Эдогава Рампо - Игры оборотней
Но прочь сантименты. Акэти резко поднялся, направился к выходу и свистнул. Сразу же у входа в блиндаж показалась невысокая фигура Кобаяси.
— Позвони, пожалуйста, сыщику Миноуре, сообщи, что преступник пойман. И четко растолкуй, где мы находимся.
Потом Акэти повернулся к неподвижно сидевшим Юмико и Такэхико:
— Минут через двадцать приедет полиция. Маркизу я решил пока ничего не говорить. Госпожа Огавара, хотите встретиться с супругом?
— Лучше потом, — ответила Юмико. — Он, конечно, будет очень тяжело переживать… А я уважаю его и люблю. Не меньше, чем вас, господин Акэти.
— Все же до конца не могу вас понять, — признался в замешательстве знаменитый детектив.
Минут пять все молчали.
— Когда ждешь кого-нибудь, время тянется так томительно… — нарушила тишину Юмико. — Были б карты, можно было бы скрасить ожидание…
В ее словах, интонации не было позы. Она просто сказала то, о чем в этот момент думала.
Дьявол
Кисть руки
В то лето писатель Сёити Тономура, автор детективных романов, проводил отпуск у себя в деревне S. префектуры Нагано.
Зажатая со всех сторон горами, деревня эта кормилась с террасных полей; была она холодна, угрюма, но все же воздух ее живительно действовал на писателя.
Дни здесь были почти вполовину короче, чем на равнине: только рассеется утренний туман и засияет солнце, как уже, глядишь, опускается вечер.
Дремучие рощи вековыми деревьями, будто щупальцами, сжимали клочки ухоженной земли, и без того теснимые скалистыми зубьями гор. Безуспешны были старания усердных крестьян отвоевать для террас еще хоть немного земли.
В эту патриархальную картину совершенно не вписывалась железная дорога, громадной змеей извивавшаяся по лощинам. Восемь раз на дню проходили по ней поезда, и каждый раз, когда, задыхаясь на подъемах и изрыгая огромные клубы дыма, черный паровоз натужно тащил за собой состав, окрестности сотрясались, как при землетрясении.
Лето в горах пролетело быстро, по утрам уже явно ощущалось прохладное дыхание осени. Пора возвращаться в город. Пора расставаться с наводящими тоску горами и долами, полями-террасами, железной дорогой…
Молодой писатель брел по тропинке, мысленно прощаясь с каждым деревцем и кустиком, которые за два месяца стали ему родными. Следом шел Кокити Ооя, сын старосты, самого зажиточного человека в деревне.
— Скоро тут станет совсем тоскливо… Когда уезжаешь? — спросил Ооя.
— Завтра или послезавтра. Больше не могу задерживаться. Никто, правда, меня дома не ждет, но пора заняться делом, — ответил Тономура, бамбуковой палкой сбивая с травы росу.
Тропинка пролегала вдоль железнодорожной насыпи, прорезавшей зелень полей и черноту лесов, и тянулась к сторожке перед тоннелем на самой окраине деревни. Примерно в пяти милях отсюда на плоскогорье располагался оживленный городок, и поезда, связывавшие с ним деревню, чем дальше в горы, тем чаще ныряли в тоннели, но этот был первым.
Молодые люди частенько приходили сюда поболтать с охранником, дядюшкой Нихэем; им нравилось поозорничать — углубившись метров на десять в тоннель, поорать там в гулкой темноте.
Нихэй служил тут уже лет двадцать, помнил уйму жутких происшествий; он рассказывал об окровавленных кусках человеческих тел, которые приходилось с трудом отдирать от колес паровоза, о дергавшихся на рельсах руках и ногах, о кровавом месиве, мстительных духах погибших, с которыми не раз встречался в черноте тоннеля…
— Скажи, пожалуйста, — с некоторым смущением обратился к другу Тономура, — ты вчера вечером поздно вернулся из города?
— Поздно. А почему это тебя волнует? — Вопрос, очевидно, был Оое неприятен, и он с трудом скрыл раздражение.
— Просто до двенадцати ночи я разговаривал с твоей матушкой и видел, что она очень беспокоилась.
— Велосипеда у меня нет, а пешком идти долго, — неохотно объяснил Ооя.
Здесь необходимо сообщить читателю, что между городком и деревней курсировал всего лишь один полуразбитый автобус, шофер заканчивал работу в десять часов вечера; в самом же городе N. — да, собственно, какой это город, затерявшийся в горах маленький городишко — было всего четыре-пять такси, и нанять машину удавалось отнюдь не всегда. А больше никакого транспорта нет.
— То-то у тебя такой усталый вид. Спишь, наверное, мало.
— В общем-то, да… Хотя нет, не так уж мало… — Ооя провел рукой по лицу, действительно очень бледному, и смущенно улыбнулся.
