Морис Леблан - Восемь ударов стенных часов
— Что же вы сделали?
— Прежде, нежели начать действовать, я размышлял четыре дня.
Де Луртье-Вано взглянул на своего собеседника несколько иронически.
— И каковы результаты ваших размышлений?
— Прежде всего, — спокойно продолжал Ренин, — я установил в этом деле новую общую точку зрения. Мне удалось, устранив все сомнительные гипотезы, разрешить вопрос, кто именно способен был совершить все эти убийства.
— То есть?..
— Убийца — сумасшедший, господин губернатор.
— Что за идея!
— Господин губернатор, дама, которую называют Гильотинщицей, сумасшедшая.
— Тогда она была бы заключена в соответственном заведении.
— Мы ничего не знаем. Ведь возможно, что она наполовину сумасшедшая и по внешнему виду безопасна. За нею, очевидно, не следят, и она может беспрепятственно удовлетворять свои кровожадные наклонности. Подобные сумасшедшие удивительно опасны и легко вводят окружающих в заблуждение своим лицемерием, своей хитростью и необыкновенной ловкостью. Эта безумная, видимо, находится под влиянием какой-то навязчивой идеи; проводит она ее удивительно методично, последовательно и логично. Я не знаю, какова именно эта идея, но я знаю факты. Каждый раз жертва связана веревками. Каждый раз ее убивают через несколько дней после похищения. Убивают ее топором, вертикальным ударом по голове. Обыкновенный убийца не проявит такого однообразия в приведении в исполнение своего преступления. Только сумасшедший или сумасшедшая способны действовать так строго последовательно, механически так сказать; как часы, которые бьют в определенное время, или гильотина, нож которой слепо падает…
Де Луртье-Вано покачал головой:
— Конечно, конечно… Это дело можно рассматривать и с вашей точки зрения. Я даже согласен с вами. Но, допустив все это, все же остается неясным: почему эта сумасшедшая избирает предпочтительно одну жертву, а не другую?
— Ах, господин губернатор, — воскликнул Ренин, — вы ставите мне вопрос, который я все время задавал себе. Разрешение этого вопроса разъяснило бы все дело. Почему Гортензия Даниель, а не другая? Почему молодая Вернисэ? Почему мисс Вильямсон? Чем именно руководствовалась сумасшедшая при выборе своей жертвы? Кого выбирала она? Кого ей нужно было убить?
— Вы разрешили этот вопрос?
Ренин остановился и затем продолжал:
— Да, господин губернатор, я этот вопрос разрешил. Я должен был бы разрешить его с первой минуты, внимательно изучив список жертв. Но эти проблески истины зарождаются иногда в мозгу не сразу, а после долгих и усиленных размышлений. Двадцать раз я рассматривал список, пока одна маленькая подробность не бросилась мне в глаза.
— Я не понимаю, — проговорил де Луртье-Вано.
— Господин губернатор, заметили ли вы, что во время обнаружения каких-либо преступлений, если в деле замешано несколько лиц, их обыкновенно называют по фамилиям? В данном случае газеты всегда называли госпожу Ладу, мадемуазель Ардан и мадемуазель Коверо только по их фамилиям. Только мадемуазель Вернисэ и мадемуазель Вильямсон были названы и по именам — Гонорина и Гербетта. Если бы это было сделано в отношении всех жертв, тайны уже не существовало бы.
— Почему?
— Потому, что сразу было бы найдено соотношение между именами и жертвами преступления. Вы понимаете? Перед нами три имени…
Де Луртье вдруг смутился. Он побледнел и спросил:
— Что вы говорите?.. Что вы говорите?..
— Я хочу сказать, — отчетливо продолжал Ренин, отчеканивая каждое слово, — что имена всех решительно жертв начинаются с одной и той же буквы Г. Я навел по этому поводу точные справки. Значит, сумасшедшая избирала своих жертв между теми женщинами, имена которых начинались с буквы Г. И какое это яркое доказательство того, что мы имеем дело с сумасшедшей! И Гильотина тоже начинается с буквы Г. Безумная действовала подобно гильотине, хотя и не рубила головы, но рубила по черепу. Не так ли, не согласны ли вы, что убийца — явная сумасшедшая?
Ренин подошел к де Луртье и спросил его:
— Что с вами, господин губернатор? Вам дурно?
— Нет, нет, — возразил де Луртье, хотя на лбу у него выступил пот, — нет… но вся эта история так волнует… Подумайте, я же знал хорошо одну из жертв…
Ренин взял со стола графин, наполнил стакан водой и подал его де Луртье. Тот выпил несколько глотков и, делая над собой усилие, продолжал:
— Допустим, что все это так. Что же вы сделали?
