Жорж Сименон - Друг детства Мегрэ
Флорантен весь сжался, очевидно не понимая, как его старый приятель до этого додумался.
— Видишь ли, у меня есть доказательство, что кто-то был в среду в квартире. Этот кто-то, насмерть перепуганный совершенным, захотел купить молчание привратницы и отдал ей все, что было у него в карманах, то есть две тысячи двести франков.
— Ты допускаешь, что я невиновен…
— В преступлении — да. При том, что ты явился его косвенной причиной и что если и можно говорить о морали применительно к тебе, то лишь в том смысле, что на тебе лежит моральная ответственность за случившееся.
— Не понимаю.
— Неправда.
Мегрэ встал. Он никогда не мог долго усидеть; Флорантен не спускал с него глаз.
— У Жозефины Папе была новая пассия.
— Ты о Рыжем?
— Да.
— Это было мимолетное увлечение. Он никогда бы не согласился жить с ней, прятаться, исчезать на ночь. Он молод, у него столько девиц, сколько он пожелает.
— Жозе была влюблена в него, а ты ей надоел.
— С чего ты взял? Это лишь твое предположение.
— Она сама сказала.
— Кому? Не тебе же, ты ведь не застал ее в живых.
— Жану Люку Бодару.
— Ты веришь всему, что плетет тебе этот тип?
— Зачем ему лгать?
— А мне?
— Тебе грозит год или два заключения. Скорее всего, два из-за твоих прошлых судимостей.
Флорантен реагировал уже куда менее бурно, чем прежде. Он еще не знал, до чего докопался Мегрэ, однако то, что он услышал, не оставило его безучастным.
— Вернемся к той среде. Узнав голос пришедшего, ты не на шутку перепугался, поскольку за несколько дней или недель до этого начал шантажировать одного из любовников Жозе.
Естественно, твой выбор пал на самого, по твоему мнению, ранимого, то есть больше всех заботящегося о своей репутации. Ты завел с ним разговор о письмах. И сколько же ты получил?
Флорантен мрачно опустил голову:
— Ничего.
— Он отказался платить?
— Нет, он попросил меня об отсрочке в несколько дней.
— Сколько ты попросил?
— Пятьдесят тысяч. Я хотел получить крупную сумму, чтобы покончить со всем и в другом месте начать снова.
— Значит, Жозе все-таки тебя потихоньку выставляла?
— Возможно. Она переменилась.
— Ну вот ты и заговорил как разумный человек, и, если будешь продолжать так же, я помогу тебе выпутаться из этой истории с наименьшими потерями.
— Ты сделаешь это?
— Какой же ты дурень!
Мегрэ проговорил эти слова чуть слышно, себе под нос, но Флорантен их расслышал и стал пунцовым.
Комиссар был прав. В Париже существует несколько тысяч людей, живущих в обход закона за счет более или менее очевидного жульничества, наивности или алчности себе подобных.
У них на примете всегда какой-нибудь сногсшибательный проект, для реализации которого им не хватает нескольких тысяч или десятков тысяч франков.
В конце концов они почти обязательно подцепят какого-нибудь богатого лопуха, и тогда некоторое время хорошо одеваются, ездят в автомобилях и посещают лучшие рестораны.
Когда деньги подходят к концу, они вновь влачат жалкое существование, пока не подвернется что-нибудь новое, и только один из десяти предстает перед уголовным судом или попадает в тюрьму.
Флорантен прошляпил все возможности и вот теперь так глупо упустил последнюю.
— Ну что, дальше ты будешь говорить сам или мне продолжать?
— Лучше ты.
— Посетитель требует тебя. Он знает, что ты в квартире, так как расспросил привратницу. Он не вооружен.
Он не особенно ревнив и не покушается на чью-либо жизнь.
Однако он необычайно возбужден. Жозе, страшась за тебя, говорит, что тебя нет, что ей неизвестно, где ты.
Он проходит столовую. Ты устремляешься в ванную, оттуда к стенному шкафу.
— Я не успел.
— Хорошо. Он приводит тебя в спальню.
— Во всю глотку вопя, что я ничтожество, — горько добавляет Флорантен. — И это при ней.
— Она не в курсе шантажа. Ничего не понимает. Ты просишь ее молчать. И несмотря ни на что, цепляешься за свои пятьдесят тысяч франков, которые рассматриваешь как твой последний шанс.
— Не знаю… Все потеряли голову. Жозе умоляла нас успокоиться. Тот был взбешен. В какой-то момент, поскольку я отказывался вернуть ему письма, он выхватил из ящика револьвер. Жозе закричала. Я испугался за себя и…
— И спрятался за нее?
— Клянусь, Мегрэ, пуля попала в нее случайно. Было видно, что у него нет навыка в обращении с оружием. Он размахивал руками. Я как раз собирался отдать ему его чертовы письма, когда грянул выстрел. Он удивился. Издал какой-то странный звук горлом и бросился в гостиную.
