Эжен Шаветт - Сбежавший нотариус
«Я спасу ее!» — воскликнул я, дрожа от радости.
Весь следующий день я провел, снедаемый нервной лихорадкой. На часах было одиннадцать, когда я подошел к решетке. Я запасся лекарствами, необходимыми для того, чтобы вывести яд из организма. И захватил хороший револьвер на случай непредвиденных обстоятельств.
Сначала я ждал без особенного нетерпения, но время шло, а она не приходила. Часы пробили полночь. Тогда мною овладел неизъяснимый страх. Мне вспомнилась последняя фраза, сказанная накануне: «Завтра… если силы мне позволят».
Так ей хуже!.. Умирает… может быть, уже умерла… а я стою здесь! Я перелез через решетку и спрыгнул на другую сторону. Светившийся издали огонек указал мне, в каком направлении находится замок и куда мне идти.
XVII
Я перелез через решетку в припадке отчаяния, не размышляя о дерзости своего поступка. Но, как только я ступил ногой на неприятельскую землю, ко мне тотчас возвратилось хладнокровие, напоминая мне об осторожности.
Тихонько, крадучись, я продвигался вперед, и эта предосторожность была очень кстати. В ту минуту, когда я приблизился к кустам, две особы вышли из левого флигеля и приблизились ко мне. Одна из них несла фонарь.
«Правда? Правда, мой добрый господин Пижо, — проговорила жалобно Аннета, — нет ничего опасного в состоянии нашей дорогой больной?» — «Нет, сто раз нет, мое прекрасное дитя. Болезнь, которой страдает ваша молодая госпожа, всегда бывает острой перед своим концом. Вместо того чтобы заставлять меня сегодня вечером наскоро покинуть постель, вы без малейшего вреда могли бы подождать моего визита до завтра». — «Ее отец и я совсем потеряли голову, увидев ее такой слабой». — «Не беспокойтесь, я за все отвечаю. Я еще не таких больных видал!» — проговорил этот невежда самоуверенно. «Вы ничего не прописали?» — «Продолжайте давать ту же микстуру… вместо пяти ложек давайте шесть, и все».
Они удалились к парадному выходу. Нельзя было терять времени, если я хотел пробраться в замок. В этот поздний час все двери должны быть заперты, кроме той, в которую вышла Аннета и которую она наверняка оставила открытой до своего возвращения.
Мне посчастливилось: дверь в левый флигель была настежь отворена. Попав в неприятельскую крепость, я был готов смело встретить любую опасность. Едва успела Аннета войти в прихожую, как дверь справа отворилась, и дрожащий голос прошептал: «Разве ты только что вернулась? Странно, мне несколько минут назад показалось, что я слышал шаги». — «Это от страха у вас звенит в ушах». — «Ну, что ты выяснила?» — спросил Бержерон. «Как и в прошлые разы, старый дурак ничего не заметил. Велел давать то же лекарство, вот и доказательство, что он ни о чем не подозревает».
Как тихо они ни говорили, все же я расслышал их слова. Между тем Аннета, не погасив фонаря, поднесла его к лицу Бержерона. «Как вы бледны! — сказала она. — Если у вас не хватает мужества, теперь самое время предупредить меня…» — «Аннета!» — произнес Бержерон умоляющим голосом. «Она или я», — сухо произнесла блондинка. «Неужели ты не можешь потерпеть?» — «Я вам сказала уже, что мне надоело терпеть». — «Но она, может быть, не выйдет за маркиза. Тогда у нас будет много времени впереди». — «Ах, долго тянется ваше время. Через пять месяцев она будет совершеннолетней. И кто знает, есть ли у нас эти пять месяцев? Разве она не может найти себе мужа, помимо маркиза! Для этого и далеко ходить не нужно. А доктор Морер! Я сразу почувствовала, что это опасный человек. Мне рассказывали, что их то и дело встречают вместе. Нужно покончить с этим! — И Аннета прибавила безапелляционно: — Она или я!»
Прежде чем Бержерон успел ответить, она толкнула его в отворенную дверь, на пороге которой они стояли. «Войдем, войдем… И в два часа ночи безопаснее толковать за дверями, чем в дверях».
Я понял, что они закрылись в комнате Бержерона. Что я должен был делать? Исчадие ада, несомненно, восторжествует над колебаниями слабого человека, который находится целиком в ее власти. Скоро они явятся окончить свое страшное дело.
И тут волосы встали дыбом у меня на голове. Когда я приходил к Бержерону, меня ввели к нему длинным коридором. Я входил не с этого крыльца. Следовательно, из его комнаты два выхода! Пока я стою тут и караулю одну дверь, они, может быть, уже вышли через другую и отправились в комнату, где умирает их жертва!
