Эрл Гарднер - Дело беглой медсестры

Мейсон улыбнулся свидетелю и спросил:

– Вы обсуждали с мистером Херли вопросы, по которым вы должны давать показания?

– О, я хочу сказать, мы обсуждали характер свидетельских показаний, – перебил Херли. – В конце концов, здесь нет присяжных. Какой смысл задавать подобные вопросы?

– Я задал вопрос потому, что мне нужен ответ, – пояснил Мейсон.

– Ответьте на вопрос, – повелел судья Телфорд.

– Да, сэр, я обсуждал.

– А обсуждали ли вы метод дачи свидетельских показаний?

– Что вы подразумеваете под этим?

– Договорились ли вы с мистером Херли о том, что при прямом допросе вы предоставите отпечатки пальцев доктора Мальдена, обнаруженные на фляжке, и что других вопросов относительно отпечатков пальцев не будет, но когда я подверг вас перекрестному допросу и спросил, были ли на фляжке другие отпечатки пальцев, то вы сообщили мне, что отпечатки моей клиентки на фляжке были?

Свидетель беспокойно заерзал на месте.

– Ответьте на вопрос, – настаивал Мейсон.

– О, ваша честь, – запротестовал Херли, – я думаю, что мы попусту тратим время суда. Я думаю, хорошо известно, что прокурор часто обсуждает стратегию ведения дела в суде с главным свидетелем и намечает основную линию допроса и метод, каким она будет осуществлена.

– Мой вопрос заходит немного дальше этого, – сказал Мейсон, – я думаю, что он по существу, и я хочу получить ответ.

– Возражение, если такое имеется, отклоняется, – предупредил судья Телфорд. – Ответьте на вопрос. Суть обычно в этом.

– Вы с этим согласны? – спросил Мейсон свидетеля.

– Да, хотя я не знаю, что сказать об этом.

– Вы уговорились, что вы будете осторожно избегать упоминания об отпечатках пальцев миссис Мальден, обнаруженных на фляжке, пока я не подвергну вас перекрестному допросу, а затем воспользуетесь первым удобным случаем, чтобы записать эту информацию в протокол. Разве это не так?

– Я предполагаю, что это главным образом следствие того.

– Итак, – сказал Мейсон, – вы имеете предубеждения против обвиняемой?

– Нет.

– Тогда вы имеете предубеждение против меня?

– Нет. Я только свидетель обвинения.

– Тогда у вас имеется пристрастие в пользу обвинения?

– Мне не нравится слово «пристрастие», – сказал свидетель.

– Меня не волнует, нравится оно вам или нет, – отрезал Мейсон. – Я пытаюсь установить, поскольку у меня есть юридическое право устанавливать истину, в действительности пристрастие есть или нет. Я спрашиваю вас: у вас имеется пристрастие в пользу обвинения?

– Не до такой степени, чтобы я мог исказить свои свидетельские показания.

– Не до такой степени, чтобы вы могли сговориться с обвинением и попытаться загнать меня в ловушку, когда репортажами прессы обвиняемой будет нанесен большой моральный вред.

– Итак, я думаю, что факты говорят сами за себя, мистер Мейсон.

– Я сейчас говорю не о фактах. Я говорю о состоянии вашего мышления, которое становится само по себе важным фактом в деле, потому что вы свидетель. Если вы пристрастны, то это повлияет на ваши показания, осознаете вы это или нет. Теперь вопрос следующий: вы пристрастны?

– Я считаю себя свидетелем обвинения.

– Другими словами, ваши средства к жизни зависят от того, что вас вызывают как свидетеля?

– Не совсем.

– Как свидетеля обвинения?

– Да, обычно.

– Таким образом, в вашей профессии большая часть успеха зависит от того, имеете ли вы репутацию человека, желающего сотрудничать с обвинением и быть хорошим свидетелем для обвинения?

– Полагаю, что так. Да.

– Тогда ответьте, – сказал Мейсон, – какие другие отпечатки пальцев обнаружены на фляжке?

– Всего несколько. Некоторые сильно замазаны, и их нельзя было опознать.

– Какие другие отпечатки пальцев были на фляжке, которые вы не смогли опознать?

– Там были разные отпечатки пальцев. Некоторые из них довольно четкие, но невозможно определить, кто их оставил, и…

– Какие еще отпечатки пальцев, которые вы смогли опознать, были на фляжке? Я имею в виду отпечатки, которые вы смогли установить. Какие отпечатки пальцев вы сравнили с другими отпечатками и нашли, что они идентичны?

Свидетель заколебался, посмотрел на Херли, изменил положение тела, затем сказал:

– Отпечатки Рамона Кастеллы, шофера доктора Мальдена и механика его самолета.

– Сколько отпечатков?

– Два.

– Тогда теперь, – сказал Мейсон, – я хочу спросить вас, накладывались ли отпечатки Рамона Кастеллы в каком-либо месте на этой фляжке на отпечатки обвиняемой по этому делу?

– Я… Я не могу быть уверенным. Я думаю, что в одном случае – да. Трудно сказать.

