Жорж Сименон - Новый человек в городе
— Конечно, конечно.
— Если где-нибудь дурно пахнет, он сразу чует.
— Очень приятное занятие!
— Не смейся, Джулия. Это объясняет, почему людям всегда при нем не по себе.
— Тебе тоже?
— Это объясняет и другое — его влияние на мальчишек, которым хочется, чтобы их боялись.
Джулия закутала мужа в одеяло по самую шею, прикрыла краем рот, унесла пустой графин из-под лимонада, дала детям, вернувшимся из школы, по комиксу и усадила их за кухонный стол.
— Только не шумите. Отец спит.
Все было так просто, пока по их кварталу, выбрасывая левую ногу вбок, глотая пилюли и тщательно закрывая за собой двери, словно в них вот-вот ввалится сам дьявол, не зашнырял этот человек.
Нет, лучше выкинуть его из головы — добром это не кончится. Стакан пива? Пожалуйста. Вот это — наша забота. С вас двадцать пять центов. Здравствуйте. До свидания.
Он наделает глупостей, если не уймется. Кэнкеннен его не удержит — не тот Боб человек. Напротив! Он богат, настолько богат, что, по слухам, такого состояния даже в Бостоне ни у кого нет. Ему можно жить на свой лад, не как другие, потешаться над политиками и бесить светских старух: они все с ним в каком-нибудь родстве, все — его тетки или кузины.
— Алло?.. Нет, это Джулия… Да, его жена. Он лежит с простудой. Кто это говорит?
Имя она не расслышала. Вызывали, видимо, издалека.
Потом трубку повесили.
— Кто это?
— Не знаю. Наверно, ошиблись номером.
— Но ты же ответила, что я лежу. Я сам слышал.
— Верно, ляпнула наобум. Тут разговор и прервался.
Может быть, позвонят снова?
— Вызвали из города?
— Не знаю. Слышно было плохо.
— Может быть, Луиджи?
— Не думаю, что Луиджи станет тебе звонить каждый день по междугородному из-за дела, которое его не касается.
Звонок не давал Чарли покоя. Бармен насторожился.
Часы шли, но вызов не повторялся. Дети пообедали, потом их отправили спать, и они поочередно прокричали из коридора:
— Спокойной ночи, папа!
— Спокойной ночи, Софи… Спокойной ночи, Джон…
Спокойной ночи, Марта…
Почему не звонят? Почему повесили трубку, услышав голос Джулии?
— Он внизу?
— С четверть часа.
— Что делает?
— Спорит с шерифом.
— Кеннет вернулся?
— Только что вошел. Уверяет, что все спокойно. Ни сегодня, ни в ближайшие дни ничего не случится, а пистолеты наверняка украли ребята, приехавшие из Кале.
— Не правда, и Брукс это знает.
— Почему не правда?
— Потому что люди из Кале не нашли бы вентиляционное отверстие и не догадались бы, что в лавке есть стремянка, с помощью которой можно вылезти обратно.
— Пожалуй. Я повторяю что слышала.
— А он что?
— Я не могла все время прислушиваться. По-моему, сказал то же, что ты, потом заговорил об аллейке.
— Они оба все еще в баре?
— Видимо, да, если только не ушли после того, как я поднялась к тебе.
— Кто платит?
— Угощает Уорд.
— Спустись, послушай и возвращайся. Попробуй все запомнить.
Вернулась Джулия минут через пятнадцать, но почти ничего не разузнала.
— Кеннет ушел, не успела я появиться. Я слышала, как он поддакнул: «Похоже, неглупая мысль. Мы всегда думаем о ком попало, только не о тех, кто самые отчаянные. — И уже взявшись за ручку двери, добавил:
— В любом случае это дело местной полиции. Конечно, увижу начальника — поговорю. Но мои полномочия начинаются за чертой города».
— А он?
— Что — он? Сидит себе на своем табурете, а в зале кроме него одна Аврора: только что вошла и нарочно устроилась у другого конца стойки.
— Слышишь? Вроде бы телефон?
— Нет.
— Спустись побыстрее, иначе он возьмет и сам ответит. Такой и на это способен.
— Вернусь — поставлю тебе горчичники, Чарли. Предупреждаю заранее: приготовься.
Она даже не пожаловалась, что за день ей пришлось раз двадцать подниматься на второй этаж.
Глава 9
Чарли пролежал целых трое суток, и все это время только Джулия связывала его с внешним миром. На второй день ему стало так худо, что он перестал думать о происходящем вокруг. Лицо у него побагровело, волосы на лбу слиплись, дышал он с хрипом, и когда часа в четыре дня Джулия вторично вызвала врача, тот сделал больному укол пенициллина.
Но даже в таком состоянии бармен не мог отделаться от мыслей о Джастине Уорде и в своих кошмарах отчаянно боролся с ним, хотя, очнувшись и все еще задыхаясь, с трудом вспоминал, что же ему снилось. Вечером он вновь попробовал выспросить Джулию, кто был днем в баре и о чем шел разговор. Но она вкатила мужу солидную дозу прописанного врачом снотворного, и он мирно проспал до утра.
