Окончательный вывод - Рекс Тодхантер Стаут
Сразу пятеро видели его живым накануне вечером: жена, приемные сын и дочь, Ноэль и Марго Теддер, брат жены Ральф Перселл и ее адвокат Эндрю Фрост. Все они собрались в библиотеке после обеда (причина этого общего сбора не раскрывалась), и вскоре после десяти Джимми Вейл сказал, что плохо спал три дня подряд (объяснения не давались), лег на диване и заснул. Час спустя, когда остальные разошлись, он все еще спал. Брат и сестра Теддер, а также Ральф Перселл отправились в постель, а миссис Вейл с Эндрю Фростом уединились в ее кабинете. Около полуночи Фрост ушел, и миссис Вейл тоже легла. По всей видимости, и она страдала от недосыпа, потому что в четверг утром, когда дети принесли ей печальную весть, еще оставалась в постели.
Все домочадцы, включая слуг, знали, что статуя Франклина шатается. «Газетт» привлекла специалиста, который перечислил различные способы крепления бронзовых ног статуи к подставке. Ему не позволили осмотреть статую, придавившую Джимми Вейла, но он отметил, что дело вряд ли в открутившейся гайке; скорее всего, с его слов, болт – или болты – имел внутренний дефект и треснул, когда статую случайно задели. Вполне возможно, добавил он, что Джимми Вейл среди ночи проснулся и спросонья, желая выйти из библиотеки, наткнулся на статую, схватился за нее и повалил на себя. Как по мне, «Газетт» повела себя очень и очень достойно. Малейший намек на убийство позволил бы продать тысячи дополнительных экземпляров, а они вместо этого внушали читателю, что смерть могла быть случайностью. Была и фотография – та самая, которой хвастался Лон: Бенджамин Франклин на Джимми Вейле.
Никаких высказываний членов семьи не приводилось. Миссис Вейл слегла, за ней присматривал врач, и к ней никого не пускали. Эндрю Фрост отказывался общаться с репортерами, но сообщил полиции, что покинул дом около полуночи, его никто не провожал и в библиотеку он не заглядывал.
Как я сказал, в одиннадцатичасовом выпуске новостей по радио ничего не было. В 11:10 я позвонил в убойный отдел из домашнего кабинета дока Волмера – сам доктор укатил в клинику – и попросил дежурного передать инспектору Кремеру, что у Ниро Вулфа есть для него кое-какие сведения касательно Джимми Вейла. В 11:13 я связался с офисом окружного прокурора в Уайт-Плейнсе, поговорил с помощником прокурора и поручил известить Хобарта, что Вулф готов ответить на любые вопросы. В 11:18 я набрал номер «Газетт», меня соединили с Лоном Коэном, я дал ему разрешение – все равно все скоро узнают – и добавил, что не возражаю против упоминания наших имен, если он укажет их правильно. Он, разумеется, потребовал новых подробностей, но я повесил трубку. В 11:23 мы поблагодарили Хелен Гиллард, поручили ей сказать спасибо доктору от имени нас обоих, покинули дом Волмера, прошли шестьдесят ярдов до особняка Вулфа, обнаружили, что дверь заперта, и позвонили в звонок. Фриц нас впустил и отчитался: сержант Пэрли Стеббинс приходил вчера, через десять минут после нашего поспешного бегства, а инспектор Кремер ломился в дверь в шесть вечера. Ордера при нем не было, он удалился, но сегодня звонил уже дважды, в 8:43 и в 10:19. У кабинета Вулф вспомнил насчет моллюсков, и Фриц ответил, что они в идеальной готовности. Вулф уселся за стол и закрыл глаза, просто сидел и дышал, наслаждаясь единственным креслом, которое ему по-настоящему подходило, а я принялся сортировать почту. Тут в дверь позвонили. Явился инспектор Кремер – его обветренное красное лицо было чуть краснее обычного, и он почему-то слегка горбился. Когда я открыл ему, он даже не удосужился окинуть меня пристальным взглядом, а молча направился в кабинет, я последовал за ним. Дышал он хрипло, с натугой.
– Где вы с Гудвином скрывались со вчерашнего дня?
Пятьдесят минут спустя, как было сказано, то есть в 12:35, он снова потребовал ответа:
– Я по-прежнему хочу знать, где вы с Гудвином пропадали и что делали в последние двадцать четыре часа.
Мы не стали запираться. Говорил в основном я, поскольку все в мире – ну, шесть-восемь человек – знают: между мной и магнитофоном разница лишь в том, что мне можно задавать вопросы. Вдобавок кое-где – скажем, в Уайт-Плейнсе и в библиотеке Харольда Ф. Теддера – Вулф лично не присутствовал. Мы вручили инспектору письмо, доставленное по почте (оригинал), копии двух других записок и распечатку телефонного разговора миссис Вейл с мистером Нэппом. Я намеренно слегка исказил наши с Вулфом побуждения, дав понять, что мы, во-первых, стремились вернуть Джимми Вейла домой живым, а во-вторых, хотели защитить его и миссис Вейл от угроз похитителей. Конечно, Кремер ухватился за эти слова обеими руками. С чего это мы защищали Вейла целые сутки после его смерти? Разумеется, ради того, чтобы Вулфу не пришлось расставаться с гонораром, уже положенным в банк. Тем самым мы, оказывается, скрывали важнейшие сведения для расследования убийства. И препятствовали отправлению правосудия.
Вулф фыркнул, а я ощутил обиду. Нам же следовало заботиться о чувствах миссис Вейл, и мы не знали, что сам Вейл погиб. Кстати, его и вправду убили? Мне попалась в газете статья одного специалиста, где говорилось, что это могла быть случайность. Как считает полиция? Кремер не ответил прямо, но мы и так все поняли: само его появление означало, что расследование ведется и результаты пока неясны. Зато он сказал, что мы должны были видеть опубликованное в утренних газетах заявление окружного прокурора – очевидной причиной смерти Вейла послужило падение статуи, окончательное суждение возможно вынести только после вскрытия, а расследование проведут со всей тщательностью. Вот после этого инспектор извлек изо рта жеваную сигару и заявил, что желает знать, где мы пропадали последние сутки.
Вулф уже успокоился. Он вернулся домой, в свое кресло, назначенные сроки миновали, а моллюски будут готовы в течение часа.
– Как я сказал вам, – ответил