Тономуре была понятна причина его смущения. Дело в том, что Ооя был обручен с дочерью местного богача, уважаемого человека, но свою невесту терпеть не мог. А в городок часто ездил на свидания со своей тайной пассией, о которой его матушка говорила: «Не знаю, кто она, что она, но видать сразу: без роду без племени и распутная к тому ж».
— Не расстраивал бы ты мать, дружище, — стараясь быть поделикатнее, посоветовал Тономура.
— Да ладно тебе, — отмахнулся Ооя, — сам разберусь в своих делах.
Какое-то время оба молчали, шагая по влажной от росы тропе. В просветах меж деревьями изредка мелькала насыпь. По другую сторону ее синели горы. Деревья вдоль тропинки были старые, в два обхвата, и, наверное, потому друзьям казалось, что идут они дремучим лесом.
Неожиданно шагавший впереди Тономура остановил друга:
— Стой! Здесь кто-то есть. И происходит неладное что-то. Давай возвращаться.
Даже в неверном сумеречном свете было заметно, что Тономура побледнел от испуга. Встревожился и Ооя:
— Что случилось? Кто здесь?
— Туда взгляни. — Ускоряя шаг, Тономура указал на огромное дерево метрах в десяти от них.
Ооя взглянул и обмер: из-за дерева, ощерившись, наблюдало за ними какое-то животное. Волк? Но никогда они не подходили так близко к человеческому жилью. Одичавшая собака? А с мордой у нее что? Пасть в крови, алые пятна отблескивают в коричневой шерсти, кровь капает с морды, полные злобы фосфоресцирующие глаза устремлены на людей.
— Похоже, одичавшая собака. Наверное, крота загрызла. Лучше не бежать, а то хуже будет. — Ооя быстро оправился от испуга и, прицокивая, осторожно приблизился к собаке. — Тьфу ты, черт, да я же ее знаю. Она тихая, часто тут бродит.
Животное тоже, будто признав Оою, неторопливо вышло из-за дерева, обнюхало следы Оои и ушло в лес.
— Столько крови от одного крота? — Тономура все еще был бледен.
— Ха-ха, ну и трус же ты! Неужели ты думаешь, что здесь бродят звери-людоеды? — Нелепость ситуации рассмешила Оою, но скоро и он понял, что тут и в самом деле происходит что-то странное.
Не успели молодые люди выбраться из чащобы на узенькую тропку, как из густой травы выскочила еще одна собака — и тоже вся в крови. Увидев людей, она резко остановилась и стремглав бросилась назад в лес.
— Ты заметил, что она другой масти? Неужто все собаки в округе только и делают, что охотятся на кротов? В величайшей степени странно… — Тономура опасливо вошел в заросли, где только что скрылась собака, чтобы убедиться, нет ли там трупа какого-нибудь зверька. Ничего, однако, он не обнаружил. — Что-то мне здесь не нравится. Пошли-ка лучше домой.
— Пошли. Только напоследок посмотри вон туда, там тоже собака.
У самой насыпи мелькало в траве еще одно животное. Полностью его не было видно, угадывались только огромные размеры и силуэт, явно не собачий. Молодым людям стало жутковато. И было отчего.
Тропа шла через безлюдную, удаленную от селений местность. Темный лес сжимал с двух сторон эту узкую полоску земли. Холодный, острый блеск рельсов и чернеющая вдали дыра тоннеля дополняли этот сумрачный, безжизненный, словно в кошмаре пригрезившийся пейзаж. А тут еще какие-то призрачные собаки, шныряющие в зарослях…
— Смотри, у нее что-то в зубах. Белое, в крови.
— Вижу. Не пойму только, что это.
Тономура и Ооя остановились, напряженно вглядываясь в кусты и деревья. Собака тем временем подошла поближе, и предмет, торчавший из ее пасти, постепенно приобрел четкие очертания.
Формой он напоминал редьку. Только цвет какой-то синюшный и… Что это за редька с пятью стеблями?! Бог мой, да это рука! Кисть человеческой руки! Пальцы скрючены, будто только что в предсмертной агонии хватали воздух, локтевая кость обглодана, сухожилия болтаются красной тряпицей.
— Вот дьявол! — воскликнул Ооя, схватил камень и бросил его в собаку.
Собака-людоед взвыла и стремглав бросилась прочь. Камень, похоже, попал в цель.
Загадочный труп
— И в самом деле, рука, кажется, молодой женщины, — проговорил Ооя, рассматривая брошенную собакой добычу.
— Либо эти твари растерзали какую-то девушку, либо разрыли могилу, — рассуждал вслух Тономура.
— В последнее время молодых женщин в деревне не хоронили. Но, с другой стороны, вряд ли собаки, даже одичавшие, набросятся на живого человека. Ты прав, Сёити, тут дело нечисто. — Оое, отнюдь не робкого десятка, тоже было не по себе.
