил на первого, что обе собаки прянули в разные стороны и, проскочив свою цель, вынуждены были развернуться и бежать обратно. Собаки с блестящими, восторженными глазами и маленькими, как у важных правительственных чиновников, бородками буквально захлебывались от восторга. С радостным заливистым лаем они подпрыгивали, вертелись в воздухе, извивались всем телом, подобно восточным танцовщицам, отчего сержанту Макдугалу казалось, что с ним жаждет познакомиться не две, а целая дюжина собак.
– Миссис Бэнкрофт? Если не возражаете, суперинтендент Хедли хотел бы видеть вас на теннисном корте. И вас тоже, сэр, если это вас не затруднит.
– О!
Сержант Макдугал был человек добросовестный. Он засек время и подсчитал, что от теннисного корта до дома миссис Бэнкрофт всего десять минут ходьбы. Но он был к тому же человек заинтересованный; ему хотелось знать, что происходит на корте, однако его попытка поскорее доставить туда свидетелей успехом не увенчалась, поскольку собаки почувствовали к нему явную симпатию. Когда он вернулся со свидетелями, у него было чувство, будто он пропустил нечто важное.
