Джон Карр - Читатель предупрежден
– Да.
– Если вы хотите, чтобы мы что-то сделали здесь, вы должны помочь нам. А впадение в транс может только помешать. У меня есть определенные идеи, вернее, неясные ощущения. Я хочу, чтобы вы дали мне факты. Ну что, вы скажете мне то, что я хочу знать, или нет?
– Простите меня, – сказала Мина, очнувшись от своего оцепенения. Лицо ее прояснилось. – Разумеется, скажу.
Сандерс понимал, что Г.М. очень обеспокоен. В его представлении он ассоциировался со спасателем: он бросал слова так, как будто они были веревкой, вытягивающей тонущего человека из пучины. С минуту Г.М. молчал, астматично втягивая в себя воздух.
– Ну что ж, все в порядке. – Он осмотрелся. – Это ваша общая спальня?
– Нет, нет. Муж жаловался, что я разговариваю во сне. Его комната рядом. Вы хотите ее осмотреть?
Она встала, не проявляя никакого интереса к происходящему, и проводила их через ванную комнату в спальню Сэма Констебля. Включила свет. Комната эта мало отличалась от других спален в этом доме, если не считать некоторых черт индивидуальности, которые отсутствовали в комнатах гостей. Она была квадратной, с высокими потолками и холодной. Мебель из темно-орехового дерева – кровать, шкаф, комод, стол, несколько стульев – выделялась на фоне узорчатых обоев. Несколько картин в тяжелых рамах нарушали эстетику этой и так не слишком привлекательной комнаты.
Сэр Генри осмотрелся вокруг и начал обследовать все углы и закоулки. В одном из углов комнаты стояла двустволка в чехле, шляпные коробки громоздились на комоде, а стол был завален еженедельниками «Татлерз» и спортивными журналами. От последнего жильца этой комнаты осталось очень мало следов. Одно из окон выходило на маленький балкончик, с которого каменная лестница вела на газон перед домом. Г.М. тщательно осмотрел все, прежде чем повернулся к Мине, стоящей на пороге ванной.
Все это время глаза Мины с желтоватыми после недавнего приступа малярии белками внимательно следили за ним.
– Ну, та-а-к. А что находится под этой комнатой?
– Под нами? Столовая.
– Ага. Вернемся к вечеру в пятницу. Вы с супругом поднялись наверх в свои комнаты в половине восьмого, не так ли? Что стал делать ваш супруг?
– Он искупался и начал одеваться.
– А где в это время были вы?
– Здесь.
– Здесь?
– Да. Паркер, слуга Сэма, был в больнице, поэтому я должна была приготовить ему смокинг и вставить запонки в рубашку. У меня это заняло много времени. Мои руки… – она замолчала.
– Прошу вас, продолжайте.
– Он был уже почти одет, а я завязывала ему шнурки в туфлях…
– Да-а-а? А сам он не мог их завязать?
– Он страдал головокружениями, бедняжка… и не мог наклоняться так низко. – Она посмотрела на шкаф и крепко-крепко стиснула губы, для нее это был самый худший момент. – Итак, я завязывала эти несчастные туфли, когда мы услышали страшный шум. Я сказала: «Это в соседней комнате». Сэм разозлился: «Нет, это в комнате этого дурацкого доктора. По-моему, он разбил лампу моей прабабушки». Нет, нет, доктор Сандерс не заслуживает подобного определения, но Сэм надеялся, что доктор разоблачит Пенника, и был очень разочарован. Теперь я понимаю, что он чувствовал. Будь спокоен, Сэм, мы доведем это дело до конца…
Сандерс взглянул на Мину, и мурашки пробежали у него по спине.
– Он сказал, что идет посмотреть, что произошло. Надел халат и вышел. Примерно через минуту он уже вернулся. Сказал, что Вики Кин с доктором Сандерсом… – она прервала себя на полуслове. – Прошу прощения, доктор! Я забыла о вашем присутствии. Я знаю, что здесь не было ничего такого. Но – возвращаясь к теме разговора – когда я помогла ему надеть рубашку, он сказал мне, чтобы я пошла переодеться, иначе опоздаю на ужин. И что он сам завяжет себе галстук, потому что мои руки не годятся для этого. – Она грустно усмехнулась. – Я прошла в свою комнату. Через несколько минут услышала, что он чистит пиджак. Он крикнул мне, что спускается вниз. Я сказала: хорошо, дорогой. Когда он закрыл дверь, я вспомнила, что должна была дать ему два чистых носовых платка. Вы, наверное, знаете, что потом произошло. Я уже рассказывала об этом, рассказывала, рассказывала и повторяла столько, столько раз. Мне нужно это снова делать?
– Нет, – ответил Г.М.
Грузный, уперев руки в бока, широко расставив ноги, он стоял в центре комнаты. Слушал он спокойно, но очертания его губ приобрели какой-то зловещий характер, и казалось, что даже внушительная лысина блестит угрожающе. Он потянул носом.
