Агата Кристи - Занавес
— Никто не мог. Никого не было.
— Возле окна есть балкон. Кто-то мог стоять там и заглядывать в комнату. Или, кто знает, кто-то мог смотреть в замочную скважину.
— Вы зациклились на своих замочных скважинах, Пуаро. Люди не проводят все время, подглядывая за другими в замочные скважины, как вы, похоже, считаете.
Пуаро полузакрыл глаза и заметил, что у меня всегда была слишком доверчивая натура.
— И позвольте вам сказать, что в этом доме с ключами происходят очень забавные вещи. Я… я всегда хочу знать, что моя дверь заперта изнутри, даже если добряк Кертис в соседней комнате. Вскоре после прибытия мой ключ исчезает… бесследно! Мне пришлось сделать другой.
— Ну что ж, во всяком случае, — с глубоким вздохом облегчения сказал я (мой мозг все еще был перегружен личными заботами), — все закончилось благополучно. Страшно даже подумать, что можно взвинтиться до такого состояния. — Я понизил голос: — Пуаро, вы не думаете, что это потому, что… потому что здесь много лет тому назад было совершено убийство, и дом словно заражен инфекцией?
— Вы имеете в виду вирус убийства? М-да… предположение интересное.
— У домов всегда есть своя атмосфера, — задумчиво сказал я. — У этого же — плохая история.
Пуаро кивнул.
— Да. Здесь жили люди… несколько человек… которые от всей души желали смерти другому. Вы правы.
— Наверное, так или иначе атмосфера оказывает влияние. Но, Пуаро, скажите мне, что делать… я имею в виду с Джудит и Аллертоном? Как-то надо их остановить. Что, по-вашему, мне надо предпринять?
— Ничего, — многозначительно произнес Пуаро.
— О, но…
— Поверьте мне, если вы не будете вмешиваться, то причините меньше вреда.
— Если бы я взялся за Аллертона…
— Что вы можете сказать или сделать? Джудит двадцать один год, и она сама себе хозяйка.
— Но, думаю, мне следовало бы…
Пуаро прервал меня.
— Нет, Хэстингс, не воображайте, что достаточно умны, достаточно сильны или достаточно хитры, чтобы произвести впечатление на кого-то из этой пары… Аллертон привык иметь дело с сердитыми и бессильными отцами и, вероятно, наслаждается разговорами с ними, как хорошей шуткой. Джудит не из тех, кого можно запугать. Я бы сам посоветовал… если бы я советовал вам вообще… сделать кое-что другое. Если бы я был на вашем месте, то доверился бы ей.
Я вытаращил на него глаза.
— Джудит, — сказал Эркюль Пуаро, — прекрасная девушка. Я от всей души ею восхищаюсь.
Я ответил нетвердым голосом:
— Я тоже ею восхищаюсь. Но я боюсь за нее.
Неожиданно Пуаро очень уж энергично кивнул.
— Я тоже боюсь за нее, — сказал он, — но не по той причине, по какой боитесь вы. Я ужасно боюсь. И я бессилен… или почти бессилен. А дни идут. Есть опасность, Хэстингс, и она совсем рядом.
IIЯ знал так же, как и Пуаро, что опасность была совсем рядом. У меня было больше причин для уверенности благодаря услышанному прошлым вечером.
Однако я поразмышлял над фразой Пуаро, спускаясь к завтраку. «Если бы я был на вашем месте, то доверился бы ей».
Она была такой неожиданной… и, однако, вызвала во мне какое-то странное ощущение комфорта. И почти сразу я убедился в правоте слов Пуаро. Потому что Джудит, похоже, передумала и в Лондон не поехала.
Вместо этого она отправилась с Фрэнклином в лабораторию прямо после завтрака, и было ясно, что день им предстоит трудный.
Я от всей души вознес молитвы Господу. Каким сумасшедшим, каким отчаявшимся я был вчера. Я решил… решил с полной уверенностью, что Джудит поддалась обманчивым предложениям Аллертона. Но сейчас-то я вспомнил, что фактически не слышал, дала ли она согласие или нет. Да, она была слишком порядочной, слишком хорошей и умной, чтобы поддаться на его уловки. Она отказалась от свидания.
Оказалось, что Аллертон позавтракал рано и уехал в Ипсвич. Значит, он приводил план в действие и, должно быть, предположил, что Джудит поедет в Лондон, как и было условлено.
Что ж, мрачно подумал я, он испытает большое разочарование. Ко мне подошел Бойд Кэррингтон и как-то сварливо заметил, что очень уж веселый я сегодня утром.
— Да, — ответил я, — получил хорошие новости.
Он ответил, что вот у него как раз ничего хорошего. И надоедливый телефонный разговор с архитектором насчет каких-то трудностей со строительством… местный землемер не на шутку взбеленился. Да и в письмах много тревожного. К тому же он боялся, что вчера позволил миссис Фрэнклин сильно переутомиться.