— Я поместил сегодня во всех газетах такое объявление: «Прекрасная кухарка ищет места. Писать до пяти часов вечера Герминии, бульвар Гаусмана…» и т.д. Проследите, господин губернатор, мою мысль: сумасшедшей требуются жертвы, имена которых начинаются с буквы Г. Их не так легко найти. Ей приходится пустить в ход всю свою хитрость, свою сметливость, свою ловкость. Она ищет, расспрашивает. Читает даже газеты, которые не понимает и где она лишь ищет нужные ей имена. Я не сомневался, что имя Герминия, напечатанное жирным шрифтом на первой странице, бросится ей в глаза, и она попадется в мою ловушку.
— Она вам написала? — волнуясь, спросил де Луртье-Вано.
— Мне несколько особ написало по поводу этой воображаемой Герминии. Но вот телеграмма, представляющая особый интерес.
— От кого?
— Читайте, господин губернатор.
Де Луртье вырвал из рук Ренина листок и взглянул на подпись. Сначала у него вырвался возглас удивления, как будто он ожидал другого, а потом он с облегчением рассмеялся.
— Почему вы смеетесь, господин губернатор? Вы как будто довольны?
— Не то! Это письмо подписано моей женой.
— А вы опасались другого?
— О нет, но раз это моя жена…
Он фразы не кончил и сказал Ренину:
— Простите меня, но объясните мне, почему из всех ответов на ваше объявление вы выбрали именно этот, думая, что он даст вам нужные указания?
— Потому, что он подписан вашей женой, у которой работала в качестве швеи Гонорина Вернисэ, одна из жертв.
— И только это обстоятельство решило ваш выбор?
— Да. Но сейчас, господин губернатор, у меня какое-то внутреннее убеждение, что я не ошибся.
— Откуда явилось это убеждение?
— Я и сам не знаю… Кое-какие мелочи… Могу я увидеть госпожу Луртье?
— Я хотел вам это предложить. Пойдемте.
Он ввел его в маленькую гостиную, где красивая блондинка с счастливым и добрым лицом сидела в обществе трех детей.
Она встала. Де Луртье представил своего спутника и спросил:
— Сюзанна! Ты послала это пневматическое письмо?
— Адресованное Герминии, бульвар Гаусман, — сказала она, — да, я. Наша горничная ушла, и я ищу ей заместительницу.
Ренин прервал ее:
— Простите меня, но скажите, кто вам дал адрес этой женщины?
Она покраснела. Де Луртье сказал:
— Отвечай, Сюзанна. Кто тебе дал этот адрес?
— Мне его сообщили по телефону.
— Кто?
После минуты колебания она проговорила:
— Твоя старая кормилица…
— Фелисьена?
— Да.
Де Луртье оборвал сразу разговор и, не давая возможности Ренину предложить еще какие-либо вопросы, отвел его в свой кабинет.
— Вы видите, что это письмо имеет совершенно естественное происхождение. Моя старая кормилица, живущая в окрестностях Парижа, прочла ваше объявление и сообщила о нем моей жене. Ведь вы, надеюсь, — с деланным смехом добавил он, — не подозреваете моей жены?
— Нет.
— Тогда инцидент исчерпан… по крайней мере, с моей стороны… Я сделал все и очень сожалею, что не могу быть вам полезным…
Он, видимо, торопился выпроводить своего посетителя. Вдруг лицо его побледнело.
Ренин посмотрел на него, как смотрят на противника, готового сдаться, и, сев около него и взяв резко за руку, произнес:
— Господин губернатор, если вы ничего не скажете, Гортензия Даниель сделается седьмой жертвой.
— Я ничего не могу сказать. Я ничего не знаю.
— Вы знаете правду. Ваш испуг, ваше лицо об этом свидетельствуют. Вы не только можете помочь мне, но у вас в руках ключ от этой тайны. Не будем же терять времени.
— Но если б я знал, зачем же я молчал бы?
— Из боязни скандала. Я чувствую ясно, что в вашей жизни есть что-то такое, что вы скрываете. Для вас правда в этом деле связана с бесчестьем вашей семьи, если только эта правда сделается общим достоянием, если она будет подхвачена печатью. Вот почему вы отступаете перед своим долгом, колеблетесь исполнить свою обязанность.
Де Луртье ничего не отвечал. Ренин наклонился к нему и, пронизывая его взглядом, продолжал:
— Скандала не будет. Я один в мире буду знать подробности этой истории. И я, так же как и вы, хочу сохранить тайну: я ведь люблю Гортензию Даниель и не хочу, чтобы ее имя попало на страницы газет.
Они несколько мгновений смотрели друг на друга. Лицо Ренина приняло жестокое выражение. Де Луртье чувствовал, этот человек не уступит, но он не в состоянии был заставить себя сказать правду.
