Жорж Сименон - Тётя Жанна
– Можно ли войти нотариусу, Жанна?
– Да, конечно.
Он вошел с таким же видом, с таким же отсутствующим взглядом, с каким посещал дома, подлежащие продаже, и через несколько мгновений остановил свой взор с чисто профессиональным любопытством на Жанне. Создавалось впечатление – настолько это было очевидно, – что он нарочно старался показаться невежливым, нарочно использовал лишь самый минимум принятых приличий. Вместо того чтобы поздороваться, произнести несколько самых общих и обычных фраз, справиться о здоровье, он произнес лишь одно слово, в котором, казалось, можно было ощутить свойственную некоторым старикам радость при виде сраженного болезнью более молодого человека:
– Водянка?
Она вспомнила времена, когда была совсем маленькой девочкой; и она ответила ему почти как ребенок:
– Ничего серьезного. Немного передышки, и я встану на ноги.
– Так всегда говорят.
– Со мной это уже случалось.
Она видела, что Луиза чем-то озабочена, но это была не та смутная или истерическая озабоченность последних дней; Луиза выглядела как человек, внезапно столкнувшийся с конкретными проблемами.
– Месье Бижуа не хотел подниматься сюда. Но я настояла, чтобы он повторил тебе то, что сейчас сказал мне.
– Садитесь, месье Бижуа.
Он не захотел воспользоваться низким стулом, стоявшим в ногах кровати, на который ему указала Жанна. Нотариус взял другой стул, из угла комнаты, и, прежде чем усесться, внимательно осмотрел его, словно желая оценить или убедиться в его надежности.
– Вы читали мое объявление, верно? – бросился он сразу же в атаку.
И, не ожидая ответа, продолжал:
– Насколько мне известно, по каким-то своим причинам вы предпочли, чтобы вас считали умершей. Вы пренебрегли наследством, думая, что никогда не вернетесь сюда, но сами видите, что в конце концов все-таки вернулись.
– Но вовсе не за наследством, – поспешила возразить она. – Если я попросила вас об одолжении подняться сюда...
Она очень хотела объяснить ему, объяснить Луизе, что она совершенно определенно была намерена окончательно отказаться от наследства, если, с точки зрения закона, это все еще было необходимо, но нотариус прервал ее на полуслове:
– В связи с тем, как развернулись события, не имеет значения, что вы собирались или не собирались делать.
Никто, вероятно, лучше него не знал местные семейства и их секреты. Это касалось не только семьи Мартино, в которой нотариус был знаком и с родителями Жанны, и с родителями ее родителей; он наизусть знал истории самых неприметных домов города.
За какую такую обиду он мстил, говоря ледяным голосом, в котором слышалось что-то вроде смакования катастрофы, во всяком случае любование ею?
Быть может, потому, что Жанна лежала в постели, а из-за опухшего лица и заплывшего глаза вид у нее был довольно жалкий, Луиза попыталась смягчить удар:
– Нотариус Бижуа только что сообщил мне плохие новости.
– Я знаю. У меня был долгий разговор с месье Сальнавом.
Нотариус презрительно пожал плечами:
– Малыш Сальнав совершенно ничего не знает.
Жанна смущенно спросила:
– Вы хотите рассказать о действиях, которые предпринимают Физоли?
– Физоли не имеют никакого значения. Месье Физоль позвонил мне сегодня утром в контору, чтобы потребовать от меня официально объявить об открытии наследства, и я ответил, что это уже сделано.
– Все намного серьезнее, чем ты предполагаешь, Жанна.
Луиза держалась спокойнее, значительнее, чем в прочие дни. Чувствовалось, что она сражена, но не хочет плыть по воле волн.
– Мы будем вынуждены продать...
– Продать дом?
– Да, мадам, – прервал старик. – Дом со всем содержимым, винные склады и само торговое предприятие. И все равно дыра, которую нужно заткнуть, останется слишком большой, так что Робер Мартино, будь он жив, оказался бы лицом к лицу с серьезными трудностями. Я не собираюсь ни оправдывать его, ни осуждать; уже давно я ничего больше не жду от людей. Зная его так, как я его знал, я предвидел, когда он ушел от меня в субботу, какое решение он примет.
– Вы думаете, это было самое легкое?
Нотариус надменно промолчал. Во взгляде, которым он окидывал лежащую перед ним толстую женщину, надменности было не меньше. Какое-то время он покашливал, вытаскивая из кармана носовой платок, а затем произнес таким тоном, будто смысл слов был понятен только ему одному:
– Я Знал его деда, я знал его отца, я знал его братьев и я знал его. Я знаю его детей.