— С револьвером в руках?
— Думаю, да, потому как я его не нашел. Когда я склонился над Жозе, она была мертва.
— Почему ты не вызвал полицию?
— Не знаю.
— А я знаю. Ты подумал о сорока восьми тысячах, хранящихся в коробке из-под печенья, завернул коробку в газету, не подумав, что это утренний выпуск. Уходя из квартиры, ты вспомнил о письмах и сунул их в карман. Ты собирался разбогатеть. Отныне у тебя было кого шантажировать, и не из-за любовной связи, а из-за убийства.
— Почему ты так решил?
— А потому, что ты стер отпечатки пальцев с мебели и дверных ручек. Если бы были найдены только твои отпечатки, это не имело бы значения, ты ведь не мог отрицать, что бывал в квартире. Таким образом ты покрывал другого: в тюрьме он бы гроша ломаного не стоил.
Мегрэ грузно опустился на стул и набил новую трубку.
— Ты отправился к себе и положил коробку из-под печенья на гардероб. Но в тот момент не подумал о письмах, лежавших у тебя в кармане. Ты вспомнил обо мне и решил, что старый товарищ не станет тебя бить. Ты ведь всегда боялся, что тебя изобьют. Помнишь? Был у нас один коротышка, если не ошибаюсь, Бамбуа, который наводил на тебя страх только тем, что грозился ущипнуть тебя.
— Какой ты жестокий…
— А ты? Если бы ты не вел себя как последний подонок, Жозе не умерла бы.
— Я всю жизнь буду мучиться.
— Ее этим не воскресишь. А твои угрызения совести — не мое дело. Ты решил разыграть со мной небольшую комедию, но я с первых слов догадался: тут что-то не так. Все мне казалось враньем, искажением истины, но не удавалось нащупать нить, ведущую к ней. Больше всего мне не давала покоя привратница. Она гораздо сильнее тебя.
— Она никогда не могла меня понять.
— Ты же не мог понять ее. Храня в тайне имя посетителя, она не только получала две тысячи двести франков, но и гробила тебя. Что до твоего прыжка в Сену, тут ты совершил глупость, именно это навело меня на мысль о письмах. Было ясно: топиться ты не собирался. Хороший пловец не топится, бросаясь в Сену с Нового моста в нескольких метрах от баржи в то время суток, когда тротуары черны от народа.
Ты вспомнил, что у тебя в карманах письма. Один из моих инспекторов был у тебя на пятках. Тебя могли обыскать в любую минуту.
— Вот бы не поверил, что ты догадаешься.
— Я тридцать пять лет занимаюсь своим делом, — пробурчал Мегрэ, встал и прошел в кабинет инспекторов, чтобы переговорить с Люка.
— Ни в коем случае не реагируй, — наставил он его напоследок.
Вернувшись, он увидел, что Флорантен потерял последнее — самообладание. Остались лишь долговязое тело, осунувшееся лицо, бегающие глаза.
— Если я правильно понял, меня будут судить за шантаж?
— Это зависит от…
— От кого?
— От следователя. В чем-то и от меня. Не забывай: ты стер отпечатки пальцев, чтобы мы не нашли убийцу. Это могло тебе стоить обвинения в сообщничестве.
— Ты этого не сделаешь?
— Буду говорить об этом со следователем.
— Год тюрьмы, даже два я еще выдержал бы, но не годы, тогда меня вынесут ногами вперед. Уже теперь, случается, сердце пошаливает.
Он наверняка собирался попроситься в лазарет при Сайте. В Мулене он их смешил. Когда занятия становились очень уж занудными, они поворачивались к нему, поощряя его к шутовству.
Его ведь поощряли. Зная, что ему только того и надо.
Он изобретал новые гримасы, откалывал новые номера.
Клоун… Однажды на Ньевре он сделал вид, что тонет, его искали с четверть часа, пока не нашли в камышах, куда он доплыл под водой.
— Чего мы ждем? — спросил он, вновь забеспокоившись.
С одной стороны, он был рад, что все кончилось, с другой — боялся, что Мегрэ изменит тактику.
В дверь постучали. Вошел Жозеф и положил перед Мегрэ визитку.
— Пригласите его. И попросите инспектора Жанвье привести находящееся с ним лицо.
Ох и дорого бы дал сейчас Мегрэ за стакан свежего пива или даже добрый глоток коньяку!
— Мой адвокат, господин Бурдон.
Один из теноров адвокатского сословия, бывший его старшина, кандидат на кресло во Французской академии.
Державшийся отстраненно, с большим достоинством, Виктор Ламотт сел, чуть приволакивая ногу и лишь мельком взглянув в сторону Флорантена.
— Полагаю, господин комиссар, что у вас были веские основания для вызова моего клиента? Мне стало известно, что в субботу вы прибегли к очной ставке, оспаривать закономерность которой я в данную минуту воздержусь.