Проснулся Чарли, весь обросший полудюймовой черно-седой щетиной и чувствуя сильную слабость. В девять утра врач вторично ввел ему пенициллин и объявил, что этого, вероятно, хватит; а когда бармен осведомился, что слышно в городе, доктор, естественно, заговорил о своем:
— Эпидемия не то что не убывает — усиливается. Сегодня утром у меня шестьдесят визитов. А тут еще дождь — значит, станет хуже.
Крыши за окном опять почернели, по стеклам катились светлые капли, и в водосточных трубах, не смолкая, журчала вода.
— Предупреждаю, Джулия: не будешь подниматься сюда почаще и все мне рассказывать — оденусь и сам спущусь.
— Что ты хочешь узнать?
— Он появляется?
— Приходит в обычные часы — не реже, не чаще.
Каждый раз интересуется, как ты. Когда утром от тебя выходил врач — подошел к нему с расспросами.
— В городе ничего не произошло?
— Ты имеешь в виду то, чего опасались после кражи пистолетов? Нет. Я видела Кеннета. Он сказал, полиция продолжает патрулировать. Кстати, нынче утром я кое-что узнала, только вот забыла — от кого. Погоди-ка… Он еще заезжал насчет скачек и мотор не выключил.
— Рейнсли.
— Кажется, уже второй вечер подряд, часов в шесть, жена Майка с детьми навещает мужа. Придет на пустырь позади тюрьмы, смотрит на Юго за решеткой и лопочет с ним по-своему.
Чарли знал этот пустырь. Окруженный глухими задними стенами домов, он служил автомобильной стоянкой и по вечерам был безлюден. Окна тюрьмы располагались высоко над землей, но при включенном освещении можно было разглядеть, что происходит в камерах. Жены и друзья арестованных приходили туда и переговаривались с ними издалека.
Чарли удивляло, как додумалась до этого жена Майка, не знавшая города и не бывавшая в нем. Он представлял себе эту картину: холодным вечером, подгоняемая инстинктом и таща с собой малышей, она пересекает район кожевенного завода и минует добрый кусок Главной улицы под рождественские гимны, доносящиеся из всех магазинов, витрины которых, разумеется, кажутся ей сказочно богатыми.
Юго едва различает своих домочадцев на темном пустыре, разговор наверняка то и дело прерывается: сказать им нечего, и они довольствуются тем, что сосредоточенно смотрят друг на друга.
— Что в бильярдной?
— Вчера, часа в три дня, туда зашел полицейский и выставил двух старшеклассников, которым полагалось быть в школе.
— Кэнкеннен не звонил?
— Зашел вчера перед самым закрытием. Огорчился, что тебя не застал. Уверяет, что теперь, когда ты нарушил его затворничество, он никак не соберется с духом снова залечь.
— Выпил много?
— С полдюжины больших рюмок коньяку. Потом завелся с Уордом.
— Из-за чего?
— Из-за сквозняков. Привычка Уорда постоянно ходить и закрывать дверь действует ему на нервы. Он напустился на Джастина, и оба давай перекидываться фразами, которые я не всегда понимала. Остальные смеялись. Верх У орд, по-моему, не взял, но не сдался и свое досидел. Кстати, Мейбл уехала. Похоже, решила в конце концов провести праздники у матери в Вермонте.
Необходимость узнавать такие вещи из вторых рук портила Чарли настроение, и он слегка злился на Джулию, почему она так нелюбопытна и, главное, не придает значения деталям.
— Ты не разузнала, кто звонил позавчера? Больше меня не вызывали?
— У меня был разговор с Кале: твой приятель недоумевает, почему ты не сообщаешь о ставках. Я ответила, что ты слег, а я в скачках ничего не смыслю. Думаю, кстати, что звонил тогда именно он.
— Почему ты так думаешь?
— Он сказал, что пытался связаться с тобой.
Это было только предположение, но Чарли все равно расстроился. Ему не терпелось вернуться в бар, но он сознавал, что должен полежать самое меньшее еще сутки.
Около одиннадцати он поднялся в надежде побриться, но ощутил такую слабость, что подчинился жене и снова лег.
Чарли не забыл о подарке для Джулии и решил, что купит ей золотой браслет. Напрасно она убавляла громкость радио — он все равно слышал передававшиеся с утра до вечера рождественские песнопения. На Среднем Западе свирепствует снежная буря, сообщал диктор. Как и каждый год в это время, на дорогах пробки из сотен машин. Два трансконтинентальных экспресса застряли на полустанках.
О пистолете Чарли узнал под вечер: новость принес Саундерс, в свою очередь вытянувший ее из знакомого полицейского. Утром начальник полиции получил по почте картонную коробку с напечатанным на машинке адресом; в ней лежал один из украденных у Гольдмана пистолетов вместе с пачкой патронов.
