Эрл Гарднер - И опять я на коне
– А как же насчет взятых займов?
– Взятые кредиты выплачивались вовремя, точно, когда приходило время платежей.
– А как насчет держателей акций?
– Вот здесь-то и существовала какая-то странность, Лэм, которую я не смог понять… Публике в открытой продаже предлагался определенный объем акций, но не очень большой пакет: большая же часть акций держалась на депоненте в банке. Затем, очевидно, – и, поверьте, я не знал этого еще сорок восемь часов назад, когда наши расследователи доложили мне об этом, – весь объем акций покупается кем-то, кто оплачивает держателям акций за них те же суммы, что они раньше платили за эти акции.
– Предположим, что держатели акций не захотят их продавать?
– Акция, которая обратно не была продана…
– Подождите минуту, вы сказали «обратно». Что вы имели в виду, говоря это?
– У нас есть все основания полагать, что человек, скупавший акции, являлся представителем Джорджа Тастина Бишопа.
– Хорошо, а как же все-таки с теми людьми, кто не хотел продавать свои акции?
– Им разрешается держать свои акции еще полгода или год, а затем вновь предлагается их продать. В конце концов или они продавали акции, или те обесценивались. Постепенно и рудник начинал чахнуть, так как на нем прекращались всякие разработки.
– Наверное, все это требовало значительных накладных расходов?
– Безусловно, не только юридически законных расходов, но и сумму вознаграждения, расходы на продажу. И все равно у многих держателей не появлялось особого желания продавать свои акции. Когда же проект вступал в силу, основные акции начинали продаваться немедленно по почте. После продажи небольшого процента акций лихорадка их сбыта прекращалась, и корпорация вступала в очередной период покоя, после которого акции покупались вновь.
– До меня как-то не доходит смысл всего этого, – откровенно признался я. – Ну хорошо, а теперь поподробнее расскажите мне об этом «Скайхук Майнинг».
– Здесь тоже создалась крайне странная ситуация. Организация этой корпорации происходила по шаблону. Было дано разрешение продавать акции по их стоимости, предполагая пятнадцать процентов комиссионных для продавца. Однако подразумевалось, что весь баланс денег непременно попадет в казначейство корпорации, и не должны выплачиваться никакие суммы, пока вновь не возникнут необходимые предпосылки в деле расширения работ.
– Откуда же брали деньги для расширения работ?
– Специальная комиссия корпорации решила, что продажа акций будет проводиться самим синдикатом и пятнадцать процентов вместе с вложениями, сделанными в форме займа самими организаторами, будут идти на расширение этих работ.
– Так что держатели акций были вольны делать, что они пожелают?
– Можно сказать, что так. Это было сделано. Корпорации было разрешено сделать на выпущенных векселях, подписанных Джорджем Бишопом, банковскую передаточную подпись, предполагающую, что все полученные от этого деньги пойдут в казначейство корпорации.
– Куда же девались деньги из казначейства корпорации?
– Они тратились на расширение работ. Теперь послушайте, мистер Лэм, мне очень не хочется более глубоко вдаваться в подробности всего этого, потому что, если подобные детали станут известны публике, это станет началом нашего конца.
– Почему?
– Через свои каналы банк провел очень интересное расследование, которое недоступно обычным следователям и в отношении которого я не хотел бы делать каких-либо заявлений.
– Хорошо, и каковы же были результаты вашего расследования?
– Руду доставляли железнодорожными платформами на плавильные заводы корпорации, принадлежащей Джорджу Т. Бишопу.
– Что же происходило потом?
– А потом происходило нечто самое невероятное во всем этом деле, – сказал Биллингс. – Руду там дробили и использовали для мощения дорог, в иных случаях – как наполнитель в качестве балласта.
– Вы хотите сказать, что руда добывалась в горах, транспортировалась по железной дороге лишь для того, чтобы быть потом раздробленной на мелкие кусочки?
– Совершенно точно.
– Где-то, возможно, произошла какая-то ошибка?
– Ошибки не было. Мы обнаружили, что такая же процедура происходила практически на каждой шахте и руднике, где разрабатывались копи. Руда доставлялась на сталеплавильные и обогатительные фабрики, и там, на этих фабриках, она превращалась в дорожный балласт.
– Другими словами, Бишоп был обыкновенным мошенником?
– Я не могу делать такого категорического обвинения. Безусловно, происходило что-то… Что-то совершенно далекое от нормального процесса развития делового предпринимательства.