Куда идти? В темноте и в этом обширном, неизвестном мне замке как я найду Лору? Счастливый случай пришел мне на помощь. Когда Аннета вернулась в замок, я поднимался по лестнице и остановился на площадке. Стоя там, я находился вровень с полом верхнего этажа. И тут я заметил слабую полоску света из-под двери. Не шел ли этот свет из комнаты Лоры?
С чрезвычайными предосторожностями, чтобы злоумышленники не услышали мои шаги, я добрался до двери. Она не была заперта. Без малейшего шума подалась она под моей рукой — видно было, что петли тщательно смазали. К счастью, я вовремя сдержал крик отчаяния, который чуть было не вырвался у меня при печальном зрелище, открывшемся моему взору.
При слабом свете ночника, горевшего в изголовье кровати, я увидел Лору, лежавшую на постели. С искаженными чертами, закрытыми глазами и с руками, вытянутыми вдоль тела, бледная как мертвец, она показалась мне неживой, и я оцепенел от ужаса. Но нет, она должна быть жива, потому что отравители толковали о том, чтобы покончить с ней. Тогда я приблизился к ней и с трепетом наклонился к ее лицу, еще недавно столь прекрасному, теперь же искаженному страданием.
«Лора!» — сказал я тихо. Девушка открыла глаза, в которых блеснул луч радости, и с улыбкой прошептала: «Вы! Я спасена! Я не спала. Когда я увидела, что дверь отворяется, я закрыла глаза. Я думала, что это они!» Потом с ужасом прибавила: «Я слышу их! Они идут! Спрячьтесь, спрячьтесь за занавесками».
Я повиновался и в один момент исчез за драпировками алькова. «Спасите меня, не погубив моего отца!» — прошептала Лора.
Когда дверь отворилась, она лежала неподвижно. Взор мой обратился на каминное зеркало, в котором отражалась дверь. Первым вошел Бержерон. Он дрожал, точно в лихорадке, взор у него был дикий, зубы стучали, лицо конвульсивно подергивалось; он сделал шаг в комнату и попятился, невнятно бормоча: «Нет, нет, нет!»
Тогда из-за его плеча показалось лицо Аннеты, которая повторила ему на ухо: «Она или я!» — «Нет, нет!» При этих словах отец выронил из руки маленький пакетик.
Аннета подняла его и сказала тихим голосом, в котором слышалась жестокая решимость: «Нужно приложить руки к делу, мой любезный. Кто хочет есть фрукты, тот должен сорвать их. Ваша очередь». И она подтолкнула его к кровати. Бержерон схватился за дверной косяк обеими руками, повторяя: «Нет, нет, нет!» — «Трус!» — промолвила служанка, развернула пакетик и подошла к ночному столику, где стояла почти полная чашка какого-то питья.
В ту минуту, как она протянула руку, чтобы высыпать порошок, я схватил ее за запястье. «Отравительница!» — вскрикнул я.
Звук моего голоса поразил Бержерона как громом. Он сделал два шага, покачнулся и упал на пол. С ним случился удар. Что касается Аннеты, которую я продолжал держать за руку, она точно окаменела. Ее глаза, широко раскрытые от ужаса, были устремлены на Лору, которая приподнялась с постели.
Свободной рукой я приложил к виску горничной револьвер и, вспомнив, что меня просили не губить отца, сказал: «Я сейчас застрелю это исчадие ада. У меня много доказательств, чтобы впоследствии оправдаться за самовольную расправу. Отдать ее в руки правосудия значило бы посадить другого рядом с ней на скамью подсудимых». — «Пощадите!» — пробормотала Аннета. «Отпустите ее», — сказала Лора. «Подумайте, эта женщина — злой гений вашего отца». — «Завтра отец мой, раскаявшись, забудет о ней». — «Да, но потом воспоминание овладеет им с большей силой. Ничто не разлучит его с ней».
Лора задумалась. «Нет, — сказала она, — одно чувство оттолкнет его от нее». — «Какое?» — «Отвращение». И она прибавила решительным тоном: «Я требую, чтобы она вышла замуж за Генёка».
Месяц спустя состоялась свадьба Аннеты с Генёком, который и не подозревал, какому ужасному обстоятельству он был обязан своим счастьем.
«Опасность прошла, прощай, святой» — любят повторять моряки. Вас, может быть, удивит, что служанка, избегнув моего револьвера, согласилась исполнить предписанное ей условие.
От глубокого ли отвращения к садовнику или от ярости при осознании своего бессилия — не знаю, только при этом требовании девушка задрожала всем телом. Пока она находилась под влиянием испуга, пойманная на месте преступления, и видела мою решимость убить ее, — одним словом, пока страх делал ее покорной, я воспользовался моментом и заручился бумагой.
«Ты сейчас же письменно признаешься в своем преступлении, и эта записка будет возвращена тебе в день свадьбы», — сказал я, указывая ей на бюро Лоры, где хранились бумага, перья и чернила.
