Филлис Джеймс - Смерть приходит в Пемберли
Его разбудил полковник, раздвигавший шторы; глянув наружу, он снова их задернул со словами:
— Только начинает светать. Надеюсь, ты спал хорошо?
— Так себе. — Дарси потянулся за часами.
— Сколько времени?
— Ровно семь.
— Пожалуй, пойду взгляну, проснулся ли Уикхем. Если проснулся, его надо накормить и напоить, да и охране нужно подкрепиться. Отпустить их нельзя — инструкции Хардкасла на этот счет строгие, но, думаю, заглянуть в комнату стоит. Если Уикхем проснулся и продолжает находиться в том же состоянии, что описал доктор Мерфи, Браунригу и Мейсону придется туговато.
Дарси встал:
— Я сам пойду. А ты позвони, тебе принесут завтрак. В столовой его не подадут раньше восьми.
Но полковник уже стоял в дверях. Повернувшись, он сказал:
— Предоставь это дело мне. Чем меньше ты будешь общаться с Уикхемом, тем лучше. Хардкасл все время следит, не вмешиваешься ли ты в процесс. Он ведет дело. Тебе нельзя восстанавливать его против себя.
В глубине души Дарси признал правоту полковника. Сам он по-прежнему видел в Уикхеме гостя, но глупо игнорировать реальные вещи. Уикхем — главный подозреваемый в расследовании убийства, и у Хардкасла есть полное право рассчитывать, что Дарси не будет общаться с ним хотя бы до окончания допроса.
Только полковник вышел, как появился Стаутон с кофе, за ним служанка, занявшаяся камином, и миссис Рейнолдс с вопросом, нести ли завтрак. Издававшее резковатый запах тлеющее полено мгновенно вспыхнуло, когда подбросили сухих дров; пляшущие огоньки озарили углы библиотеки, одновременно подчеркнув сумрачность осеннего утра. Начался день, не суливший Дарси ничего, кроме неприятностей.
Полковник вернулся минут через десять, когда миссис Рейнолдс уже уходила; он сразу направился к столу и налил себе кофе.
— Уикхем мечется в постели, что-то бормочет, но по-прежнему спит и, похоже, не проснется еще какое-то время, — сказал он, усаживаясь в кресло. — Я зайду к нему еще раз около девяти и подготовлю к посещению Хардкасла. Браунрига и Мейсона хорошо накормили и напоили ночью. Браунриг сейчас дремлет в кресле, а Мейсон пожаловался, что у него затекают ноги и ему надо их размять. Но думаю, на самом деле ему требовалось посетить ватерклозет, это новомодное устройство, которое ты у себя установил и которое вызывает непристойный интерес у всей округи; я показал ему, куда идти, и сам исполнил роль стража до его возвращения. Насколько могу судить, Уикхем успеет выспаться к началу допроса Хардкасла в девять часов. Ты собираешься при этом присутствовать?
— Уикхем находится в моем доме, а Денни убит на моей земле. Только справедливо, что мне не следует принимать участия в расследовании, которым будет руководить главный констебль, когда Хардкасл доложит ему обстоятельства дела; непохоже, что до этого главный констебль будет активно себя вести. Боюсь, все это принесет тебе лишнее беспокойство; впрочем, Хардкасл захочет провести дознание как можно скорее. К счастью, в Ламтоне есть коронер, так что проблем с отбором двадцати трех человек, которые войдут в жюри присяжных, не будет. Наберут из местных, но не уверен, что это к лучшему. Все знают, что Уикхема в Пемберли не принимают, пойдут сплетни — что да почему? Нам обоим придется давать показания, и это отодвинет на второй план твои прямые обязанности.
— Ничто не может отодвинуть их на второй план, — ответил полковник Фицуильям, — но если следствие пойдет быстро, проблем не возникнет. У Элвестона нет таких уж важных обязанностей; похоже, он с легкостью может оставить то, что называется напряженной работой в Лондоне, и жить в свое удовольствие в Хаймартене и Пемберли.
На это Дарси ничего не ответил.
— А у тебя какие планы на сегодня? — спросил после непродолжительного молчания полковник Фицуильям. — Думаю, прислуге следует сообщить, что происходит, и подготовить к допросу Хардкасла.
— Сейчас пойду к Элизабет; полагаю, она не спит, и мы вместе поговорим со слугами. Если Уикхем пришел в себя, Лидия захочет его видеть, и у нее есть на это право; потом нам всем надо подготовиться к даче показаний. Хорошо, что у нас есть алиби, и Хардкаслу не придется тратить время на тех, кто находился в Пемберли вчера вечером. Он, конечно, задаст тебе вопрос, когда ты отправился на прогулку и когда вернулся обратно.
— Надеюсь, мне удастся удовлетворить его любопытство, — сухо сказал полковник.
