Агата Кристи - Убийство на поле для гольфа
Когда процесс уже подходил к концу, на имя прокурора пришло письмо, отправленное из Парижа и написанное Жоржем Конно, который, не открывая своего местонахождения, признавал себя виновным в убийстве. Конно заявил, что, подстрекаемый мадам Берольди, он нанес роковой удар ее мужу. По его словам, план преступления они составили сообща. Поверив, что муж дурно обращается с мадам Берольди, и потеряв голову от страсти, которую, он полагал, она разделяет, он согласился убить мосье Берольди и тем самым освободить свою возлюбленную от ненавистных уз. И только теперь, узнав правду о Хайраме П. Траппе, он понял, что женщина, которую он так любил, предала его! Не ради него хотела она обрести свободу. Выйти замуж за этого американца – вот какова ее цель! Он понял, что был всего лишь послушным орудием в ее руках. Теперь, охваченный ревностью и гневом, он решил разоблачить ее, ведь это она толкнула его на убийство.
И тут мадам Берольди доказала всем, что она и в самом деле незаурядная личность. Она решительно отказалась от своей прежней версии, признавшись, что «русские» – это чистейший вымысел, а настоящий убийца – Жорж Конно. Доведенный до умопомрачения страстью к ней, он совершил преступление и поклялся страшно отомстить ей, если она не будет молчать. Запуганная его угрозами, она согласилась, тем более что понимала – расскажи она всю правду, ее обвинят в потворстве преступлению. Но она наотрез отказалась поддерживать какие-либо отношения с убийцей ее мужа. Тогда, чтобы отомстить ей, он написал это письмо. Она торжественно поклялась, что ничего не знала о том, какое преступление готовит Конно. Проснувшись в ту памятную ночь, она увидела, что перед нею стоит Жорж Конно, держа в руке окровавленный нож.
В судебном разбирательстве наметился резкий поворот. Рассказ мадам Берольди едва ли заслуживал доверия. Однако речь, которую она произнесла, обращаясь к присяжным, была настоящим шедевром. Она говорила о своей дочери, об оскорбленном чувстве женского достоинства, о своем страстном желании ради дочери сохранить незапятнанную репутацию. По ее лицу струились слезы. Да, сказала она, Жорж Конно был ее любовником, и на нее можно, вероятно, возложить нравственную ответственность за это преступление, но – как перед богом! – ни в чем больше она не виновата! Она понимает, что совершила тяжкий проступок, ибо ничего не сообщила следствию о Конно, но, сказала она срывающимся голосом, разве найдется хоть одна женщина, способная на это! Ведь она любила его! Разве могла она собственной рукой послать его на гильотину?[64] Да, она виновата во многом, но она не совершала ужасного преступления, в котором ее обвиняют.
Как бы то ни было, ее проникновенная речь, ее обаяние сотворили чудо. Под взрыв всеобщего ликования мадам Берольди освободили из-под стражи.
Несмотря на отчаянные усилия, полиции так и не удалось напасть на след Жоржа Конно. Что же касается мадам Берольди, то о ней никто больше ничего не слыхал. Она вместе с дочерью уехала из Парижа, чтобы начать новую жизнь.
Глава 17
Расследование продолжается
Вот так обстояло дело с мадам Берольди. Разумеется, не все подробности этого громкого процесса сохранились в моей памяти. Тем не менее я пересказал его довольно точно. В свое время он вызвал живейший интерес в самых широких кругах общества, в английских газетах много писали о нем, поэтому я без особого труда припомнил наиболее характерные черты этого дела.
В тот момент моему возбужденному сознанию представилось, что теперь в деле мосье Рено все ясно. Признаюсь честно, я слишком горяч, и Пуаро всегда осуждает мою дурную привычку делать поспешные выводы, хотя, думаю, в данном случае меня можно было извинить. Открытие, сделанное Пуаро в Париже, блестяще подтвердило его версию. Я был просто потрясен.
– Пуаро, – сказал я, – примите мои поздравления. Теперь мне понятно все.
Пуаро, как всегда, тщательно и неторопливо зажег свою тонкую сигарету, потом взглянул на меня.
– Стало быть, вам теперь все понятно, mon ami. Что же именно вам понятно, позвольте узнать?
– Как что? Мадам Добрэй, она же мадам Берольди, – вот кто убил мосье Рено. Нет никаких сомнений, ведь эти два дела похожи, как близнецы.
– Значит, по-вашему, оправдание мадам Берольди было ошибкой? Она на самом деле виновна в подстрекательстве к убийству ее мужа?
Я вытаращил глаза.
– А как же иначе? Вы что, не согласны?
Пуаро прошелся по комнате, рассеянно подвинул на место стул и в раздумье сказал:
– Согласен. Однако всякая категоричность, вроде вашего «А как же иначе?», мне кажется неуместной. Строго говоря, мадам Берольди невиновна.