Сразу было понятно, что миссис Фрэнклин с лихвой возмещала свой недавний приступ здоровья и хорошего настроения. Она, как я понял со слов сестры Крейвен, стала просто невозможной.
Сестре Крейвен пришлось отказаться от своего выходного, который был ей обещан, чтобы съездить и повстречаться с какими-то друзьями, и она страшно на сей счет злилась. С раннего утра миссис Фрэнклин требовала нюхательную соль, грелки, различное питье и кушанья и ни в какую не позволяла сестре оставлять комнату. Ее мучили и невралгия, и боли вокруг сердца, и судороги в ступнях и лодыжках, и озноб, и Бог знает что еще.
Могу заявить сейчас и здесь, что ни я, ни кто-либо другой по-настоящему не встревожился. Мы все приписали жалобы миссис Фрэнклин ее склонности к ипохондрии.
Разумеется, вышесказанное относится и к сестре Крейвен, и к доктору Фрэнклину.
Его вызвали из лаборатории, и ему пришлось выслушать жалобы жены, спросить ее, не хочет ли она, чтобы он пригласил местного врача (сие предложение было бурно отвергнуто миссис Фрэнклин); он составил ей успокаивающую микстуру, утешил как мог и вновь вернулся к работе.
Сестра Крейвен сказала мне:
— Конечно, он знает, что она просто притворяется.
— Вы действительно считаете, что с ней ничего серьезного?
— Температура нормальная и пульс в полном порядке. Просто ей хочется поднять на ноги каждого, вот и все.
Она была раздражена и говорила более неосторожно, чем обычно.
— Она любит мешать другим наслаждаться. Ей бы хотелось, чтобы муж взвинтился и бегал бы вокруг нее, и даже сэр Уильям должен почувствовать себя самой последней скотиной, потому что «вчера ее переутомил». Уж такой она человек.
Явно сегодня сестра Крейвен считала свою пациентку просто невыносимой. Я так понял, что миссис Фрэнклин действительно была очень груба по отношению к ней. Она была из тех женщин, которых сиделки и слуги инстинктивно не любят… не только из-за причиняемых ими хлопот, но и из-за того, как они эти хлопоты преподносят.
Итак, как я уже говорил, никто серьезно не отнесся к ее недомоганию.
Единственным исключением был Бойд Кэррингтон, который бродил с таким трогательным видом, какой бывает у маленького мальчика, которому дали нагоняй.
Сколько раз с тех пор я вновь и вновь прокручиваю в уме события того дня, пытаясь вспомнить что-то до сих пор незамеченное… какой-нибудь крошечный, позабытый инцидент, изо всех сил стараясь точно восстановить, кто как себя вел. Кто был нормален, а кто возбужден.
Позвольте мне еще раз описать точно, что я о ком помню. Бойд Кэррингтон, как я уже сказал, чувствовал себя явно неловко. Похоже, он считал, что вчера был слишком энергичен, многословен и эгоистичен, и не думал о хрупком здоровье своей спутницы. Он раз или два поднимался и интересовался здоровьем Барбары Фрэнклин, и сестра Крейвен, которая сама была в прескверном настроении, разговаривала с ним сварливо и раздражительно. Ему даже пришлось побывать в деревне и купить коробку шоколадных конфет. Она была возвращена ему. «Миссис Фрэнклин терпеть не может шоколадных конфет». Он безутешно открыл коробку в курительной комнате, и Нортон, я и он торжественно угостились.
У Нортона, как я теперь думаю, наверняка в то утро было что-то на уме. Он вел себя очень рассеянно, раз или два хмурился, словно его что-то озадачивало.
Он любил шоколадные конфеты и, сам того не замечая, съел много. На улице разыгралась буря. С десяти лил дождь.
Обычно в такие дни на всех нападает меланхолия. Но нас всех погода оживила.
Примерно в полдень Кертис отнес Пуаро вниз и уютно устроил его в гостиной. К нему присоединилась Элизабет Коул и играла ему на пианино. Касалась она клавиш легко и приятно. Она исполняла Баха и Моцарта — любимых композиторов моего друга.
Фрэнклин и Джудит вернулись из сада около часа. Джудит была очень бледной и какой-то напряженной. Она молчала и рассеянно оглядывалась по сторонам, словно была погружена в размышления, и потом ушла.
Фрэнклин подсел к нам. Он тоже устал, явно о чем-то усиленно думал и, похоже, был на пределе.
Помню, я сказал что-то насчет того, какое облегчение принес дождь, и он быстро ответил:
— Да. Бывают времена… когда что-то должно сломаться…
И почему-то у меня сложилось впечатление, что он говорит не просто о погоде. Как всегда неуклюже, он резко двинул стол и рассыпал половину конфет. Как обычно, с пораженным видом извинился, явно обращаясь к коробке:
