Михаил Михеев - Запах «Шипра»
На третий день я зашла в ЦУМ, купила в парфюмерном отделе флакон «Шипра» за рубль тридцать пять копеек и начала «лабораторные исследования». Запах одеколона был резкий и грубый, мне не хотелось, чтобы Петр Иваныч обвинил бы меня еще и в вульгарном вкусе, поэтому все опыты я проводила тайком, в помещении склада, где всяких ароматов было более чем достаточно. Одеколон я прятала в старых ящиках, и там его случайно обнаружила Маша. Никто не признал находку своей собственностью, и Маша пустила ее в дело. Весь склад и наша «контора» немедленно наполнились пронзительным запахом, и я искренне сожалела, что не выбросила одеколон на помойку.
Я установила, что запах «Шипра» резкий, но не стойкий, и в обычных условиях выветривается, исчезает за несколько часов.
Я начала рассуждать:
от моего незнакомца, когда я ночью наткнулась на него, пахло еще вполне отчетливо, значит, он пользовался одеколоном где-то к вечеру;
все известные мне мужчины не употребляли одеколон просто так, перед выходом на улицу — как делают женщины, а применяли его обычно после бритья;
как правило, мужчины бреются утром и в виде дополнения — вечером, скажем, перед походом в театр;
вряд ли мой незнакомец направился к Бессоновой из театра, вернее всего, он был дома, куда ему и позвонили по телефону, и брился он дома, не специально, конечно, а по заведенной привычке, возможно, и утром брился тоже… такой аккуратный мужчина, два раза в день бреется, по-английски.
Вот тут я вспомнила про мужа Марии Семеновны.
Но он же пенсионер, торгует газетами? Хотя год-два тому назад еще работал… главным бухгалтером. Богатый холостяк, любитель женщин…
Где же он торгует? Его киоск на улице Горской, кажется…
Какой бы случайной ни была эта находка, следовало ее проверить. Хотя бы потому, что ничего другого мне не приходило в голову.
Я села в троллейбус, проехала по мосту через Обь, выбралась на остановке «Горская». Обошла все киоски на улице и ничего интересного не обнаружила. Везде работали женщины, и на табличках, висевших на витринах, значились женские фамилии. Только один киоск, старенький, в стороне от улицы, оказался без продавца. На табличке значилось: «Г. Башко» — фамилия могла относиться как к мужчине, так и к женщине. Кто же этот киоскер? Он или она?
На обратном пути я купила «Вечерку». Пока ехала в троллейбусе, просмотрела последнюю страницу и наткнулась там на коротенькую заметку-информацию под заголовком: «Осторожно — газ!» В заметке упоминался несчастный случай, происшедший на квартире молодого торгового работника В. Бессоновой. «Горгаз» призывал граждан к аккуратности при пользовании газовыми плитами…
Я подумала, что заметка появилась, вероятно, не без подсказки моего полковника. Он стрелял сразу по двум зайцам. Если это на самом деле несчастный случай — упоминание о нем пойдет всем, кто пользуется газом, на пользу. Если верно мое предположение, то заметка может успокоить преступника, притупить его внимание…
Дома я застала Максима.
Он приехал из Ордынска на своем «Запорожце». Завтра предстоял выходной день. Максим привез с собой бутылочку, на этот раз коньяку. Я выпила рюмку за компанию, отказалась от второй под недоверчивое хмыканье Петра Иваныча.
Максим остался у нас ночевать; он делал это и ранее, до меня, его раскладушка так и хранилась на балконе у Петра Иваныча. «Запорожец» ночевал на улице, под окном.
Мы сидели на кухне втроем, плечо Максима касалось моего плеча, а я думала о Вале Бессоновой, о своих делах, и мне было холодно и неуютно. Я очень неуклюже отозвалась на шутку Петра Иваныча.
— Извините меня, — сказала я. — Что-то мне сегодня не по себе. Может быть, мужчины пойдут смотреть телевизор, а я пока вымою посуду.
— Вам помочь? — спросил Максим и с готовностью поднялся.
— Что вы, не нужно. Мытье посуды — привилегия женщины.
— Самокритичное утверждение, — заметил Петр Иваныч, — Максим, оставим «кесарево кесарю», а сами займемся высокими мужскими делами. Включим голубой экран.
— Я подожду «кесаря», пойдем смотреть вместе.
— Мой мальчик, в обращении с женщинами нельзя быть излишне великодушным, иначе — как при игре в шахматы — рискуешь проиграть… Поэтому уступай женщине только в автобусе, а в жизни свои права отстаивай отчаянно.
— Я рискну, — сказал Максим.
— Хорошо. Рыцаря нельзя оставлять одного. Я буду с тобой.
Они поставили рядом табуретки, сидели и покуривали, а я занялась посудой. Наконец, я уронила стакан.
— Разбила! — резюмировал Петр Иваныч.
— Это — к счастью, — успокоил его Максим.
— Вот я и говорю, мой любимый стакан.
— Не будете смотреть под руку, — оправдывалась я.
— Да мы и не смотрели! — возмутился Петр Иваныч — Максим, ну скажи.
— Я смотрел, — признался Максим.
— Ох, Максим, Максим! Попаду я с тобой в историю.
Пока я собирала осколки стакана, Петр Иваныч взял «Вечерку» и тоже обратил внимание на заметку «Горгаза». Прочитал ее вслух.
— Бессонова? — заинтересовался Максим. — Так я ее знал. Молодая женщина, кладовщик Главного склада Торга.
— Ах, это из той самой истории, — сказал Петр Иваныч.
Тут я вспомнила, что говорил о Максиме полковник Приходько, и навострила уши.
Но Максим только отмахнулся:
— Неинтересная история. Дела давно минувших дней…
Потом мы смотрели по телевизору «Кинопанораму», а я размышляла, как заставить Максима разговориться.
3
Проснулась рано, но вставать не хотелось. Был выходной день, торопиться некуда. Услыхав разговор в соседней комнате, я догадалась, что мои рыцари тоже проснулись и не выходят из комнаты, ожидая, когда поднимусь я.
Пришлось вставать.
На кухне Петр Иваныч затарахтел кофейной мельницей, а я начала жарить гренки к кофе.
За окном расходился пригожий осенний день. С тополей падали листья, поблескивая на солнце, как латунная чеканка. Петр Иваныч пытался наладить общий разговор, но мое хмурое настроение, видимо, передалось и Максиму.
— Вот что, — заявил Петр Иваныч, — смотреть мне на вас тошно. Не уберетесь ли вы с моих глаз куда подальше? На лоно матери-природы. Рысак у крыльца.
— А что, — оживился Максим. — Поехали ко мне, Евгения Сергеевна.
— Далеко.
— Пустяк, сто километров — два часа ходу. Дочку мою посмотрите. На море заедем.
— А вы, Петр Иваныч, не хотите?
— Вам нужна горничная, не решаетесь одна ехать с молодым мужчиной?
— Да ну вас!
— Вот именно! Поезжайте. Только ты, Максим, у меня смотри. Я тебя знаю.
— Вы о чем? — заинтересовалась я.
— Лихач он, водитель-любитель. Женя, вы его придерживайте.
— А он мне порулить даст?
— Конечно! — сказал Максим.
Мое водительское удостоверение было выдано на прежнюю «замужнюю» фамилию и лежало в сейфе полковника.
Петр Иваныч только всплеснул руками:
— И она тоже! Господи, в руки твои вручаю… Пожевать захватите чего-либо.
— Не нужно, — отрезал Максим. — У меня дома пообедаем.
Сборы были недолгими, я облачилась в свои студенческие джинсы, накинула куртку. Мы спустились к машине. Две молодые женщины с продуктовыми сумками, проходя мимо, посмотрели на нас откровенно насмешливо. Я поняла их, как только увидела правую дверку. На вишневой эмали было нацарапано коротенькое словцо. Максим тоже взглянул и смущенно присвистнул:
— Черти ребятишки, напакостили-таки. Вот, научили деток грамоте. Не ехать же так.
— Может быть, заклеить?
На дверях подъезда висел рекламный плакатик: улыбающаяся девушка в пилотке предлагала всем летать только самолетами «Аэрофлота». Максим вырезал из плаката картинку, налепил ее на дверку, и «Запорожец» сразу приобрел залихватский вид.
— Ваша фамилия не Козлевич?-спросила я.
— Садитесь, — пригласил Максим. — Эх, прокачу!
Или он внял совету Петра Иваныча, или тот наговаривал на него, но по городу мы проехали спокойно. На улице Горской я запоздало вспомнила про газетный киоск, обернулась, когда проехали.
— Вы что?
— Так, показалось, что знакомого увидела.
На загородном шоссе мы проскочили под транспарантом «Счастливого пути!» и завернули к бензозаправочной станции. Возле колонки стояла небольшая очередь: два «Москвича» и «Волга» с шашечками. Максим пристроился сбоку и пошел к стеклянной будке раздатчицы.
Возле «Волги» стояли двое. Мужчина с золотым зубом и пухлым лицом, видимо, был сам шофер-таксист. Он внимательно осмотрел меня и сказал своему спутнику:
— В лесок поехала.
И прибавил несколько слов, поясняя, зачем возят в лесок таких, как я.
— Тише ты! — урезонил его собеседник.
— А пусть слушает.
— Может, это его жена.
— Ну нет. Я, брат, вижу уже, кто жена, а кто не жена. Сколько я их сам перевозил.