– Ля-ля-ля, – фальшиво пропел Г.М. – Слушай, сынок, – обратился он к Сандерсу, – я тоже не люблю наклоняться, но это потому, что слишком толстый. – Он показал пальцем. – Вон там, на полу, у правой ножки кровати. И здесь, рядом с миссис Констебль. Согни шею, посмотри, что это такое, и скажи мне.
– Похоже на стеарин, – ответил Сандерс, касаясь пятна на ковре.
– Стеарин! – воскликнул Г.М., почесывая нос. – И что же?
Он снова осмотрелся вокруг. На углах комода стояли два китайских подсвечника с зелеными свечами. Сэр Генри тяжело наклонился над ними и коснулся фитиля рукой.
– Холодные, – заметил он. – Но это ничего не значит, потому что все равно кто-то зажигал эти свечи. Обе. Присмотритесь к ним. Это вы их зажигали? – обратился он к Мине.
– О Боже, нет!
– У вас были какие-то проблемы со светом?
– Нет, точно нет.
– Но кто-то использовал эти свечи, – настаивал Г.М. – Вы ничего об этом не знаете?
– Понятия не имею. Я ничего не заметила. – Она прижала ладони к лицу. – Это вам о чем-то говорит? Почему вы придаете этому такое значение?
– Тут что-то не так. Единственная вещь, которая не подходит ни к этой убранной комнате, ни ко всей этой «грязной» работе. Кто-то разгуливает с зажженными свечами в доме, в котором столько света, что хватило бы для иллюминации на Пикадилли. И здесь же, за дверью кто-то другой умирает от сердечного приступа, и никого рядом с ним нет. О небо! И кроме того…
Мина Констебль побледнела, как полотно. На лице ее была написана решительность.
– Вы уже закончили, сэр?
– Да, по крайней мере, пока.
– Но я не закончила, – Мина дружелюбно, и вместе с тем, нервно улыбнулась. – Наоборот, я только начинаю. Сейчас я вам все покажу. Вы можете спуститься со мной вниз?
Сандерс не имел ни малейшего понятия, что она собирается сделать. Было похоже, что для Г.М. это тоже было загадкой. Они молча вышли из комнаты и спустились вниз. Мина направилась прямо в салон, двери которого были широко открыты. Под роскошным канделябром с записной книжкой на коленях сидел Мастерс и старательно что-то писал. Лоуренс с интересом наблюдал за ним. Оба они с удивлением посмотрели на Мину, которая не обратила на них никакого внимания. На столике около оконной ниши стоял телефон.
Она подняла трубку и положила ее рядом с аппаратом. Потом, прихватив левой рукой запястье правой, чтобы остановить дрожь, начала набирать номер.
Мастерс внезапно сорвался со стула.
– Прошу прощения, – сказал он. – Вы миссис Констебль, не правда ли? Я так и думал. Могу я узнать, что вы делаете?
– Что такое? – спросила она, поворачивая к нему улыбающееся лицо, на котором, однако, по-прежнему была написана решимость. Почти сразу же она забыла о заданном вопросе и снова занялась телефоном. – Междугородная? Мой номер – Гроувтоп, 31. Прошу соединить меня с Лондоном Центральным, 98-76. Да… спасибо. Что вы сказали?
Мастерс в мгновение ока оказался рядом с ней.
– Я спросил, что вы делаете?
– Звоню в «Дейли Нон-стоп». Я знаю руководителя литературной редакции. В свое время я написала для него несколько статей. Я больше никого не знаю, но он мне, может быть, скажет, с кем мне нужно поговорить. Прошу прощения… Алло? «Дейли Нон-стоп»? Я могу поговорить с мистером Бартоном?
– Минуточку, – Мастерс положил большой палец на рычаг и разъединил. – Мне очень жаль, миссис Констебль.
Мина посмотрела на него.
– Что это значит? Мне нельзя звонить из моего собственного дома?
– Разумеется, можно, разумеется, – улыбнулся Мастерс, желая загладить свой поступок. – Только… разве… разве не было бы лучше, если бы вы сначала поговорили с нами? Что? Мы старые практики. Возможно, мы могли бы что-нибудь вам посоветовать. Что вы хотели им сказать?
При ярком свете лицо Мины выглядело старым и незначительным. На вид она была совершенно спокойна, но судорожно сжатая рука все еще прижимала трубку к груди.
– Вы, наверное, старший инспектор из Скотланд-Ярда. Прошу вас, скажите мне: какое самое страшное оскорбление вы знаете?
– Это трудный вопрос, – хитро сказал Мастерс – Если оно должно быть использовано в мой адрес…
– Я имела в виду Германа Пенника. – Она задумалась. – Была одна тема, которой мой муж всегда выводил его из равновесия. Я подумала, а почему? Можно было бы начать с Обманщика с большой буквы и обычного прохвоста.
– Может быть, вы отдадите мне трубочку…? А-а-а… спасибо. Прекрасно.