– Что касается ваших знаний как специалиста криминалистики, то, исследовав эту фляжку, нашли ли вы на ней отпечатки пальцев доктора Мальдена, Стефани Мальден или Рамона Кастеллы, о которых вы сообщили полиции?

– Да, сэр.

– А еще какие-либо отпечатки?

– Да, сэр.

– Чьи это были отпечатки?

– Я не знаю.

– Вы сделали снимки этих отпечатков?

– Да, сэр.

– Вы понимаете, что вы собрали весьма большое количество отпечатков, могу сказать, необычайно большое число отпечатков на этой фляжке?

– Да, сэр.

– Как могло такое произойти?

– Я не знаю. Я предполагаю, что это произошло по причине атмосферных условий и, возможно, благодаря тому, что фляжку недавно отполировали. Ее зеркальная поверхность была особенно чувствительна к восприятию и сохранению скрытых отпечатков пальцев.

– Я очень ценю ваше авторитетное мнение как специалиста, но доказано ли то, что Рамон Кастелла держал эту фляжку в руках уже после Стефани Мальден?

– Да… Конечно… Я не уверен…

– Это ваше профессиональное мнение?

– Я не решусь сказать.

– Почему?

– Потому что я могу связать обвинение выводом, что…

– Не думайте о последствиях ваших показаний, – отрезал Мейсон. – Я хочу знать ваше мнение. По вашему мнению, держал ли Рамон Кастелла фляжку после миссис Мальден?

– Я не знаю.

– Если его отпечатки пальцев накладываются на отпечатки пальцев миссис Мальден, то он, должно быть, так сделал?

– Да.

– И его отпечатки пальцев были наложены на отпечатки пальцев миссис Мальден?

– Если вы хотите поставить вопрос таким образом, то я предполагаю, что, по моему мнению, Рамон Кастелла, возможно, держал эту фляжку после миссис Мальден.

– Вы допускаете это неохотно?

– Я… Я допускаю это.

– Вы делаете это с некоторой неохотой?

– Да.

– Тогда теперь, – сказал Мейсон, – ответьте, были ли какие-либо другие отпечатки пальцев, наложенные на отпечатки пальцев миссис Мальден?

Свидетель опять заколебался и произнес:

– Некоторые из отпечатков пальцев, оставленные неизвестным, были наложены на другие отпечатки пальцев. Теперь я не имею в виду все отпечатки пальцев, а только некоторые из них, оставленные всеми другими людьми.

– И вы не знаете, чьи это отпечатки?

– Нет, сэр.

– Вы хотите сказать, что это значит, что такой человек последним держал эту фляжку?

– Нет, сэр. Я хочу сказать, что тот человек держал эту фляжку после доктора Самерфилда Мальдена, миссис Мальден и Рамона Кастеллы, но вполне возможно, что эти отпечатки были оставлены до того, как доктор Мальден, миссис Мальден и Рамон Кастелла держали эту фляжку. Другими словами, отпечатки пальцев неизвестного не были наложены на каждый до единого отпечаток пальца, оставленный другими, а были наложены на некоторые из отпечатков пальцев каждого из остальных.

– Это все, – сказал Мейсон.

Херли и Ирвин опять начали совещаться шепотом. На этот раз они о чем-то спорили.

Судья Телфорд взглянул на часы.

– Вызовите другого свидетеля, – бросил он.

– Если бы мы только могли еще немного посовещаться, ваша честь, – попросил Херли. – Возник вопрос о том, кого нам вызвать следующим свидетелем. Если позволите еще минутку…

Он нагнулся к Ирвину и зашептался с ним, явно защищая что-то с большой горячностью. Вдруг он выпрямился.

– Ваша честь, – сказал он. – Возможно, это лишнее и мы злоупотребляем временем суда, заслушивая такое обилие показаний, но я считаю долгом обвинения вызвать сейчас Рамона Кастеллу, и мой коллега, после некоторого обсуждения, согласился со мной. Рамон Кастелла, подойдите, пожалуйста, для дачи свидетельских показаний.

Такой поворот был, очевидно, неожиданным для помощников шерифа, державших свидетеля под стражей, так как прошло не менее двух-трех минут, прежде чем взволнованный, несомненно торопившийся помощник ввел Рамона Кастеллу в зал суда.

Пока шофер-механик шел к месту для свидетелей, Мейсон изучал его. Это был мужчина лет тридцати, хорошо сложенный, плотный, без живота, длинноносый, с высокими скулами и высоким лбом, красивым ртом и шапкой черных вьющихся волос. Внешность приятного порядочного джентльмена. Однако что-то противоречило такому впечатлению. Возможно, чрезмерная неловкость походки, граничащая с развязностью, или манера выдвигать подбородок неестественно вверх – это могло указывать на то, что он проводит немало времени перед зеркалом, изучая свой профиль. Волосы выглядели чересчур ухоженными, что позволяет отличить просто гордого своей выхоленностью человека от человека самодовольного и самовлюбленного. Короче, было ясно: согласно своим этическим нормам он ценит только внешность.