— Когда придет миссис Рейнолдс, скажи ей, пожалуйста, что мы с миссис Дарси позавтракаем, как обычно, в малой столовой, — попросил Дарси и покинул комнату. Прошедшая ночь была неприятной во многих отношениях, и он был рад, что она закончилась.
3Джейн, которая ни разу со дня свадьбы не спала отдельно от мужа, чувствовала себя неуютно на диванчике близ постели Лидии; краткие периоды беспокойного сна то и дело прерывались из-за необходимости убедиться, что сестра все еще спит. Снотворное доктора Мерфи оказалось эффективным, Лидия спала крепко, но полшестого пробудилась к жизни и потребовала, чтобы ее тотчас отвели к мужу. Для Джейн такая просьба была естественной и разумной, но она сочла необходимым предупредить сестру, что Уикхем скорее всего еще спит. Лидия не собиралась ждать, поэтому Джейн помогла ей одеться, что затянулось надолго: Лидия хотела выглядеть как можно лучше, она переворошила весь чемодан, показывала Джейн разные платья, требуя ее мнения, некоторые она просто швыряла на пол и ужасно беспокоилась из-за прически. Джейн задавалась вопросом, простительно ли будет разбудить Бингли, но, прислушавшись, убедилась, что из соседней комнаты не доносится ни звука, и решила не тревожить его сон. Конечно, находиться рядом с Лидией при ее первой встрече с мужем, прошедшим через серьезные испытания, — женское дело, и ей не стоит пользоваться бесконечной добротой Бингли и взваливать на него дополнительные заботы ради собственного удобства. Когда Лидию наконец удовлетворил ее вид, они взяли зажженные свечи и пошли темными коридорами к комнате, где держали Уикхема.
Их впустил Браунриг; при появлении женщин дремавший в кресле Мейсон вздрогнул и проснулся. После этого все пошло кувырком. Лидия подбежала к кровати, на которой продолжал спать Уикхем, упала на мужа, словно он умер, и зарыдала в голос. Джейн потребовалось некоторое время, чтобы осторожно отвести сестру от кровати; она прошептала Лидии, что той лучше прийти позже, когда муж проснется и сможет с ней говорить. Издав последний взрыв рыданий, Лидия позволила увести себя в свою комнату, где Джейн наконец смогла ее успокоить, а потом позвонила, чтобы им принесли ранний завтрак. Его принесла не обычная служанка, а сама миссис Рейнолдс, и Лидия, удовлетворенно отметив, с какой заботой та отобрала вкуснейшие лакомства, обнаружила, что переживания пробудили в ней голод, и с аппетитом поела. Джейн удивило, что она не поинтересовалась судьбой Денни, которого выделяла из прочих офицеров, служивших с Уикхемом в Меритоне, и новость о его ужасной смерти, преподнесенной Джейн с величайшим тактом, оставила ее почти равнодушной.
После завтрака настроение Лидии вновь изменилось, она заливалась слезами, жалела себя, говорила со страхом об их будущем с любимым Уикхемом и выражала негодование поведением Элизабет. Если б ее с мужем, как положено, пригласили на бал, они отправились бы утром надлежащим образом. Ее появление было сюрпризом, потому они и поехали лесом, иначе Элизабет могла ее и не пустить. Вина Элизабет и в том, что им пришлось нанять экипаж и остановиться в «Грин-Мэн», гостинице не того сорта, к которым привыкли она и дорогой Уикхем. Если б Элизабет была щедрее, они могли бы провести ночь пятницы в «Кингз-Армс» в Ламтоне, а на утро поехали бы на бал в экипаже, присланном из Пемберли; в этом случае Денни не поехал бы с ними, и ничего бы не случилось. Джейн пришлось все это с болью выслушать; как обычно, она пыталась смягчить негодование, воззвать к терпению, вселить надежду, но Лидия слишком упивалась своим несчастьем, чтобы внимать голосу разума или следовать советам сестры.
В этом не было ничего удивительного. Лидия с детства не любила Элизабет: между такими разными людьми невозможна симпатия или нежная сестринская привязанность. Лидия, шумная, необузданная, грубая, с вульгарной речью, не поддающаяся никаким попыткам направить ее на правильную стезю, постоянно приводила в смущение старших сестер. Она была любимицей матери и во многом ее повторяла, но вражда между Элизабет и младшей сестрой объяснялась и другими причинами. Лидия подозревала — и не без оснований, — что Элизабет убеждала отца не пускать ее в Брайтон. Китти донесла, что видела, как Элизабет стучалась в дверь библиотеки и была допущена в святилище — редкая привилегия: мистер Беннет всегда настаивал, что библиотека — единственная комната, в которой он обретает мир и покой. Попытку лишить ее любимых удовольствий Лидия считала страшным преступлением, и для нее было вопросом принципа никогда об этом не забывать и не прощать.