– Сколько же платили сталеплавильные компании за эту руду, которая вместо металла превращалась в дорожный балласт?
– Различные суммы, пока рудодобывающая корпорация получала достаточно денег, чтобы выплатить взятый в банке заем. После этого она прекращала свою деловую активность, больше не посылались транспорты с рудой: заем оплатили, и компания как бы растворилась, исчезла, а всем держателям акций предоставлено право выбора специальными уполномоченными корпораций: или забрать всю сумму денег, которую они вложили в акции, или держать акции на хранении в банке.
– Вы, конечно, мистер Биллингс, отправились к уполномоченному корпорации?
– Нет, сэр, я этого не сделал.
– Почему же?
– Потому что до определенных пределов наш банк участвовал в урегулировании спора. Возможно, нам следовало более подробно изучить варианты афер этих корпораций; но ведь обычно мистер Бишоп держал в нашем банке очень большие суммы денег на многих счетах, которые не лежали пассивно – они работали. Нам приходилось с этим считаться.
– Но когда вы обнаружили… что тогда сделали вы?
– Мы потребовали от мистера Бишопа объяснений.
– Вы рассказали ему о том, что выяснилось при расследовании?
– Большую часть этого мы выяснили уже после… слишком поздно. Но Бишоп знал о проводящемся нами расследовании.
– Вы хотите сказать, что многое из этого вы обнаружили до прошлого вторника?
– Да, к прошлому вторнику мы знали достаточно, чтобы уже быть начеку, чтобы… заподозрить его.
– И вы попросили Бишопа о встрече с вами, чтобы он кое-что вам объяснил?
– Да.
– Когда вы попросили о встрече?
Биллингс закашлялся.
– Так когда же?
– В тот вторник, вечером.
– Где?
– У меня дома.
– Хорошо. А теперь вернемся опять к вашей яхте. Ваш сын нашел тело Бишопа там, на полу… Что он сделал после этого? Как поступил?
– Сын понимал, что практически никто не знал о том, что он находится в клубе на своей яхте.
– В какое время все происходило?
– После того, как стемнело.
– И что же он сделал?
– Он разделся. У каждого из нас на яхте есть своя каюта и в ней стенной шкаф, полный разной одежды. Таким образом, Джон мог полностью изменить свой внешний вид и остаться никем не замеченным.
– Что он сделал потом?
– Надел плавки, положив в карман ключи от машины, закрыл яхту на замок и, тихо соскользнув с ее борта в воду, поплыл к каналу. Прямо по каналу он обогнул территорию яхт-клуба и незамеченный, достигнув пляжа, вышел на берег. Он производил впечатление человека, решившего просто поплавать перед сном. Он прошел мимо нескольких парочек, сидевших в машинах и любовавшихся игрой волн, направившись к тому месту, где он оставил свой автомобиль. Он сел в машину, повернул ключ зажигания и поехал домой, где принял душ, насухо вытерся, высушил плавки и переоделся.
– Что же было потом?
– К сожалению, меня в тот час не было дома: деловое совещание заняло весь вечер, и ему пришлось меня долго ждать, пока я не вернулся. Было почти одиннадцать, когда я приехал домой.
– И что вы сделали?
– Мой сын рассказал мне о том, что произошло. Я без обиняков высказал ему свое недовольство тем, как он повел себя, что ему надо было сразу сообщить о происшествии в полицию.
– Полагаю, вы сами позвонили?
– Да, но не в полицию… Я решил, что будет лучше, если тело Бишопа обнаружит кто-то из сторожей яхт-клуба. Поэтому позвонил в яхт-клуб ночному охраннику и попросил его пойти на мою яхту, взять там оставленный мной в главной каюте чемоданчик с деловыми бумагами и прислать его мне с таксистом.
– Что же произошло дальше?
– Я полагал, что когда он попадет на яхту, то сразу обнаружит тело и сообщит в полицию.
– И что, он этого не сделал?
– Нет, просто… тела там не оказалось.
– Откуда вы об этом узнали?
– Ночной охранник прислал мне чемоданчик с бумагами, как я просил, с таксистом, и я очень расстроился. Тут же детально расспросил сына еще раз, даже предположил, что, может быть, он перепутал яхты или ему просто все случившееся приснилось. На следующее утро я отправился на яхту сам и внимательно ее осмотрел.
– Вы обнаружили там что-нибудь?
– Я не нашел ничего, что бы говорило о том, что здесь лежало тело убитого. Все вещи стояли на своих местах, там, где я их оставил.