– В том преступлении, возможно. Но не в этом.
Пуаро снова сел и с сомнением посмотрел на меня.
– Так вы твердо уверены, Гастингс, что мадам Добрэй убила мосье Рено?
– Да.
– Почему?
Вопрос показался мне столь нелепым, что я растерялся.
– Как почему? – Я даже запнулся. – Как это почему? Да потому… – И я умолк, чувствуя, что сказать мне нечего.
Пуаро кивнул.
– Видите, вы сразу сели на мель. Зачем было мадам Добрэй (я буду называть ее так для простоты) убивать мосье Рено? Здесь нет и намека на какой-нибудь мотив. Его смерть ровным счетом ничего ей не дает. Кем бы она ни была – его любовницей или просто шантажисткой, – с его смертью она лишается дохода. Чтобы пойти на убийство, должны быть мотивы. Первое преступление – совсем другое дело. Там богатый возлюбленный только того и ждал, чтобы занять освободившееся место.
– Но ведь не только деньги толкают на убийство, – возразил я.
– Верно, – спокойно согласился Пуаро. – Есть еще два мотива. Например, состояние аффекта. Еще один, достаточно, правда, редко встречающийся, – некоторые формы психических расстройств, к которым относится, например, мания убийства или религиозный фанатизм. Эти мы можем исключить из рассмотрения.
– А как насчет убийства, совершенного в состоянии аффекта? Можете ли вы исключить его? Если мадам Добрэй была любовницей Рено и вдруг обнаружила, что он охладел к ней, разве она не могла в припадке ревности убить его?
Пуаро покачал головой.
– Если – заметьте, я говорю «если» – мадам Добрэй даже и была любовницей Рено, он не мог охладеть к ней, ведь они познакомились совсем недавно. И вообще вы очень ошибаетесь на ее счет. Эта женщина может сыграть сильную страсть. Она превосходная актриса. Но в жизни она совсем не та, какой хочет казаться. Проанализируйте ее поведение, и вы поймете, что она хладнокровна и расчетлива во всех своих поступках. Ведь она подстрекала своего молодого любовника к убийству совсем не для того, чтобы потом связать с ним свою жизнь. Она метила выйти замуж за богатого американца, к которому, вероятно, была совершенно равнодушна. Если она совершила преступление, то только ради выгоды. Здесь же она ничего не выигрывает. Кроме того, как вы объясните, кто вырыл могилу? Женщине это не под силу.
– Но ведь у нее мог быть сообщник, – предположил я, не желая так легко сдаваться.
– Ну хорошо. Перейдем к следующему вопросу. Вы сказали, что эти два преступления похожи. В чем вы видите сходство, мой друг?
Я удивленно уставился на него.
– Странно, Пуаро, вы же сами заметили это! Неизвестные в масках, «секретные документы»!
Пуаро чуть улыбнулся.
– Терпение, мой друг, прошу вас. Я не собираюсь ничего отрицать. Сходство этих двух дел не вызывает сомнений. Однако вам не кажется странным одно обстоятельство? Ведь не мадам Добрэй наплела нам всю эту чепуху – если бы было так, то все яснее ясного, – а мадам Рено! Они что, по-вашему, сообщницы?
– Я не могу в это поверить, – медленно начал я. – Но если это действительно так, мадам Рено – самая выдающаяся актриса, которая когда-либо рождалась на земле.
– О-ля-ля! – нетерпеливо воскликнул Пуаро. – В вас снова говорят чувства, а не разум! Если преступнице необходимо быть хорошей актрисой – на здоровье! Но в данном случае разве это необходимо? Я не верю, что мадам Рено и мадам Добрэй в сговоре. Не верю по ряду причин, на некоторые из них я вам уже указал, остальные – очевидны. Следовательно, эта возможность исключается, и мы подходим наконец к истине, которая, как всегда, очень любопытна и неожиданна.
– Пуаро! – воскликнул я. – Что вам еще известно?
– Mon ami, вы сами должны сделать выводы. У вас есть «доступ к фактам». Напрягите серые клеточки. Рассуждайте, но не как Жиро, а как… Эркюль Пуаро!
– Но вы уверены, что докопались до истины?
– Мой друг, в чем-то я был непроходимо туп, но теперь наконец многое понял.
– Вам уже все ясно?
– Я разгадал, для чего мосье Рено вызвал меня.
– И вы знаете убийцу?
– Одного убийцу я знаю.
– То есть…
– Сейчас я говорю о другом деле. В данном случае налицо не одно преступление, а два. Первое я раскрыл, а второе… eh bien, признаюсь, тут я не уверен!
– Однако, Пуаро, помнится, вы сами сказали, что неизвестный, которого нашли в сарае, умер естественной смертью.