– Зачем он приходил к вам?
– А зачем приходят вечером в субботу, после закрытия конторы?
Жанна не знала, был ли он с Луизой внизу более человечным или многословным. Во всяком случае, их разговор длился очень долго. Должно быть, к этой второй встрече, на которую его вынудили пойти, он относился как к ненужной и расплачиваться за это заставил Жанну.
– Я знаю, что моему брату были нужны деньги. В понедельник утром в кассе не было ни сантима.
– Но в понедельник месье Сальнав принес мне деньги! – вскричала все вдруг понявшая Луиза и со смущенным видом уставилась на свою невестку.
– В общем, – сказал нотариус, – потребность в деньгах, говорят, – это та потребность, которая, в крайнем случае, может быть удовлетворена. Достаточно перейти какую-то черту, какую-то цифру, определенное соотношение между тем, чего не хватает, и тем, что можно было бы получить; не знаю, как это называется, сами подберите слово, которое вам нравится. Бухгалтер ломает голову над мелкими суммами и ужасается, как ребенок. Он, впрочем, еще ребенок и есть; я вспоминаю его деда, когда он, торгуя овощами, ходил от дома к дому. Вы приехали в плохое время, мадмуазель Мартино, для вас, без сомнения, было бы лучше остаться там, где вы жили.
Он специально нажал на слове «мадмуазель», а не назвал ее «мадам Лоэ», зная, очевидно, что она никогда не была замужем. Жанна вспомнила, что он был нотариусом и другом Франсуа Лоэ.
– Я ждал только похорон, чтобы выполнить свои обязанности. Я толком не понимаю, зачем мадам Мартино настаивала на том, чтобы я поднялся сюда и повторил вам то, что сказал ей.
– Что говорил вам Робер в субботу?
– То, что всегда говорят в таком случае. Он очень упал духом, как обычно и бывает. Он не видел никакого выхода, и, логически рассуждая, выхода и не было, но он упрямо все-таки хотел найти его – с таким видом, будто я (поскольку я был его нотариусом, и особенно потому, что я был нотариусом его отца) могу сотворить чудо.
– Сколько ему было нужно?
– Несколько миллионов. Если ликвидировать активы по самой высокой цене, с максимальной удачей, то хватит почти на половину долгов. Именно поэтому я недавно ответил месье Физолю, что, по-моему, о наследстве нечего и говорить. Наследники имеют лишь одну возможность – отказаться от своих прав, иначе они столкнутся с ошеломляющим долгом и всей их жизни не хватит, чтобы с ним расплатиться.
– Как он дошел до этого?
– Я ждал этого вопроса. Ваша невестка тоже задала его мне. Мне его задают каждый раз. Люди живут в одном доме, спят в одной постели или же их разделяет только стенка, видятся три раза в день за столом и бывают весьма удивлены, когда однажды понимают, что ничего друг о друге не знают.
– Вы забываете, что я ушла из дома тридцать семь лет назад.
– Я очень хорошо об этом помню. Именно я посоветовал вашему отцу ничего не предпринимать, чтобы отыскать вас, – впрочем, это было в его характере. Был я уверен и в том, что объявление, которое я, как того требует закон, дал позднее, останется без последствий.
– Вы знали, где я была?
Не отвечая, он посмотрел на нее; когда он смотрел на кого-нибудь, его взгляд словно приходил из другого мира – ледяной, неподвижный, черно-белый, без оттенков.
Он терпеливо ждал неизбежных вопросов, вытащил из кармана огромных размеров хронометр, завел его.
– Вы не хотите сказать что-нибудь именно мне?
Это, казалось, удивило его:
– Почему? Все, что было нужно, я сказал его жене.
– Вы могли ее пощадить.
Его демонстративная реакция на это необычайное предположение заставила Жанну смиренно покраснеть:
– Приношу вам свои извинения. Теперь я сожалею, что вынудила вас к этой неприятной обязанности и утомила подъемом по лестнице на два этажа. Мы сейчас переживаем разгар семейной драмы, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы...
– Нет никакой семейной драмы.
– Ладно! – холодно произнесла она.
– Просто есть люди, которые преуспевают, а есть – которые терпят неудачу. Есть такие, кто идет вверх, а есть и такие, кто идет вниз. Вот та невзрачная супружеская пара напротив, что взялась за «Золотое кольцо», сейчас поднимается. Мальчишка был гарсоном в кафе, а его жена – дочь бедняков-итальянцев. Через десять лет они купят два-три дома в городе и ферму в деревне. Если бы это случилось чуть раньше, они приобрели бы и этот дом, который, вероятно, присоединили бы к своей гостинице.
